Часовня русскому греку Николе Угоднику

11 апр в 9:35
Наша деревенская часовня. На языке бюрократов — объект культового назначения. Небольшая, простенькая, но всеми любимая. Всяк проходя аль поклонится, аль перекрестится, аль зайдёт помолиться, свечечку запалить перед ликом.
История этой часовни началась на пульте управления мирозданием, на Дядькиной веранде. Все значимые события вселенной начинаются здесь.
Сидим всем колхозом, выпиваем, закусываем, обсуждаем судьбы мира. Дядька наливает калгановой, поднимает лафитничек и торжественно произносит, —

— Пусто у нас в деревне. Чего-то не хватает.

Общественность напряглась и затихла. Глаз у Дядьки играет, Дядька хитро прищурился, а главное — он жуёт усы. Мы знаем Дядьку, нас дурить не надо. Если Дядька жуёт усы — жди какой-то замуты.
Кто-то робко спрашивает, —

— А что не так, Сань?
— А вот что не так, — говорит Дядька, выпимши, — нету у нас часовни. Понятное дело, мы не село, мы деревня, храма здесь никогда не было, а вот часовня должна была быть. Не могёт того быть, чтобы часовни здесь не было.

Выпили-закусили, разошлись, но тему не забыли. Через несколько времени отрядили гонцов в район. Гонцы озадачили управу, подняли архивы, установили — была в нашей деревне часовня. Аккурат вот туточки, на прогоне. Называлась Никольской, в честь так любимого на Руси одного ныне турецкого, а тогда епископа одной из греческих византийских провинций Мир Ликийских. Но скажи кому сейчас, что Никола Угодник был греком — никто не поверит. Наш он, русский теперя. Мы его усыновили. Или он нас? Да это уже и не важно.
Да, был в вашей деревне такой объект культового назначения. Была часовня.
А куда делась? В управе жмутся — ну вы же понимаете... исторические разломы, революционные потрясения, туда-сюда... Либо сожгли в пылу классовой борьбы, либо на дрова разобрали.
Ладно. Хорошо, что хоть концы нашли.
Отдохнули, выпили-закусили, рыбку половили, улетели в Москву. Мы тогда были бодры, веселы, трудились на всяких важных объектах народного хозяйства.
Нас со Степенным не было в деревне пару недель. Приезжаем — в деревне движуха. На пустыре у прогона стоит небольшой свежий янтарный сруб, рядом мужики хлопочут, мастырят маковку в согласии с древними канонами русского деревянного зодчества. Руководит строительством, ясен пень, Дядька. Вокруг стройки бродят бабульки в нарядных платочках, вид у них напряжённый и ревнивый.
Мы останавливаемся возле стройки. Со всеми здороваемся. Спрашиваю —

— А это что, Сань? — и киваю на нарядных бабулек, — комиссия по приёмке? Отдел технического контроля?

Дядька смеётся — бабки понесли по деревне, что государствие выделило москвичам денег на часовню, москвичи деньги пропили, и теперь будут строить здесь какой-то неликвид из говна и палок. Доказывать бабкам, что это народная инициатива, совершенно бесполезно, да и не нужно, ибо спорящий с женщиной укорачивает себе жизнь.
Дядька смотрит на нашу машину, —

— Однако вы вовремя. Надо купить кровельное железо. Машина у вас большая, враз привезёте. Деньги есть?
— Есть, есть. Сколько надо железа?
— Сколько увезёте. Запас карман не тянет.

Полетели в Касимов. Купить кровельное железо — задача не из лёгких. Это были ещё времена, когда не было мегамолов, всяких там леруа и прочих мерленов, а в заведениях с вывеской «Магазин стройматериалов» можно было купить разве что галоши, лопату для уборки снега и матрёшку на чайник. Если повезёт — рассохшуюся оконную раму со ржавой щеколдой. Стройматериалы продавались по принципу городского квеста, пойди туда не знаю куда, найди то не знаю что.
На фонарных столбах висели бумажки с надписью химическим карандашом — «кирпич», «срубы на вывоз», «кровельное железо». И стрелочка. Типа направление. И всё.
Путём сложного ориентирования на местности и пыток туземцев посредством электричества нашли таки месторождение кровельного железа. Гаражи на окраине города. Грязь и слякоть, бродят грустные коровы и не менее грустные гаврилы в кирзовых сапогах, явно в абстинентном синдроме. Отлавливаем самого отравленного гаврилу, у которого нет здоровья убежать, хватаем его за пуговицу телогрейки и допрашиваем с пристрастием — говори, добрый человек, где здесь живёт кровельное железо. Гаврила тычет пальцем в нужный гараж и исчезает из виду.
Стучимся. Из гаража выходит ещё один сонный гаврила.
Здесь продаётся железо? Здесь. Сколько? Столько. Не торгуемся, уже вечереет. Набиваем машину по самые помидоры, клиренса нет, машина лежит на земле. Гаврила интересуется — что строите? Часовню. А, слышал. Там-то? Да, там-то. Никольская? Никольская. Тогда так, говорит гаврила, вот вам ещё пяток листов от меня. Меня Колей звать, пусть будет и моя доля в часовне. Спасибо, Колян, но не увезём, ты же видишь, машина на земле лежит, а дороги — сам знаешь. Колян критически оглядывает наш расплющенный бандитский лимузин и говорит — увезёте, потихоньку. Салазки наверху есть, щас верёвку принесу. Идёт в гараж, приносит верёвку, привязываем сверху подарки. В офисе концерна Фольксваген-Ауди слышны выстрелы. Там стреляются инженеры.
С помощью инвективной лексики, водительского мастерства Степенного и молитв Николы Угодника каким-то невообразимым пердячим паром доезжаем до деревни. Разгружаемся, машина поднимается на весь клиренс. В офисе концерна Фольксваген-Ауди слышен визг арифмометров. Оставшиеся в живых инженеры лихорадочно пересчитывают эксплутационные нагрузки амортизаторов специально для условий средней России.
И вот стоит наша часовенка. Глаз радует. В очень нужном месте стоит, у прогона на реку. Всякий, кто имеет дерзость пытаться доехать до реки по нашим буеракам, имеет возможность осенить себя крестным знамением и помолиться русскому греку Николе Угоднику.



--------------------------------------------------
(с) https://vk.com/id128128417