Глава тринадцатая

ЯНВАРЯ, 10-ГО ДНЯ 1917 ГОДА

ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II:

«10-го января. Вторник

Утром принял Беляева, Самарина и кн. Шаховского. Завтракал и обедал Мордвинов (деж.). Погуляли все вместе, Аликс в санках. Было ясно и морозно. В 6 час. у меня был Стахович по коннозаводству. Окончил бумаги скоро. Вечером читал вслух».

ВОЙНА.

ОТ ШТАБА
ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

А в с т р о - Г е р м а н с к и й  ф  р о н т

Около 3-х часов ночи на 8-е января немцы силою до двух рот, пытались наступать на участке к югу от д. Даровы (на р. Шаре, к юго-востоку от Барановичей), но, остановленные нашим огнем, отошли в свои окопы.
На Ковельском направлении противник сильным артиллерийским и минометным огнем обстреливал наше расположение на фронте Рудка-Миринская-Велицк, после чего небольшими частями перешел в наступление и ворвался в наши окопы в двух верстах к югу от Рудка-Миринской; однако, подоспевшими резервами был немедленно выбит, и положение наше было восстановлено в районе Свидников (на железной дороге Рожище-Ковель) и в районе Старого-Моссора наша артиллерия вела интенсивный огонь по проволочным заграждениям и блиндажам противника заметно было, как неприятель перебегал из первой линии окопов во вторую и высылал небольшие группы резерва.
К югу от Бродов противник в течение ночи обстреливал участки наших позиций у Дубе, Баткува и Гукаловце, а также у шоссе Тарнополь-Злочев.
В районе нашего расположения к югу от Брзержан лейтенант французской службы летчик Грассе атаковал германский аэроплан и сбил его, причем  германский аппарат камнем упал в свое расположение у д. Новых-Скоморох, на р. Нараювке.

Р у м ы н с к и й  ф р о н т.

Попытки противника наступать в долине р. Ойтоза были остановлены нашим огнем.
На остальном фронте перестрелка.

Р у с с к о - Т у р е ц к и й  ф р о н т.

Наступление двух турецких батальонов на наши части, расположенные восточнее Кемаха, было отбито.

В  Ч  е р н о м  м о р е.

Наша подводная лодка утопила у Босфора один неприятельский пароход и 9 шхун.


О ЧЕМ ПИСАЛИ ГАЗЕТЫ  10-ГО ЯНВАРЯ 1917 ГОДА

«РУССКИЕ ВЕДОМОСТИ»:

«Государь Николай II находился в Царском Селе. Принимал членов Дома Романовых, министров, государственных деятелей, чинов Армии и Флота, румынских союзников. Проводил время в кругу семьи. Гулял. Читал. Строил снеговую башню.
Особое внимание император уделил высокопоставленным представителям союзников во главе с лордом Альфредом Милнером и министром Гастоном Думергом, прибывшим на важную международную конференцию в Петроград... Со стороны России в ее работе участвовали министр иностранных дел Николай Покровский, новый Военный министр генерал от инфантерии Михаил Беляев, министр финансов Петр Барк, генерал-инспектор артиллерии Великий князь Сергей Михайлович, представлявший Ставку Верховного Главнокомандующего, Морской министр Иван Григорович, генерал от кавалерии Василий Ромейко-Гурко, и. о. начальника Штаба Верховного Главнокомандующего, посол в Лондоне Сергей Сазонов. В задачу конференции входило окончательное согласование планов Антанты в кампанию 1917 года».

«НОВОЕ ВРЕМЯ»:

«С о б ы т и я  д н я.

Ворвавшийся в наши окопы у Рудки-Миринской противник был выбит подоспевшими резервами и наше положение восстановлено.На кавказском фронте нами отбито наступление двух турецких батальонов восточнее Немаха.Наша подводная лодка потопила у Босфора один неприятельский пароход и 9 шхун.Британские войска отбросили противника на правый берег Тигра к северо-востоку от Кут-эль-Амары.Итальянский генерал Латини настиг отряд мятежников в Триполитании у Агила и разбил его.Между генералом Беляевым и генералом Лютэ состоялся обмен телеграммами, подтверждающими чувства искренней дружбы и восхищения действиями союзных армий.Английская миссия в Афинах приняла под свое покровительство всех выпущенных на волю венизелистов.Королевским декретом устанавливается выпуск четвертого итальянского национального займа.Папа послал Германии протест против перевозки Бельгийцев в Германию. (С. т.).В Китае восстановлена президентским указом полная система местного самоуправления.Американский посланник в Петрограде передал министру иностранных дел ноту, в которой сообщается о заявлениях президента Вильсона, сделанных в сенате по поводу ответа держав согласия на его мирные предложения.

Т е л е г р а м м ы

О т к р ы т и е  з а с е д а н и й  п о л ь с к о г о 
г о с. с о в е та.

ЖЕНЕВА. Архиепископ Каковский по болезни не мог совершить торжественного богослужения в варшавском кафедральном католическом соборе по поводу начала работ государственного совета. Его заменил член временного польского правительства Пржездецкий.

П о л ь с к и е  м и  н и с т р ы.

ЖЕНЕВА. Польские газеты, выходящие в Варшаве, называют польскими министрами следующих лиц: внутренних дел — Яницкого, иностранных дел — графа Растворовского, финансов — Дзержбицкого, юстиции — Буковецкого, народного просвещения — Поморского, военного, трех кандидатов — Грушецкого, Лемпицкого и Пилсудского.

П р и т е с н е н и я  п о л ь с к и х  г а з е т.

ЖЕНЕВА. Очень характерно, что бюро польской печати в Берне по случаю открытия государственного совета в Варшаве, приводит только статьи актнвистских газет и обходит молчанием более серьезную печать, по-видимому, подвергшуюся запрещениям.

В А в с т р и и.

ЖЕНЕВА. Профессор Кош, Черновицкого университета, предлагает в газете «Bagesbote» перевести эвакуированный Черновицкий университет в город Брно (Брюн) в Моравии, где нет университета. Австрийское министерство народного просвещения между тем отказалось принята миллионное пожертвование покойного архиепископа Кона на устройство чешского университета в Брне.

«ПЕТРОГРАДСКИЕ ВЕДОМОСТИ»:

«Н е и с т о щ и м ы е  с р е д с т в а  Р о с с и и.

Да, в стране существуют реальные проблемы, связанные с конфликтом между городом и деревней, но они не имеют никакого отношения к якобы наступившему истощению запасов. В действительности резервы Российской империи для продолжения войны неисчерпаемы.
Как сообщают из провинции, крестьяне охотно отдают хлеб для армии, но отказываются продавать его городам, негодуя на дороговизну необходимых в крестьянском быту предметов: гвоздей, ситца, сахара, инструментов. Эта борьба деревни с городом не имеет ничего общего с действительным оскудением страны...

Весьма утешительное, в сущности, состояние нашего народного хозяйства и обилие продовольственных запасов - это такой козырь в борьбе с доедающим свои запасы врагом, при котором на Руси должно наблюдаться очень крепкое настроение общества и народа. Народное настроение, и на самом деле, у нас твердое».
 
«РАННЕЕ УТРО»:
«На днях президент Соед. Штатов Вильсон присутствовал на торжестве освещения статуи Свободы, находящейся на одном из островов, лежащих в море перед входом в гавань Нью-Йорка. Вильсон лично зажег светильник статуи».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ БЫВШЕГО НАЧАЛЬНИКА ОХРАНЫ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ А.И. СПИРИДОВИЧА:

«10 января Московский Предводитель дворянства Самарин представлялся Государю. Вызванный нарочно в Петроград, он должен был поддержать, подкрепить доклад Родзянко. И он сделал это честно и откровенно предупредив Государя о надвигающейся катастрофе».

ИЗ ЗАПИСОК ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ М. В. РОДЗЯНКО:

«С начала января приехал с фронта генерал Крымов и просил дать ему возможность неофициальным образом осветить членам Думы катастрофическое положение армии и ее настроения. У меня собрались многие из депутатов, членов Государственного Совета и членов Особого Совещания. С волнением слушали доклад боевого генерала. Грустной и жуткой была его исповедь. Крымов говорил, что, пока не прояснится и не очистится политический горизонт, пока правительство не примет курса, пока не будет другого правительства, которому бы там, в армии, поверили, – не может быть надежд на победу. Войне определенно мешают в тылу и временные успехи сводят к нулю. Закончил Крымов приблизительно такими словами:
– Настроение в армии такое, что все с радостью будут приветствовать известие о перевороте. Переворот неизбежен, и на фронте это чувствуют. Если вы решитесь на эту крайнюю меру, то мы вас поддержим. Очевидно, других средств нет. Все было испробовано как вами, так и многими другими, но вредное влияние жены сильнее честных слов, сказанных царю. Времени терять нельзя.
Крымов замолк, и несколько минут все сидели смущенные и удрученные. Первым прервал молчание Шингарев:
– Генерал прав – переворот необходим… Но кто на него решится?
Шидловский с озлоблением сказал:
– Щадить и жалеть его нечего, когда он губит Россию.
Многие из членов Думы соглашались с Шингаревым и Шидловским: поднялись шумные споры. Тут же были приведены слова Брусилова:
“Если придется выбирать между царем и Россией – я пойду за Россией”.
Самым неумолимым и резким был Терещенко, глубоко меня взволновавший. Я его оборвал и сказал:
– Вы не учитываете, что будет после отречения царя… Я никогда не пойду на переворот. Я присягал… Прошу вас в моем доме об этом не говорить. Если армия может добиться отречения – пусть она это делает через своих начальников, а я до последней минуты буду действовать убеждениями, но не насилием…
Много и долго еще говорили у меня в этот вечер. Чувствовалась приближающаяся гроза, и жутко было за будущее: казалось, какой-то страшный рок влечет страну в неминуемую пропасть»

ИЗ ДНЕВНИКА ФРАНЦУЗСКОГО ПОСЛА М. ПАЛЕОЛОГА:

«Вторник, 23 [10] января

Обедал в Царском Селе у великого князя Павла с его близкими.
По выходе из-за стола великий князь уводит меня в отдаленный небольшой салон, чтобы мы могли поговорить наедине. Он делится со мной своими тревогами и печалью.
– Император, более чем когда-либо, находится под влиянием императрицы. Ей удалось убедить его, что неприязненное отношение, которое распространяется против нее и которое, к несчастью, начинает захватывать и меня, только заговор великих князей и салонный бунт. Это не может кончиться иначе как трагедией… Вы знаете мои монархические взгляды и то, насколько священным является для меня император. Вы должны понять, как я страдаю от того, что происходит, и от того, что готовится.
По тону его слов, по его волнению я вижу, что он в отчаянии от того, что его сын Дмитрий замешан в прологе драмы. У него неожиданно вырывается:
– Не ужасно ли, что по всей империи жгут свечи перед иконой святого Дмитрия и называют моего сына «освободителем России»?
Идея, что завтра его сын может быть объявлен царем, кажется, даже не приходит ему в голову. Он остается таким, каким он всегда был: вполне лояльным и рыцарски благородным.
Он рассказывает мне, что, узнав в Могилеве об убийстве Распутина, он тотчас вернулся с императором в Царское Село.
Прибыв на вокзал 31 декабря к концу дня, он застал на платформе княгиню Палей, которая сообщила ему, что Дмитрий арестован в своем дворце в Петрограде. Он немедленно попросил аудиенцию императора, который согласился принять его в тот же вечер в одиннадцать часов, но «только на пять минут», так как ему было очень некогда.
Введенный к своему августейшему племяннику, великий князь Павел энергично протестовал против ареста своего сына:
– Никто не имеет права арестовать великого князя без твоего формального приказа. Прикажи его освободить, прошу тебя… Неужели ты боишься, что он убежит?
Император уклонился от всякого точного ответа и прекратил разговор.
На следующий день утром великий князь Павел отправился в Петроград обнять своего сына во дворце на Невском проспекте. Там он спросил его:
– Ты убил Распутина?
– Нет.
– Ты готов поклясться пред святой иконой Богородицы и портретом твоей матери?
– Да.
Тогда великий князь Павел протянул ему икону Богородицы и портрет покойной великой княгини Александры.
– Теперь поклянись, что не ты убил Распутина.
– Клянусь.
Рассказывая мне это, великий князь был поистине трогателен в своем благородстве, наивности и достоинстве. Он закончил следующими словами:
– Я ничего больше не знаю о драме, я ничего больше не хотел знать.
На обратном пути по железной дороге в Петроград я разговариваю с г-жой П. обо всем, что сказал мне великий князь Павел.
– Я еще больше пессимистка, чем он, – заявляет она мне со сверкающими глазами. – Трагедия, которая готовится, будет не только династическим кризисом, это будет страшная революция, и мы не уйдем от нее… Попомните сделанное мною предсказание: катастрофа близка».

ИЗ ДНЕВНИКА ПИСАТЕЛЯ В.Г. КОРОЛЕНКО

«10 янв[аря] 1917.

Из письма к А. Г. Горнфельду (о "Сл[епом] музык[анте]".
...Щербина  челов[ек] очень почтенный и прямо замечательный, если принять во внимание огромную силу, кот[орую] пришлось ему употребить на преод[оление] трудностей, не существующих для зрячих. Но этот слепой -- прямая противоположность моему слепому, романтику и мечтателю. Щербина -- позитивист до мозга костей. Он или судьба за него выполнила то, что хотел исполнить мой дядя Максим: разбил задачу на массу деталей, последоват[ельных] этапов достижимого, получил от суммы определ[енных] слагаемых известное удовлетворение "достижения", и это закрыло от него дразнящую тайну недостижимого светящегося мира. И он успокоился... в сознании. И уверяет, что он доволен и счастлив без полноты существования. Доволен -- возможно. Счастлив -- наверное нет. Можно вырасти в темном и затхлом подвале, никогда не испытав, что такое веяние свободного воздуха, аромат полей и лесов. Что ж. И тогда можно сказать: "нельзя тосковать о том, чего не знаешь"... Но все-таки тут будет ослабленный темп жизни, угнетенность, бессознательная грусть... Толчок, искра... и тоска станет сознательно-мучительной.
Но и кроме того, я считаю свой спор со Щербиной (да и не с одним Щербиной) нерешенным. Я убежден, что прав я: органически врожденная способность воспринимать световые ощущения требует органически же удовлетворения. Одним из элементов моего замысла был слепой, сидевший на дороге, залитой солнцем. И тогда еще я подумал: солнце должно его дразнить и возбуждать особенным образом. Ведь раньше, чем биологически выработались очки, называемые глазами, -- наши протозоические предшественники видели (зародышевым зрением) всей поверхностью своего простейшего тела. Эта "помраченная" способность наших нервных клеток может выступать и обостряться во тьме "безглазия", как выступают звезды ночью. Солнце их поглощает своим избытком света, но только перекрывает, а не тушит. Солнце уходит, они выступают в наступившей тьме. Все это в свое время (задолго до "Сл[епого] музык[анта]") я продумал, читая Карпен-тера ("Физиология ума"), и потом вспомнил при виде слепого на дороге. Это окрепло под влиянием биологических идей Михайловского. И теперь я продолжаю считать, что я в своем замысле прав. И когда я (у себя за столом) смотрел на Щербину, уверявшего, что он доволен и что ничего более ему не нужно, -- я видел то же самое».
Книга бывшего члена Государственного Совета Владимира Иосифовича Гурко «Царь и царица» (Париж, 1927)». 

ИЗ ДНЕВНИКА МОСКОВСКОГО ИСТОРИКА МИХАИЛА БОГОСЛОВСКОГО:

«10 января. Вторник.

Был на Передвижной выставке, помещающейся на Никитской в старинном большом барском доме графов Паниных. Получил удовольствие от жанров В. Маковского и пейзажей Дубовского и Волкова. Но много и мазни в новом вкусе. Вечером было собрание редакционного комитета "Исторических известий" сначала у В. И. Герье - по поводу годовщины основания журнала и деятельности Исторического общества. Говорили о появившемся сегодня в газетах новом длинном, написанном в стиле лекции, но ясном и точном новом заявлении Вильсона по поводу заключения мира12. Как-никак, а в сущности переговоры о мире уже начались. Вероятно, они и придут со временем к концу, может быть, впрочем, и после какого-нибудь крупного сражения - во всяком случае, в недалеком будущем. Герье я нашел довольно бодрым и свежим, очень интересующимся политическими новостями. После чаю у него мы переправились к Д. Н. Егорову и там просидели довольно долго, обсуждая разные журнальные дела. Сегодня вышла последняя (двойная) книжка журнала. Так первый год его существования закончен».