Эгалитэ или Иногда нет никакой разницы

                Моей любимой рыженькой прелестнице Елене Ландер
     - Отважный Бабур повстречал Мамлакат
     У подножия трона Великих Моголов.
     " Е...ся в сраку ! Не хватает ребьят ", -
     Подумал Бабур - вождь сименолов.
     Могучий онагр, бобров оцелот,
     Опоссум российских бескрайних просторов.
     А я же добавлю про рот,
     Теряя и рифму, и ритм, и прочую х...ню.
     Я горделиво провел ладонью по лысине, с замиранием влюбленного в красивых баб и трансов сердца ощущая рвущийся из костистой коробушки патриотизм, он буркотел там, впотьмах, среди извилин и синопсов, размахивая культями и рыгая несвежей бужениной. Ему хотелось выскочить наружу и устремиться на восставший Дамбас, окинуть взором пампасы, послушать малехо тулумбасы, найти на телеэкране тумпасы и вернуться в присущие российскому стаду памперсы, кастрацией здравого смысла и противоестественной эволюцией обратно взад насильно надетые властишкой на покорных двуногих, как обычно и всегда тута уже готовых ко всеобщему закланию во имя никем не осознаваемых мифов, вбиваемых в правосознание холуйскими жидками режима, готовыми служить и Гитлеру. Странная привычка проклятого племени приспосабливаться к любой х...не, что позволила бы им иешиботничать в ожидании Мессии, не менее странно засимбиотилась за пару тысяч лет с мордовско - татарским фатализмом и приятием всего, что сверху, будто не было тута никогда бунташных рюссиш касак, беглых в тайгу и к турке холопов, раскольных старцев и яростных разбойников, ни хрена не было, был лишь вечный фюрер, два с лихвой десятка лет неуклонно ведущий народец в феодально - замшелый фашизм. Сука, противно - то как. На хрен эту падаль, все равно сам издохнет, как двигали кони другие гении и стратеги, суть в другом, суть в поганом народце, этих говенных двуногих, до сих пор не образующих не только нации, народа они не образовывают никак. Население. Не этнос, не народ, даже не племя, просто население. Говно.
    - Говно кипит в помойной яме
    Марии Захаровой и Лизы Песковой,
    а я мечтаю о гильотине, что освободит эту несчастную планету от присутствия подобной нечисти, хотя, ежели задуматься, не включай вот тиви и не пользуй вообще рунет, то и не будет никаких талибов. Этих крыс, кстати, тоже. Функциональность интернета и тупое жалкование личного времени с баблом вполне себе способствуют внутренней миграции, торчали же Цой с Курехиным по кочегаркам, как я валяюсь на кровати, слушали и читали не то говно, что рекомендовалось дедушкой крысы Потупчик, а нечто иное, так ведь и я могу же просто и тупо не вспоминать пакость, но нет, помню и расчесываю пульсирующий изнутри фурункул омерзения от одних только рож деятелей. Эстетическая неприязнь, рыженькая. Между прочим, ты тоже поучаствовала в токсикхолокостном отравлении населения говнокачеством сериальчиков и руссиш тиви, но, как ни странно, не вызываешь негативных реакций. Держи поэтому настоящий плагиат. Из моего любимого Волошина.
     В Петрову мрежь попался разночинец,
Оторванный от родовых корней,
Отстоянный в архивах канцелярий –
Ручной Дантон, домашний Робеспьер, –
Бесценный клад для революций сверху.
Но просвещенных принцев испугал
Неумолимый разум гильотины.
Монархия извергла из себя
Дворянский цвет при Александре Первом,
А семя разночинцев – при Втором.

     Не в первый раз без толка расточали
Правители созревшие плоды:
Боярский сын – долбивший при Тишайшем
Вокабулы и вирши – при Петре
Служил царю армейским интендантом.
Отправленный в Голландию Петром
Учиться навигации, вернувшись,
Попал не в тон галантностям цариц.
Екатерининский вольтерианец
Свой праздный век в деревне пробрюзжал.
Ученики французских эмигрантов,
Детьми освобождавшие Париж,
Сгноили жизнь на каторге в Сибири…
Так шиворот-навыворот текла
Из рода в род разладица правлений.
Но ныне рознь таила смысл иной:
Отвергнутый царями разночинец
Унес с собой рабочий пыл Петра
И утаенный пламень революций:
Книголюбивый новиковский дух,
Горячку и озноб Виссариона.

     От их корней пошел интеллигент.
Его мы помним слабым и гонимым,
В измятой шляпе, в сношенном пальто,
Сутулым, бледным, с рваною бородкой,
Страдающей улыбкой и в пенсне,
Прекраснодушным, честным, мягкотелым,
Оттиснутым, как точный негатив,
По профилю самодержавья: шишка,
Где у того кулак, где штык – дыра,
На месте утвержденья – отрицанье,
Идеи, чувства – все наоборот,
Все «под углом гражданского протеста».
Он верил в Божие небытие,
В прогресс и в конституцию, в науку,
Он утверждал (свидетель – Соловьев),
Что «человек рожден от обезьяны,
А потому – нет большия любви,
Как положить свою за ближних душу».

     Он был с рожденья отдан под надзор,
Посажен в крепость, заперт в Шлиссельбурге,
Судим, ссылаем, вешан и казним
На каторге – по Ленам да по Карам…
Почти сто лет он проносил в себе –
В сухой мякине – искру Прометея,
Собой вскормил и выносил огонь.

     Но – пасынок, изгой самодержавья –
И кровь кровей, и кость его костей –
Он вместе с ним в циклоне революций
Размыкан был, растоптан и сожжен.
Судьбы его печальней нет в России.
И нам – вспоенным бурей этих лет –
Век не избыть в себе его обиды:
Гомункула, взращенного Петром
Из плесени в реторте Петербурга.