Предгрозье, гл. 31. 32

     31. Сватовство Петра к Настёне приурочили к Покрову. Все, бытовавшие в Рязани правила этого непростого действа, были соблюдены. Три раза Доброслав «отказывал» сватавшим, и только на четвёртый раз – согласился и спросил Настёну, согласна ли она?
     – Еже ли Вы, батюшка, изволили согласиться, то я не стану противиться, соглашаюсь и я, – опустив глаза, зардевшись, произнесла девушка.
     Установилось родство – свойство. День закончился праздничным столом. Венчание и свадьбу назначили на время после Крещения. Со дня помолвки и сватовства жених мог бывать у невесты, не таясь. Вместе они появлялись и на вечерних посиделках. В просторной горнице у одного из парней собиралась молодёжь: пели песни, играли в нехитрые игры, разговаривали. Девицы пряли, парни приносили для угощения медовые пряники, крупитчатые калачики, калёные орешки. Настёна, счастливая, улыбающаяся, не сводила ярко-голубых глаз с суженого. В её косу была вплетена лазоревая лента, что принёс в подарок Пётр.
     – Жаль, в горнице места нет для хоровода, – посетовал Третьяк, да ничто, споём нашу любимую, про берёзку белую, запевайте, девицы!
     Сначала тихо, спокойно, а потом всё быстрее и выше полилась русская песня. На припеве вступили низкие  голоса парней, дали мелодии ширь и волю, а прихлопы и притопы ускорили песню. Затрепетали в поставцах лучины. В тёплом избяном воздухе разлилось такое сильное единение голосов и сердец, что молодые Рязанцы почувствовали себя красивыми, могучими, бесстрашными, способными на подвиг, ради родной земли, ради белых берёз у изб, ветвистых дубов, полноводной матушки – Оки, ради родных и близких людей. 
     Пётр провожал Настёну до дому с вечёрок. Долго стояли они у ворот, держась за руки. Такое малое соприкосновение обжигало, заставляло  пылать ланиты, трепетать сердца. Склоняясь над покрытой плетёной повяслой головкой невесты, Пётр чувствовал нежный запах луговых цветов, исходивший от волос девушки. Вспомнились сеножати, когда признался Настёне в своих чувствах, боязнь, что она ответит отказом, и бешеное биение сердца после ответа.
     – Никогда, никогда не пожалеешь ты, что согласилась стать моей, Ласточка, желанная. Всё сделаю ради счастья твоего, верь мне.
     – Верю, Петруша, верю. Всего-то до Крещения подождать осталось. Ну, давай расходиться. Тятенька уж дважды на крыльцо выходил, беспокоится.
      – До завтра, желанная.
     – До завтра, Петруша, храни тебя Бог.

     32.Дед Илейка с внуком Жданом уже уснули на боковых палатях в избе, а Доброслав и Любава ещё не ложились. Сидели в горнице и дожидались возвращения Настёны с вечёрок. Хоть и сосватали дочку, и к Пётру с уважением относились, да мало ли что может случиться…. Любава, словно раздумывая, как сказать Доброславу про важное известие, наклонив голову и пристально посмотрев мужу в глаза, заговорила:
     – Вот и улетит скоро наша щебетунья из родного гнезда. Ждан останется тебе в помощники, а у меня-то помощницы уж и не будет…. А нужна она мне, как смекаешь?
     – Конечно, нужна. Да пока Господь не пожелал послать нам наше продолжение ещё раз. На всё Его воля.
     – А рад был бы такому продолжению? Ведь и хлопот в семье прибавится, и силы нужны новые на это.
     – Так что ж, силы, слава Господу, ещё есть, а хлопоты такие, что не в тягость, а в радость.   
     – Ну, так я тебя, Добрушка, порадовать хочу: четвёртый месяц пошёл, как тяжела я, неужто не чуешь?
     – Любавушка, родная, да что ж молчала-то? Чудо чУдное! Радость несказанная! Слава Господу! – Подхватил Доброслав жену на руки, закружил по горнице, расцеловал. Счастливым, нежным, грудным смехом ответила Любава.
     – Тише, тише, разбудишь деда да Ждана. И Настёна вот-вот вернётся. Иди, посмотри, что-то долго прощаются они с Петрушей.
    Вернувшаяся дочка увидела светящиеся лица родителей, но посчитала, как все счастливо влюблённые, что эта радость за неё и Петра. Никто кроме Господа не знал, что радости этой уже не придётся случиться….