Учебное пособие

                УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ


            Я ехал в электричке. Напротив сидел человек и читал книгу. Название её было — «Методы борьбы с алкоголизмом. Учебное пособие для студентов мединститутов и практикующих  врачей-наркологов». Человек читал её с большим интересом, эмоционально. Он то и дело отставлял её на сиденье, и руки его начинали летать в воздухе. Они летали, как птицы. Он очень бурно жестикулировал и разговаривал сам с собой, вслух комментируя прочитанное. Потом снова брал книгу и продолжал внимательно читать. И так всю дорогу. Чтение сменялось жестикуляцией и разговорами, разговоры сменялись чтением.
            Человек был явно неравнодушен к этой теме. Наверняка алкоголик. Это было видно по его лицу. И похоже, он искренне хотел излечится от алкоголизма, если читал эту книгу.
            Однако же во время чтения он частенько открывал сумку, вынимал из неё бутылку водки и отпивал из горла, закусывая микроскопическим кусочком хлеба, иногда солёным огурчиком — автоматически, может быть даже не осознавая, не понимая своих действий. За всю дорогу он выпил всю пол-литровую бутылку, но твёрдо держался на ногах — когда выходил в туалет или покурить, он даже не шатался.
            И мне вспомнился случай, когда однажды в аптеке покупатель, тоже хотевший вылечиться от алкоголизма, расплатившись и беря из рук продавщицы баночку с антиалкогольным средством, спросил её: «Вот я хочу избавиться от алкоголизма. Но во время приёма этого лекарства можно ли мне выпивать в день хотя бы по сто грамм водки?» Продавщица ответила ему: «Я знаю человека, который во время лечения этим средством продолжал пить и сошёл с ума. То есть это полностью противопоказано. Значит, спиртного уже ни капли».
            — Но как же я тогда смогу жить? Ведь это же единственная радость в моей жизни.
            Я имею в виду, что я хочу излечиться от алкоголизма так, чтобы не падать, чтобы больше не валяться под заборами, а перейти на культурное питиё, то есть, чтобы каждый день понемногу, чтобы смог держаться на ногах, держать себя в руках, так, чтобы ещё можно было бы и на работу ходить.
            — Ну тогда Вам нужно совсем другое лекарство, которое не вмешивается в работу мозга, а только поглощает продукты распада алкоголя, уменьшает интоксикацию, снимает похмелье, — вот это, — и дала ему другую баночку. — Но очень тяжёлую степень похмелья оно не снимает. В таких случаях нужны спецсредства — особый укол.
            — Ничего, ничего, давайте это, я думаю, что до тяжёлой степени уже не дойдёт, раз начну лечиться.
            И он вернул первую баночку, взял вторую и, направляясь к выходу, радостно бормотал себе под нос: «Ну вот, вот! Это уже другое дело! Всегда найдётся правильный выход. Мне же надо только на культурное питие перейти, а не с ума сойти». Он совершенно искренне, твёрдо был настроен вылечиться, но так, чтобы не до конца, а частично, чтобы всегда ещё оставался шанс выпивать хоть по чуть-чуть.



            Попутчик между тем продолжал читать и отхлёбывать из бутылки.
            — Водку пить нельзя, водку пить нельзя, — приговаривал он, — лучше виски. От него слабее похмельный синдром. А сейчас уже и доказано, что отходы от производства виски вообще снимают синдром.
            Я присмотрелся к нему.
            Ничего себе!
            Оказывается, он не водку пил из горла, а виски — шотландское виски, а оно намного дороже водки.


            — А раз отходы от перегонки виски снимают синдром, то не надо их выбрасывать, а лучше расфасовывать в баночки и продавать в аптеках или в тех же ликёроводочных отделах и запивать ими всё — и виски, и водку, и коньяки, и другие ликёроводочные изделия, и самогон. Вот и здоровье тогда у людей улучшится, и утром на работу можно будет идти со свежей головой и в добром здравии, без всяких там ненужных синдромов.
            Эти его рассуждения тянули уже на рацпредложение и даже выше — на изобретение, открытие, которое, не медля ни минуты, следовало бы тут же застолбить за собой международно признанным патентом, но он тему не развил, и мысли его потекли в другом направлении.
            — А лучше всего вообще перейти на хорошие сухие вина, в умеренных количествах, конечно. Тогда, я вам скажу, утром от них синдром совсем слабенький, или даже нет его вообще, чертяки. А сколько в вине витаминов, полезных для здоровья! Это ж виноградный сок, можно сказать.

            И мне вспомнилась книга писателя Эмиля Золя «Западня», в которой была подробно описана вся жизнь алкоголика. Когда его вылечивали от белой горячки, то некоторое время он вообще не пил, а потом полностью отказывался от водки и других крепких напитков в пользу сухого красного вина. И тогда белой горячки не было, и он долгие  и долгие годы нормально жил и работал. Но потом все-таки не удерживался, срывался, и снова переходил на водку, и белая горячка приходила опять, и в конце концов увела его с собой навсегда.
            Но я вспомнил одно село в Молдавии, где в советское время водку практически никто не пил — только на большие праздники и на свадьбы. Все пили только сухое вино. Тем не менее некоторые всё равно доходили до белой горячки.
            Может быть, потому что они пили больше и чаще, чем другие обычные жители?
            Возможно. 


            — Правильно, правильно, всё правильно тут сказано, — между тем продолжал говорить он, — у каждого человека должна быть нормальная, спокойная домашняя обстановка, должна быть семья, хоть какие-то родственники, потому что в одиночестве алкоголизм никогда не вылечишь — будет только одиночество и тоска, которую каждый день — хочешь не хочешь, придётся заливать водкой.
            А что у меня?
            Семья вроде бы есть.
            Жена, дети.
            Дети божественные.


            А жена?!


            Изверг!
            Проклятие рода человеческого!


            Прихожу с работы, уставший, как чёрт, падаю с ног.
            Звоню.
            Она открывает.
            Вся, в каких-то завивках, бигудях.
            — Какого чёрта звонишь? Мог бы и сам открыть.
            И в темноте коридора открывается ещё более тёмная, более чёрная зияющая пропасть — абсолютный ноль по Кельвину — её черная пасть. И из этой пасти на тебя бросается и бросается огненное жало змеи, ядовитой гадюки.
            Ну и как после этого не выпить?!
            Выпить, выпить, выпить, каждый день выпить, а потом уже начинается интоксикация, — всё правильно тут сказано. Продукты распада и полураспада алкоголя отравляют весь организм, и тебя начинает трусить. А чтобы перестало трусить — надо обязательно снова выпить. Круг замыкается. А чтобы разорвать его, снять интоксикацию, выйти из запоя, прийти в нормальное состояние, надо сделать укол, который очень, очень дорого стоит. А откуда у нормального нашего простого обыкновенного алкоголика такие деньги? Некоторые еле-еле насобирают бутылок, чтобы купить чекушку — чтобы снять похмелье, абстинентный синдром то есть, чтобы, не дай бог, этот синдром, этот тремор не перерос в Делириум Тременс, в белую горячку то есть. Получается, что выйти из запоя, быстро снять интоксикацию могут только богатые алкоголики, алкоголики — олигархи. А что делать нам, простым труженикам? Где взять на это деньги? Государство, государство должно нам помочь, ведь из своих же зарплат мы платим ему налоги.


            Отсутствие положительных эмоций способствует алкоголизму — это тоже здесь правильно сказано.
            Вот когда нет совсем у меня этих положительных эмоций — ни одной эмоции — ни день, ни два, ни  месяц, а только тоска одна — что тогда делать? Хоть вешайся. Но не хочется. И поэтому, хоть сколько времени уже продержался, а всё равно приходится выпить. И тогда сразу же появляется много положительных эмоций, и жизнь становится прекрасной, и не надо вешаться, и можно жить дальше. То есть водка получается для меня выходом из трудного положения, моей палочкой-выручалочкой.
            Не от хорошей жизни люди пьют, не от хорошей.
            А когда ты чувствуешь себя хорошо, когда занят приятными делами, когда множество положительных эмоций, то тогда водка не нужна, ты и без неё чувствуешь себя нормально. А мне бы хоть одну положительную эмоцию в день!


            Думаете, мне очень сильно хочется пить? — обратился он к воображаемому собеседнику, но не ко мне — он смотрел куда-то в окно, в небо.
            — Нет. Мне эта водка вообще не нужна.
            Но что делать? Стрессы-то ведь надо как-то снимать.
            Вот если бы изобрели такое лекарство, которое так же быстро снимало бы стресс, как алкоголь, и такое же доступное, то тогда и пить не пришлось бы. «А так. Эх!» — и он сокрушённо махнул рукой.


            — И вот это тоже здесь правильно сказано — уколы для выхода из запоя — это ещё не всё лечение. После снятия интоксикации надо обязательно перейти в нормальное, спокойное, уравновешенное состояние, обрести душевное равновесие, иначе от любого толчка, от любого стресса снова запьёшь. То есть после укола  просто необходимо, обязательно надо принимать успокоительные средства, и психотерапевта посетить обязательно тоже надо. Всё тут верно, всё очень верно тут сказано. А для душевного равновесия жену, конечно, поменять надо. Развестись с ней, стервой, и жениться на спокойной, душевной, тогда и питие само собой отпадёт.
            А так! А эта! Такая же и у Лёши была, царствие ему небесное. Выпрыгнул бедолага, горемыка с пятого этажа, когда она все деньги спрятала. А ведь ему тогда было нужно только срочно, очень срочно просто  немного выпить, чтобы снять абстинентный синдром. И всё. И остался бы жив.
            Не понимают нас алкоголиков, не понимают. Нас не ругать надо, а лечить. Вот и здесь об этом пишется — не ругать. Ругань ничему не поможет. С нами надо по-доброму. Жалеть нас надо и лечить, лечить и жалеть, потому что мы самые несчастные люди на свете.
            А ведь среди нас чаще, чем среди других встречаются способные, талантливые, гениальные люди, потому что душа алкоголика — это неуспокоенная, мятущаяся, ищущая, творческая душа.
            Сколько великих писателей, артистов, художников, музыкантов было алкоголиками! — не перечесть.


            Когда я занимался торговлей, я действительно часто видел очень способных, талантливых алкоголиков и бомжей. Они останавливались иногда возле меня и рассказывали свои интересные, оригинальные теории и случаи и просили — кто яблочко, кто орешек, кто шиповник. Мне всегда было их жалко, и я давал им то, что они просили. Алкоголики и бомжи — это тоже люди, но оказавшиеся в трудных жизненных обстоятельствах, и ругать их действительно не надо, ведь без посторонней помощи многие из них никогда не смогут выбраться их этих обстоятельств.
            Особый интерес они проявляли к шиповнику.
            Когда я говорил, что его надо заваривать, они только махали рукой.
            — Когда, как и где я буду его заваривать? У меня и дома-то нет, — отвечали некоторые из них, насыпали горсть шиповника в рот, тщательно разжёвывали его и проглатывали всё вместе — и шкурки, и косточки, и колючие, пекучие иголки.
            Они говорили, что шиповник очень помогает им от печени.


            А он между тем продолжал: «Когда пьёшь при плохом освещении или совсем  в кромешной темноте, или в очках, даже не в тёмных, или в лежачем положении, то алкоголь плохо действует или не действует вообще, и тогда кажется, что ни в одном глазу. И тогда ты пьешь уже сверх меры, чтобы наконец-то подействовало, но оно всё равно не то — только дуреешь, а утром потом становится плохо, и трусит от того, что выпил много, и тогда приходится пить уже снова — с утра — не потому что хочется, а только для того, чтобы убрать труску и тошноту и напряжённое, взвинченное, беспокойное, тревожное состояние, и это, конечно, помогает. Но когда протрезвеешь — всё опять возвращается, и вынужден выпить уже днём, а когда просыпаешься — уже глубокая ночь, и то же состояние, и не спится, и не знаешь, куда себя деть, и опять выпиваешь, чтобы хотя бы заснуть. И круг замыкается. И ты в ловушке. Ты уже вынужден пить. Пить уже не хочется, а надо, потому что иначе будет плохо. И пьёшь уже каждый день по нескольку раз в день, и это уже верный путь к белой горячке, особенно если резко бросишь. И вот тут, конечно, правильно написано, что без предварительной деинтоксикации, без укола для выхода из запоя, самому резко бросать нельзя. Это очень опасно. Надо хотя бы суметь постепенно, каждый день уменьшать дозу, если не прошёл деинтоксикацию.

            Поэтому лучше всего пить один раз в день на природе, среди зелени, особенно на берегу реки — это, конечно, идеальный вариант — при ярком свете — тогда оно хорошо действует, и аппетит, кроме того, появляется великолепный. Надо всегда пить при ярком освещении. Но даже если есть яркое освещение, то после двенадцати ночи и особенно после трёх часов ночи алкоголь всё равно плохо действует.
            И поэтому мой вам совет, — повернул он голову в мою сторону, но посмотрел куда-то мимо меня, — никогда не пейте в темноте, и после двенадцати ночи, и в очках, и лёжа».





            Попутчик  продолжал и продолжал читать, пить, говорить, жестикулировать, вставать, выходить, приходить, снова читать, пить, говорить, говорить, говорить…


            Что было дальше — не знаю.
            Я вышел.
            Но почему-то надолго запомнились его последние слова, сказанные тогда, когда я поднялся и направился к выходу: «Когда уже всё выпито и доливаешь в стакан последнее, и когда уже выпил последнее, то в стакан может попасть ещё двадцать, тридцать, сорок капель, которые остались на стенках и на донышке бутылки. Двадцать, тридцать, сорок капель — это в зависимости от формы и объёма бутылки. Но ты их не выливай в стакан, потому что там они размажутся по стенкам и по донышку и в рот тебе уже не попадут, они просто пропадут там в стакане. Поэтому эти последние капли надо вылить из горлышка бутылки прямо себе в рот, непосредственно, тогда они точно не пропадут, потому что в бутылке они лучше собираются и лучше вытекают из неё, чем из стакана».
            Впервые за всю дорогу, произнося эти слова, он посмотрел прямо на меня и повторил: «Непосредственно», — и многозначительно поднял вверх палец.


            Увидев меня вновь через окно на перроне, он возбуждённо высунулся из окна и выкрикнул: «Запомни! Ни в коем случае! Никогда! Никогда не пей в темноте, и после двенадцати ночи, и лёжа, и в очках! Любые очки искажают опьянение!» И хотел было сказать ещё что-то очень важное и уже даже снова открыл рот, но потом передумал, махнул рукой, сел, вытащил бутылку и, увидев, что она пустая, ещё раз огорчённо махнул рукой, приподнял её над открытым ртом и долго держал её так, выливая последние капли.




            Я уходил, удалялся.
            Оглянулся.
            Прошло уже довольно много времени, а он так и держал бутылку над открытым ртом, и мне это было понятно — он дожидался последней капли. Он неподвижно застыл и был похож на статую, на памятник.
            Подумалось: «Если когда-нибудь где-нибудь будет установлен памятник несчастному алкоголику-мученику (а он действительно мученик, потому что жизнь его часто — это действительно настоящее мучение — особенно средняя и тяжёлая степень похмелья, и особенно, когда резко бросаешь пить — тогда снятся ужасающие сны, и ты кричишь во сне и просыпаешься в холодном поту, и очень страшно, потому что только что за тобой гнался не мифический зелёный змий, а настоящий, которого ты видел и явственно чувствовал его опаляющее дыхание за спиной), то этот вариант памятника был бы, наверное, самым удачным — самым правдивым и точным.




            Я покинул перрон и вокзал, но мой случайный попутчик ещё долго не выходил у меня из головы.