Про бега и скачки

Наш батальон располагался через забор с хозяйственно-технической зоной Душанбинского ипподрома, и это давало нам возможность купаться в их весьма большом пожарном водоеме. Хотя случалось это нечасто даже на втором году службы, «знакомство» же наше с территорией ипподрома началось с 11 ноября 1977 года, а первой «достопримечательностью», естественно, стала беговая дорожка длиной одну тысячу шестьсот метров, которую наши сержанты почему-то называли аррер.
После того, как накануне нас накормили праздничным ужином по случаю Дня Советской милиции и позволили спокойно улечься на двухъярусные кровати, слова «ВзвОООд, подъЕЕЕм!», которые кто-то орал нечеловеческим голосом, стали, как бы выразиться помягче, слегка диссонирующими, что ли, с нашими первыми армейскими снами. Спросите, почему первыми, если ваша команда убыла из Барнаула 6 ноября? Отвечу. Сны предшествующих ночей были, хотя и снились в воинском эшелоне, поездными. Теперь же все происходило на твердой земле и в том месте, где предстояло проходить воинскую службу на протяжении двух лет.
Вполне естественно, что мы, не привыкшие к такому, начали кое-как подниматься и пытаться одеваться, однако сержанты решительными окриками быстренько согнали с нас остатки сонной одури и голыми до пояса заставили построиться возле нашей казармы, а когда это произошло, дали команду: «ВзвОООд, бегОООм, марш!», и мы побежали.
Выбежав за территорию батальона и пропетляв между какими-то строениями махалли  около полутора сотен метров, выскочили к краю беговой дорожки ипподрома. Остановились. Рассчитались на первый-второй и, встав в две шеренги , начали выполнять ВСКУ № 2  на шестнадцать упражнений. Закончили упражнения, опять побежали. И вот когда мы преодолели уже почти две третьих дорожки, справа по ходу появилась красивая белая мраморная лестница. Ей бы любоваться. Или с нее обозревать панораму дорожек и находящихся практически напротив трибун. Но! Нам предстояло иное.
Первый круг мы пробежали. Второй – прошли полуприсядом. Третий – преодолели прыжками, а четвертый круг, не знаю какое слово могло бы охарактеризовать то, как это выглядело со стороны, но скажу так: «С превеликим трудом, был пройден» гусиным шагом.
К своему стыду уже забыл точное количество ступеней на этой лестнице, но ноябрь 1977 достаточно далеко отстоит от февраля 2021, да и столь ли уж для читателя важно сто четыре или сто шесть их было?!
Когда все сделали последний из гусиных шажочков, сержанты, выполнявшие все вместе с нами, подали команду встать и потрясти ногами, после чего крикнули: «ВзвОООд, бегОООм, марш!» и мы в превеликой радости стали удаляться от ненавистной лестницы.
Замечу, что это, как оказалось, было не самое трудное. Гораздо труднее стало (если не брать во внимание занятия по ЗОМП  проводимое в ОЗК  и, особенно, в летний период обучения), когда через десять дней прибыла вторая половина нашего призыва, набранная в Узбекистане. Основная масса вновь прибывших новобранцев, мало чем отличалась от нас, но вот четверо из их числа, были явно наособицу!
Так как к нам применялись принцип «Наши своих не бросают!» и правило «Воспитание идет через коллектив», то, сделав на очередной пробежке третий или четвертый круг дабы вернуться за отстающими, двоих из них мы практически тотчас и перевоспитали. А вот с двумя другими мы не смогли справиться на протяжении всего срока «учебки». Хотя не совсем так. Один из них был на гражданке поваром. При росте около одного метра шестидесяти пяти сантиметров весил сто тридцать килограммов и когда он переставлял ноги, семеня за взводом (сержанты перестали нас возвращать за ним, видя, как он реально старается, но не может бегать из-за физических кондиций), то его след в точности соответствовал следу от заднего колеса трактора «Беларусь». А вот второй! О! Не знаю, кем он был до армии и кем стал потом, но то, что у него был врожденный артистический, хотя и весьма специфично проявлявшийся, талант, это, несомненно! Причем проявлял он его так. Буквально через сто пятьдесят – сто семьдесят метров пробежки, ноги у него начинали заплетаться и отставать от корпуса, руки разгибались градусов до ста двадцати – ста тридцати, дыхание становилось каким-то очень уж прерывистым и частым, и даже прилетавшая в район его копчика чья-либо нога не приносила ожидаемого эффекта. Когда же его вынужденно подхватывали под руки, то он повисал абсолютным мешком и даже просил его бросить слабеньким голоском. Однако получать пинки ему, вероятно, все ж показалось очень болезненным, и потому он решил натереть мозоли на ногах.
В завершение скажу, что если узбек-повар, как мог, пробЕгал с нами всю «учебку» и даже похудел на десять килограмм, то «артист» из бухарских евреев, через неделю оказался в санчасти, где благополучно пробыл до конца, а перед «присягой» их перевели в конвойный полк. Знакомые же пацаны говорили, что повар служит поваром, а «артист» - парикмахером.