Нечаянно сбывшееся

               
"...Я помню движение губ,
Прикосновенье руками.
Я слышал, что время стирает все.
Ты слышишь стук сердца -
Это коса нашла на камень..."




       Память, эта безжалостная старуха, так любящая являться в минуты растерянной слабости. Бывает, очнёшься поутру, а она тут как тут. Сядет на плечо, и нашёптывает: «А помнишь…» Гонишь её в шею, не обращаешь внимания, а всё бестолку. Как полоумная талдычит одно и то же. О, это весьма назойливая дама!  Чем больше стараешься её не замечать, тем сильнее приступает. И днём и ночью изводит воспоминаниями, будто манит куда-то. Иной раз не вытерпишь, махнёшь рукою. Мол: «Будь, по-твоему», - и отправишься на её зов, поражаясь, после, странной нелогичностью своих поступков. Унесёшься за тридевять земель, туда, где всё пропитано блаженством прошлого. Будто каждый предмет, явившийся свидетелем твоей стародавней радости, только одним своим видом, может воскресить и утешить. Сердцем, почему-то всегда веришь в эту чепуху, хотя разумом и понимаешь, это то же самое, как заливать маслом пожарище. Но что может разум, когда сердце не в себе, ошалев от нашёптываний коварной старухи…


                ***
         Столетний бор на обрывистом берегу могучей реки, это сказочная страна моего детства. Впрочем, где-то там же затерялись и остальные счастливые деньки. Тёмно-зелёная, отливающая синевой лента, на сотню километров разбежалась вдоль берега, пряча в своих глубинах десятки пансионатов и лагерей. Тысячи отдыхающих наполняли боровую идиллию летом, спеша набраться жизненных сил. И величественные своды зелёного храма оглашались тогда гулкими, бодрящими звуками. Музыка и крики не стихали в те дни до глубокой ночи и просыпались с первыми проблесками зари.
 

          Но особенно удивителен и прекрасен, казался этот бор зимою. Когда вступала в свои права задумчивая тишина, и только ветер время от времени насвистывал в высоких кронах. А в ясные, солнечные дни, сосны взмывали стройными великанами, могуче подпирая небо над белоснежной землёй.


        С раннего детства мне нравилась эта сияющая торжественность январского света, и неземное свечение остановившихся минут. Чудилось тогда, что никогда ничего и не было, кроме этой гулкой тишины, величественной колоннады сосен и застывшего безвременья. Словно вся бурлящая суета осталась где-то там, в другом мире, не в силах проникнуть в царство покоя, великой гармонии и красоты.


                ***
             И вот, спустя десятилетия, я снова здесь. Брожу по, до боли знакомым, и в то же время, будто увиденным во сне, местам. И кажется мне, что пройду сейчас по тропке до тех знакомых домиков, где бывал так невообразимо давно, и из расступившегося времени, выйдут навстречу старые друзья; своими улыбками и шутками даря счастье прошлого. Но, увы, молчаливо встретят меня ветхие бараки, будто понимающе ухмыляясь странному капризу; и сочувственно поблестят окошками, когда я направлюсь вдоль стен. Всё в прошлом, но и всё где-то рядом, словно нечаянно долетевшее эхо.


              По-моему, за этими сумрачными окнами, мы провели с тобой несколько незабываемых дней, коротая время в разговорах, нежной любви и шоколадных чаепитиях. В комнате был промозглый холод и прогнившие половицы, но нам было тепло от близости, и солнце празднично освещало обшарпанные стены и фанерную рухлядь. Пытаюсь что-то разглядеть, но тщетно, теперь за стёклами лишь пыль и безжизненность. Пустота. Странно, а в сознании так ярко и так свежо ожили эти воспоминания.
 

                Выхожу на центральную аллею. Сосны застыли в торжественном карауле, растопырив пальцы и воздвигнув над головой пушистый свод из ветвей. По-моему, идя где-то здесь, мы вспоминали заснеженные сцены из «Соляриса», и вдруг, что-то ухнуло, разверзлось для нас тогда, одно на двоих, какая-то осознанность запредельного бытия. И всё оставшееся время, мы будто парили в той счастливой гармонии, растворившись, друг в друге и в этом лесу.


               Бреду дальше, хрустя шишками, раскиданными по белому глянцу аллеи, по витиеватой паутине теней. Где-то на радостях запиликала синица, привораживая весну. Глупая. В середине-то января…


             А ещё. Вроде бы здесь… да, именно за этим поворотом, я рассказал тебе что-то очень смешное и малость непонятное. Ты непринуждённо рассмеялась тогда, и пихнула меня в бок. Я упал в сугроб и долго барахтался, как неприкаянный. А потом была страстная ночь любви…


                Но к чему все эти воспоминания, когда тебя давно уже нет. Нет ни свежести, ни любви, ни желаний, ни стремлений. А осталась только умиротворённая тишина соснового бора и светлая память о нечаянно сбывшейся мечте.
                Виталий Сирин