Странный случай или насмешка Бога

                Странный случай или насмешка Бога

            Очень странный случай произошёл однажды со мной. Случай, который говорит о том, что как ни крути, а существует-таки что-то потустороннее, непознанное, таинственное, существуют параллельные пространства, параллельные миры и общее информационное облако для всей Вселенной, в котором хранится вся информация о всём происходящем и произошедшем, и существует надо всем этим какой-то общий сверхмощный процессор, который управляет всем под воздействием СверхПрограмм, и существует тот, который всё это создал — и программы, и процессор, и облако, и параллельные пространства, и Вселенную.

            И этот создатель однажды для своего развлечения, для прикола посмеялся надо мной, немножко поиздевался, позабавился — надо же ему тоже отвлечься от важных, серьёзных дел и немного расслабиться, покуражиться, посмеявшись, похохотав.


            Пришёл я однажды поздно ночью в свою коммуналку, где семь комнат с шестью семьями соседей, открыл общую входную дверь, подошёл к двери своей комнаты и начал открывать. Но не тут-то было — кручу, кручу ключ в замке, и должен быть щелчок, после которого замок срабатывает и дверь открывается, а щелчка всё нет и нет, ключ прокручивается и прокручивается дальше.

            Что за чёрт! Такого ещё никогда не бывало.



            Появился сосед Додик и посочувствовал мне. А потом, ухмыльнувшись, добавил: "Крути, крути, может быть откроешь, а может быть и нет, потому что ему, наверное, уже голову скрутили. Коля мне сказал, что пришёл с работы — никого в квартире нет, только квартиранты, которые потом сегодня съехали, крутятся возле твоей двери — отмычку, наверное, в замок совали. Они тут же быстро ровно стали, и руки по швам. Спугнул он их".

            Додик был вдрызг, вдребезги пьяный и еле держался на ногах. Но, однако же, вышев на лестничную площадку, он смог взобраться там на доски, которые лежали одним концом на железных перилах, а другим концом на противоположном подоконнике, и стал важно ходить по ним, закурив и с многозначительным видом выпускать витиеватые, кружевные кольца дыма в потолок пятого этажа.

            Доски эти забыли строители, когда делали ремонт, и они уже несколько лет так и лежали к большой радости Додика — он любил взбираться на них, ходить по ним и курить. И даже, хорошо выпивши, когда уже падал с ног, он часто взбирался на них и ходил по ним взад-вперёд и курил, рискуя свернуть себе шею, упав с пятого этажа в лестничный проём. Он говорил, что испытывает особый кайф от такого курения, которое с риском для жизни.

            Он ходил и ходил туда и сюда, и походка его вдруг становилась твёрже, устойчивее, уверенней, а взгляд осмысленней. Он наполнялся какой-то особой зна;чимостью момента, и лицо обретало выражение этой зна;чимости. И вот уже он не просто ходил, а важно вышагивал, преисполненный чувства собственного достоинства и уважения к себе. Многозначительно затягивался и ещё более многозначительно пускал кольца дыма в потолок, и распрямлялся, и приподнимался, и уже сам как-бы парил вместе с дымом там, и ещё выше и выше — в облаках, в небесах, во Вселенной, являясь теперь уже не просто значимой фигурой, а исключительно значимой, чуть ли не Богом.

            Он выглядел уже совсем трезвым, когда спускался вниз и шёл к себе в комнату — он даже не шатался.

            Так и сейчас — он спустился с досок и ушёл в свою комнату ровно, не шатаясь.

            Я же продолжал пробовать открыть дверь — крутил ключ то медленно, то быстро, то прижимал дверь плечом, то оттягивал её на себя, но ничего не помогало.

            В дальнем же конце коридора возле кладовки тихо, мирно похрапывал Лёха. Он лежал на полу голый, совсем голый и только прикрытый сверху ковриком от входной двери. Это соседка Зина его прикрыла. Такое бывает иногда. Но когда он просыпается, то бывает очень недоволен ковриком и выражает ей своё недовольство и возмущение.

            — А что, я должна видеть твой срам? Постыдился бы хоть, — отвечала она ему.
            — Но я же человек! Разве можно накрывать меня такой грязной рогожей?!
            Зина — разбитная, бойкая торговка с базара рядом, уперев кулаки в бока, отвечала ему:
            — Человек?!
            Ай, яй, яй! Скажите, пожалуйста! — скажи ещё, что ты человек с большой буквы и это звучит гордо.
            Да ты посмотри на себя!
            Ты сам грязнее, чем этот коврик.
            Стыд и позор!

            После этого он, униженный и оскорблённый, понурив голову, тихо, виновато уходил в свою комнату.

            Лёха продаёт свою комнату и уже получил задаток, вот и пьёт теперь каждый день беспробудно, благо есть за что пить, и засыпает там, где сон настигнет — на пороге кухни или ванной, так что приходится перешагивать через него, чтобы зайти туда. И частенько он вместе с Додиком и Колей валяются тут в квартире на полу в самых разных местах, иногда голые, совсем голые, широко раскинув во все стороны руки и ноги, выставив напоказ на всеобщее обозрение все свои члены и органы, весь срам. Тогда Зина, не имея возможности всё это терпеть, тащит их за ноги и складывает в конце коридора возле кладовки и накрывает их ковриком от входной двери и ещё каким-нибудь хламом, чтобы не видеть этот срам, это безобразие.




            Из своей комнаты вышел сосед Коля.




            А дальше разыгралась буря, шторм, ураган,  настоящая драма с комедией.


            Коля выбежал из своей комнаты и сунулся было в туалет. Но там уже сидел и тужился со своими запорами другой сосед — гемморойщик. Коля подумал, что это надолго и рванулся в ванную. Но там мылась соседка, и Коля вскричал: "Что же делать?! Ведь я же сейчас лопну!"

            Он метался по коридору и не знал, что делать.

            Потом вскричал: "О, Майн Готт, мамма мия! Что же делать?! Придётся с балкона".
            И убежал  в свою комнату.



            Через окно кухни был виден его балкон. С него полилась струя, попала на голову курящему внизу возле фонаря соседу с первого этажа и затушила сигарету. Раздался двухэтажный мат-перемат, сосед вбежал в парадное, поднялся на пятый этаж и стал колотить руками и ногами в нашу входную дверь.
            — Открывай! Выходи!
            Подонок!
            Убью!
            Доннер веттер! Ферфлюхтэ хунде! Убью!


            Коля подошёл к двери, посмотрел в глазок, послушал и ушёл.

            Крики и стуки раздавались ещё долго и разбудили всех, кто уже спал, соседи выходили из своих комнат, тоже смотрели в глазок и снова уходили к себе. Никто ему не открыл.




            Я уже устал от тщетных попыток открыть дверь и на кухне присел на табуретку возле своего столика, положил на столик руки, а на руки голову и уснул.


            Но недолго продолжалось моё спокойствие.
            Случилась другая буря-ураган.
            Произошёл атомный взрыв.

            Содрогнулась вся коммуналка.
            Стены задрожали.

            Это Додик резко распахнул дверь своей комнаты, и она с размаху ударилась о стену коридора.

            Додик вывалился из своей комнаты и некоторое время лежал на полу.
            Потом резко вскочил и пулей помчался в туалет.

            Додик с выпученными, безумными глазами забежал в туалет. Он был в стельку пьян и совершенно голый, даже без майки и трусов.




            Он вышел из туалета уже расслабленный, спокойный и не спеша направился обратно в комнату, держась руками за стену.
            В общем-то, вполне привычная картина, за исключением того, что голым его не часто увидишь.


            И в это время открылась другая дверь, и из неё вышла недавно заселившаяся молодая девушка Вероника.
            Они столкнулись нос к носу, и увидев его, она дико вскрикнула и без чувств рухнула на пол.
            Наверное, такое ей было в диковинку, а нас же старожилов уже ничем не удивишь. Мы навидались такого, что никому и не приснится.


            Додик между тем тоже опешил и непонимающе уставился на неё. Он явно не знал, что делать — или уйти в комнату или помочь ей. В конце концов чувство милосердия, видно, взяло верх, и он склонился над ней, пытаясь помочь — или поднять её, или что? — непонятно. На крик же из комнаты выбежал муж Вероники и, увидев голого Додика, склонившегося над ней, оттолкнул его ногой, снова забежал в комнату, и, выскочив уже с дубинкой (он работал охранником), огрел ею его несколько раз. Тот тут же убежал в свою комнату.

            (Серёжа потом сказал мне, что первой же его мыслью тогда было — Додик задушил Веронику и теперь собирается насиловать её).




            Когда потом через пару дней мы встретились с Додиком на кухне, то он был уже совсем трезвый, и он сказал мне: «Ты знаешь, что-то всё болит — и руки, и ноги, и спина — всё — как будто бы били меня, метелили со всех сторон — а что, где, когда? — ничего не помню».
            — Так тебя же Серёжа дубинкой отлупил.

            Он вытаращил на меня глаза.
            —  Как?! Когда?! За что?!
            — Ты голый по коридору бегал и Веронику испугал, она в обморок упала.
            — Да не может такого быть! Что я, жлоб какой-то чтобы голым бегать.
            — Я сам видел.
            — Нет, не было такого!
            — Ну тогда подними рубашку и зайди в наш умывальник — там большое зеркало, и посмотри на спину — по спине он тебя особенно хорошо долбанул.


            Он поднял рубашку.
            На спине его были ужасающие синяки.




            Он вышел из умывальника, опустив голову, озадаченно поскрёб в затылке и молча ушёл в свою комнату.




            После многих безуспешных попыток открыть дверь я, конечно, позвонил в службу открывания замков и попросил прислать мастера. Мастер подошёл к телефону и сказал: "Я сейчас приеду в один момент и открою. Даже дверь не сломаю, как эти. Ну, эти, которые из службы спасения горисполкома. Мастера; называются, специалисты хреновы".
            Чувствовалось, что он слегка пьян, потому что язык несколько заплетался. Язык его развязался, и он разоткровенничался: "Я же старый вор-домушник, любой замок открыть смогу, и сделаю так, что комар носа не подточит, всё как положено — лялечка, и дверь целой останется.
            А эти! —
            Он матюкнулся. —
            Эти дверь сломают.

            Сейчас старый стал и уже не хочется рисковать, вот и нанялся в эту службу. А что! Зарплата постоянная неплохая, и ещё клиенты иногда на чай дают".

            — А сколько это будет стоить? — спросил я.

            Он назвал сумму, которая была заоблачной — больше трети моей пенсии, и это мне было не по карману. Поэтому пришлось звонить в службу спасения горисполкома, и мне сказали, что сделают всё бесплатно, но может получиться так, что дверь немного повредится. Но сейчас приехать не могут — рабочий день начинается только с семи утра, и надо ждать.

            Что поделаешь, я согласился.
            Я согласился и ждал всю ночь, прикорнув за столиком на кухне, время от времени пробуждаемый другими бурными коммунальными происшествиями. Ночная жизнь в коммуналке, как правило, была всегда богата событиями и происшествиями, она бурлила, била ключом, событиям и происшествиям было несть числа, и обычно в своей комнате можно было заснуть, только заткнув уши восковыми затычками.

            Время от времени, пробуждаемый новыми событиями, я поднимался и с тайной надеждой принимался крутить ключ.

           Под самый же занавес ночи случилось уже последнее крупное происшествие, потревожившее меня.

            Сосед Федя хотел зайти на кухню, но, так как он привык открывать дверь не руками, а головой, то и в этот раз так попробовал. Середина двери была из толстого матового стекла, и он головой попал прямо в середину. Окровавленная голова его оказалась на кухне, а тело ещё там — в коридоре. Он был в стельку пьян и пытался что-то сказать, но у него не получалось, и он так и заснул с торчащей из двери головой. Такое мне было не в диковинку, и я тоже снова заснул за столом.
            Федя был человек гордый, он уважал себя и требовал такого же уважения к себе и от других, и когда кто-то называл его Федя, то он, нервно сжимая и  разжимая кулаки, тут же поправлял его: "Фёдор. Надо говорить Фёдор".
            Дверь головой он открывал не один раз, но каждый раз где-то доставал именно это дефицитное толстое ребристое полупрозрачное стекло и вставлял его. Он не хотел терять уважения к себе в глазах окружающих. Он не хотел, чтобы люди думали о нём плохо.




            Рассвело, время приближалось к семи утра. Головы Фёдора в дверях уже не было. Я поднялся и на всякий случай попробовал снова открыть дверь, но тщетно.
            Входную дверь коммуналки я распахнул настежь, чтобы мастер сразу смог зайти.

            Я крутил и крутил ключ в замке. Раздались шаги на лестничной площадке. В коридор зашёл человек и, увидев меня, спросил: "Это вы вызывали мастера?"
            Я повернул голову в его сторону, продолжая крутить ключ, и только ответил: "Да", как в замке раздался щелчок — ЩЁЛК !!!

            Звук щелчка мне показался настолько громким — как будто бы взорвалась атомная бомба, что я застыл, поражённый, в неподвижности, как статуя.

            Мастер тоже услышал щелчок и расплылся в улыбке.
            — Дело мастера боится, — сказал он. — Поздравляю! Хорошо, что открылся, а то, возможно, пришлось бы и дверь ломать.

            Но вы на радостях всё же подпишите эту бумагу, — и он протянул мне какой-то листочек. — Это наряд на работу. Хоть вы и сами открыли, но что вам стоит, напишите здесь, что это я открыл и что претензий к работе нет, что дверь осталась целой. Вам это ничего не стоит, у вас теперь радость и хорошее настроение, а мне как-никак тоже польза будет — хорошие показатели в работе, глядишь и премию дополнительную выпишут.

            Я, конечно же, на радостях всё подписал, и мы расстались с мастером, как старые, добрые друзья — и он довольный и я довольный.




            Случай этот, однако, сильно озадачил меня — почему всю ночь замок не открывался, а открылся только именно в тот момент, когда появился мастер? Почему не раньше и не позже?

            Потому что это насмешка Бога надо мной — пришёл я к выводу, и существует-таки он, существует. Существует-таки что-то потустороннее, непознанное, таинственное, существуют параллельные пространства, параллельные миры и общее информационное поле, информационное облако для всей Вселенной, в котором хранится вся информация о всём происходящем и произошедшем, и существует надо всем этим какой-то общий сверхмощный процессор, который управляет всем под воздействием СверхПрограмм, и существует тот, который всё это создал —  и программы, и процессор, и облако, и параллельные пространства и Вселенную.

            А как же тогда иначе можно объяснить этот, странный, удивительный случай?