Про моду и привычку

Готовясь к выходу на станции «Таганская», увидел сидящую на соседней скамье совсем юную девушку, у которой между какими-то, явно зимними, ботиночками и обрезом штанин джинсов на расстоянии в десять-двенадцать сантиметров белели в своей незащищенности ноги. Ну, ясен пень – Мода! Опять же, несмотря на то, что с утра было порядка минус двенадцати, в районе четырнадцати часов редкое для московской зимы солнышко прогрело окружающую среду до минус пяти, она могла выйти из дома буквально за несколько минут до поездки в метро.
Может быть, я бы вышел и забыл об этом, но девушка встала и тоже вышла на платформу, а так как она оказалась передо мной, то я смог разглядеть, что одета она во вполне добротную цигейковую шубку, вязаную шапочку, да и на руках надето что-то вполне добротное и теплое! Именно этот диссонанс и всколыхнул мои воспоминания.
Родной Барнаул зимой 1981-1982 года, и, не суть важно, какой это месяц, но на улице что-то около минус двадцати пяти, поэтому я достаточно бодрой рысью (не помню откуда бежал и почему не доехал до проходной на автобусе) преодолеваю расстояние по направлению к пятьсот двадцать первому заводу , на котором тружусь в качестве электромонтера пятого разряда и тогда, когда мне остается преодолеть метров пятьсот до заводоуправления, я практически замираю соляным столбом от сверхъестественного зрелища! Мне навстречу шли, нет, не шли, а, мелко подпрыгивая и часто-часто перебирая ногами, стайкой двигались, три или четыре девушки-вьетнамки. Если вы решили, что я остолбенел от этого, вы ошибаетесь. Однако, не стану спорить, просто видение вьетнамок в зимней Сибири, уже является экзотичным, но меня поразило другое.
Если смотреть на них выше пояса, то одеты они были хотя и своеобразно (торс облачен не менее чем в пару болоньевых курточек, а голова и часть лица ЗАмотаны или ОБмотаны какими-то платками), но, более-менее, соответственно погоде. Но вот во что они были ОБУТЫ!!!
Если кто-то на протяжении двадцати, а то и более, лет ходит в январе-феврале месяце в сланцах, то он и на двадцать первом году своей жизни в эту пору, скорее всего, выйдет на улицу в них же. Правда, раньше они это делали при плюс двадцати пяти градусах, тогда как теперь пытались в минус двадцать пять.
Хотя кто я такой, чтобы спорить с чрезвычайно сильной штукой, называющейся привычка? А потому, постояв на одном месте, я вернул отвисшую челюсть на положенное ей место и аллюром кинулся к проходной.