Кровавый снег. Часть первая. Глава вторая

         Триста лет назад в этих краях жили коми-пермяки. А начиная с 17-го века, по одиночке и целыми семьями в эти места стали переселяться русские. Это были бежавшие от помещиков крепостные крестьяне и свободные поселенцы, искавшие лучшие земли. Они селились по берегам реки Лопвы и постепенно вытесняли коми-пермяков с насиженных мест. После реформ патриарха Никона сюда стали переселяться старообрядцы-раскольники, не желавшие принимать никонианскую веру. В Петровскую эпоху в этих краях объявились беглые стрельцы, которые смогли спастись от мести царя Петра за стрелецкий бунт. Переселенцы валили лес, рубили избы, расчищали поля под пахоту, сеяли рожь и ячмень. Постепенно, русские заселили долину реки Лопвы, а затем и окрестности. Русскими переселенцами были основаны села Юрла, Юм, Усть-Зула и другие. Уже в 19-м веке эти места стали называть «Русским островом в коми-пермяцком море».
         На берегах речушки Лопвы, которая извилисто петляет среди густых лесов и распаханных полей, раскинулось богатое торговое село Юрла. В переводе с коми-пермяцкого «Юрла» означает возвышенное место. Это был сильный экономический, культурный и административный центр, в котором проживало более шестисот жителей. В Юрле проводились крупные хлебные базары и ежегодная конская ярмарка. На эти базары приезжало много торговцев из Вятки, Перми, Ильинского. Из Вятки привозили сбрую, обувь, мануфактуру, пилы. Из Перми железо, кондитерские изделия. Из Ильинского поставляли сибирскую рыбу, хмель.
         В Юрле имелось три кузницы, четыре столярные мастерские, кирпичеделательное заведение, пекарня. Еще было экипажное заведение, изготавливавшее добротные сани и телеги.
         Перед Первой Мировой войной чердынским уездным земством в селе было построено двухэтажное кирпичное четырехклассное училище для обучения крестьянских детей, а также больница с причудливой красивой архитектурой. В 1903 году в Юрле был заложен сад. Диковинкой было ночное освещение улиц керосиновыми фонарями. Во многих деревнях волости имелись свои ветряные и водяные мельницы-колесухи, пасеки. Юрлинская волость, по сравнению с соседними волостями, была наиболее зажиточной.
         Перед гражданской войной Юрла входила в состав Чердынского уезда Пермской губернии.

*      *      *

         Декабрь 1918 года принес в Чердынский край тревожные настроения. Немногочисленное население городков и деревень, затерянных в заснеженной парме, опасливо притаилось, ожидая грядущих неизвестных перемен.
         Перемены не заставили себя долго ждать. Еще в конце ноября белые заняли Верхотурье и пытались с ходу выйти к Кизелу через перевалы Уральского хребта по старой Бабиновской дороге. Первый батальон 18-го Тобольского стрелкового полка Сибирской армии Колчака под командованием капитана Куренкова начал наступление на поселок Павда. Красноармейские отряды геолога Бориса Дидковского, набранные из местных жителей, несмотря на превосходство в численности, не выдержали натиска колчаковцев и стали отходить на запад.
         Оборванные, голодные, обмороженные, огрызаясь короткими боями, испытывая нехватку боеприпасов, красноармейцы медленно отступали по заснеженным перевалам, не давая белым с ходу прорваться в Прикамье.
         Белогвардейцы не сильно отличались от своего противника. Также, как и красные, имея скудный паек и небольшое количество патронов, замерзая в снегах на горных склонах, небритые, грязные, черные от мороза, белые упорно шли вперед, готовые одними штыками или даже голыми руками достичь победы.
         Три недели с переменным успехом продолжались ожесточенные бои в районе поселков Павда и Кытлым.
         9 декабря 1918 года белые взяли колыбель революции пермских большевиков – город Лысьву, а через пять дней вторым батальоном 18-го Тобольского стрелкового полка Сибирской армии была взята станция Чусовая. Железнодорожное сообщение северных уездов с Пермью прервалось. Защищавшие Чусовую полки 29-ой дивизии Третьей Красной армии по численности превосходили противника, но совершенно упали духом и начали беспорядочное отступление к Кизелу…
         Эшелон 22-го стрелкового полка остановился на станции Губаха. Красноармейцы, мобилизованные из крестьян, злые из-за скудного пайка, отказались отступать на север губернии в голодные районы. Вдоволь подрав глотки на стихийном митинге, организованном тут же на железнодорожных путях, бойцы заставили командира повернуть полк на запад через нетронутые зажиточные села к Добрянскому заводу. Комполка Мирович с комиссаром Смирновым, понимая, что им вдвоем не переубедить горлопанов, махнули рукой и дали команду выгружаться из вагонов.
         Красноармейцы нестройной колонной бодро зашагали в сторону Добрянки по санной дороге, петляющей по скалистому берегу реки Косьва. В селе Шестаки полк сделал привал. Среди бойцов нашлось несколько местных. Как водится, у тех сразу отыскались сватовья, кумовья и прочие родственники, которые не прочь угостить сородичей бражкой да самогоном. Красноармейцы расползлись по избам, началась гульба. Вскоре по селу уже шатались пьяные бойцы, играла гармошка, слышались крики, и кто-то горланил похабные частушки. Командир полка с комиссаром нервно курили, не зная, как утихомирить разгулявшихся красноармейцев.
        В одной избе, очумев от самогонного угара и махорочного дыма, кто-то крикнул:
- Ребята! На кой нам с коммуняками идтить? Пошто я должон за них кровь проливать!
Десятки глоток, жарко дыхнув самогонкой, дружно поддержали:
- Верно говорит! На кой черт нам энта Советская власть!
- Надоело воевать! Никуды не пойдем!
- Надоть с Колчаком замириться и войне конец!
- Бей коммунистов – врагов трудового крестьянства!
- Комиссару – первому - пулю!
- Айда командиров ловить!
         Затея переловить командиров быстро пронеслась по избам. Кое-как напялив шинели и телогрейки, разгоряченные от самогонки, бойцы выскакивали на мороз, матерясь, на ходу дергали затворы винтовок. Не прошло и четверти часа, как почти весь полк шумной толпой повалил к командирской избе.
         Красноармейцы ворвались в избу, схватили перепуганного комиссара. Никто им не препятствовал – часового как ветром сдуло. Комполка Мирович тоже исчез. Бойцы не рассусоливали – тут же закололи комиссара Смирнова штыками…
         В обстановке беспорядка, паники и измены регулярные красноармейские части, оборонявшие левый фланг Третьей Красной армии, продолжали откатываться на север Пермской губернии. Белые красных не преследовали, ограничиваясь лишь перестрелками с противником. Колчаковцам не хватало сил для полноценного наступления, их немногочисленные батальоны и роты почти без боев занимали станции и поселки, оставленные красноармейцами.
         Красные отряды под командованием Бориса Дидковского продолжали сражаться, защищая Бабиновскую дорогу в районах деревень Растес и Верх-Косьва. Бойцы этих отрядов состояли из кизеловских шахтеров и рабочих с местных рудников. Красноармейцы не желали отдавать свои дома колчаковцам и бились за каждый валун на горных перевалах. 18 декабря 1918 года части Третьей Красной армии оставили город Кизел, отступив к Яйве и Дедюхино. Над отрядами на Бабиновской дороге нависла угроза быть отрезанными от основных сил. Чтобы избежать окружения, Дидковский приказал своим бойцам отходить к Половодово.
         Через несколько дней белые заняли Яйву и нацелились на Усолье и Соликамск.

*      *      *

         В Юрлинской волости слухи о наступающих колчаковцах ползли по деревням и хуторам, один тревожнее другого. Мужики рассказывали, что белые уже заняли Соликамск, Усолье, Касиб. Будто даже видели каких-то вооруженных лыжников чуть ли не в Уролке. А это уже на полпути от Чердыни до Юрлы.
         Теперь, где бы ни собирались местные мужики, на сельской площади, у колодца, или просто так – у ворот соседа, непременно начинались разговоры про наступление Колчака. Сперва вполголоса, затем убедившись, что никто из посторонних не слышит, уже громче:
- Слыхали, Колчак, говорят, Пермь, взял! Красные в Вятку улепетывают!
- Штойно делается-то? Никак большевикам под зад наподдавали?
- Нать-то насыпали краснопузым перцу на одно место! Колчак поди и до наших мест доберется…
- Тише вы! Под арест захотели?
- Сказывают, белые уже к Усть-Зуле подходят…
- Неужто, мужики, конец Советской власти?
- А ты чего брылы расправил?* Одному богу ведомо, как все повернется. Коммуняки, поди, тоже не лыком шиты! У них вона винтовки, пулеметы…
- А кто таков энтот Колчак? Какого он роду - племени?
- Хрен его знает! То ли генерал царский, то ли адмирал.
         Спорят мужики, размышляют, теребя бороды. Крестьяне побогаче, в овчинных шубах и добротных валенках, думают, что скорее бы скопытилась эта проклятая Советская власть. Ничего в ней хорошего для работящего мужика нету – одно лишь разорение! Излишки хлеба в амбаре имеешь – отдай, лишняя скотина в хлеву – отведи на двор волостного загототдела. И все даром! Дескать, рабочие и служащие в городах голодают – кормить надо! А разве может быть в крестьянском хозяйстве лишний хлеб или скотина? У крепкого хозяина ничего лишнего не бывает. И почему мужик должен даром кормить городских? Чай, все это добро ему не с неба свалилось, а тяжелым крестьянским трудом заработано.
         Бедняки да середняки, кто в рваном зипунишке и лаптях, кто в стареньком полушубке и стоптанных валенках, тоже размышляют – на кой черт сдалась им Советская власть. По разговорам да по декретам, новая власть, вроде как народная! Стало быть, должна стараться для мужика-бедняка, у которого ладони в грубых мозолях от тяжелой работы. Но нет! Власть получили кулацкие сынки да всякие ихние прихвостни. В земельном отделе волисполкома сидит молодой Мишка Хомяков из зажиточной семьи, в продовольственном – Ванька Конин, тоже из богатеев. Оба учились в Томском университете, летом приехали домой на каникулы, а тут чехи мятеж подняли, и гражданская война учинилась. Так они и остались в Юрле. И теперича, Мишка с Ванькой – служащие Советской власти в волости. Один черт знает, как они в волисполком пролезли.
         Военную власть в Юрле держат сплошь бывшие офицеры: военный комиссар Борис Чеклецов – подпоручик царской армии, его помощник Сергей Власов – прапорщик. Оба, когда с фронта вернулись, погонами да орденами перед односельчанами красовались, а ноне Советской власти служат.
         Вздыхают бедняки, дымят самокрутками. Летом большевики объявили продразверстку, мол, продовольствия не хватает для нужд государства. Волисполком поручил сельсоветам провести учет у населения продовольственных продуктов и скота для изъятия излишек. А в сельсоветах-то тоже кулацкие кумовья да прочие родственники заседают. Как говорится, рука руку моет! Богатеи свое добро вовремя припрятали, и продразверстка прошла по их хозяйствам лишь поверху, будто вдоль по шерсти погладила. А кого и вовсе не тронула. Зато закрома мужиков-середняков новая власть подчистую выгребла, оставив лишь немного зерна до весны.
         Получается, что Советская власть обманывает народ, потому как она вовсе не рабоче-крестьянская, а кулацкая! Защищает не бедняка, а богача-мироеда.
         А земельный вопрос! Весь народ слушал, как приезжий из Чердыни человек на сельской площади зачитывал Декрет о земле. Согласно этому декрету, волисполком повелел сельсоветам поделить землю поровну, по количеству едоков в крестьянских семьях. Богатым мужикам это шибко не понравилось! С какого такого перепугу, они должны свою, политую соленым потом землю, отдавать всяким безлошадным многодетным голодранцам да пьянчугам.
         Но и не всем беднякам решение волисполкома было по душе. Не все мужики, считавшиеся бедняками, были малоземельными. Некоторые из них имели земельные наделы нисколько не меньше, чем зажиточные кулаки. Бывает же так, что ведет мужик хозяйство и все у него спорится: и лошадка в хозяйстве есть, и корова, и урожаи, дай бог каждому крестьянину. А потом раз, как обухом по голове – все меняется в один миг! Сдохла лошадь, корову волки загрызли или детишки захворали и померли. И потерял мужик разум от горя: запил, руки опустил, за хозяйством перестал смотреть. И все пошло прахом! Превращается человек в бедняка, хотя земли у него столько, что бедняком его называть язык не поворачивается.
         Или бывает, что есть у мужика земельный надел – от родителя в наследство достался, но не лежит у него душа к крестьянскому труду. Ему бы на печке лежать и клопов от лени давить, чем спину в поле гнуть да мозоли на ладонях натирать. И плевать мужику, что земля у него пыреем зарастает и дети хлеба недоедают. Как говорится, лень-матушка ему роднее, чем детишки кровные!
         Много мыслей в головах у мужиков...
         …Красные отступали. 24 декабря 1918 года белые взяли Пермь и стали развивать наступление на правом берегу Камы. Третья Красная армия, оборонявшая губернский центр, была наголову разгромлена. Ее остатки беспорядочно отступили к Оханску и Очерскому заводу. На севере Пермской губернии части Сибирской армии адмирала Колчака заняли Яйву, Соликамск, Чердынь. Затем по льду перешли Каму в районе Дедюхино, взяли Усолье и Пожву, и наступают теперь на Кочево и Купрос. Весь конец декабря по заснеженным лесным дорогам, проходящим через русские и коми-пермяцкие деревни, на запад из Чердыни, Соликамска и Усолья тянулись отряды отступающих красноармейцев, санные обозы с эвакуированными семьями советских служащих и государственным имуществом советских учреждений. Красные отступали к Юрле, Кудымкару и далее в Вятскую губернию.
         Юрлинские исполкомовцы не знали, что делать: то ли готовить волость к обороне, то ли паковать документы и тоже перебираться в Вятку…

*      *      *

         В конце декабря 1918 года в Юрлу из Чердыни во главе красноармейского вооруженного отряда прибыл уполномоченный – заведующий отделом агитации молодой латыш Отто Эйхвальд, которого все его подчиненные почему-то звали Владимиром Ивановичем Дубровским. Этот уполномоченный по решению военно-революционного комитета Северного Приуралья должен был организовать в Юрле штаб связи и охраны Закамского края, в задачу которого будет входить подготовка путей эвакуации через западные волости уезда на Вятку.
         Дубровский твердой рукой пресек панические настроения среди местных советских служащих. Собрав в волисполкоме весь юрлинский актив, он решительно заявил, что трусов и паникеров будет расстреливать на месте. Колчак силен, говорил Дубровский, Красная армия пока отступает, но в панику бросаться не следует - нельзя позволить обрушиться фронту. Отступление красноармейских частей должно быть четким и организованным. Для этого он и прибыл в Юрлу, чтобы обеспечить снабжение и взаимодействие отходящих отрядов, сказал Дубровский, строго глядя на юрлинских большевиков.
         Чердынский уполномоченный с прибалтийской педантичностью взялся за организацию Юрлинского укрепленного района. Командиром местного гарнизона он назначил молодого, но бывалого красноармейца из Юрлы Георгия Конина, который прошлым летом участвовал в подавлении кулацкого восстания в деревне Подкиной Юмской волости.
         Под штаб Дубровский забрал пустующее здание бывшего земского училища, находившееся в центре села. В его учебных классах обосновались чердынские служащие, прибывшие в Юрлу в эвакуацию. Многие из них были с семьями: страшно было оставлять жен и детей в колчаковском тылу. Сестра Дубровского Эльза Эйхвальд тоже оказалась в Юрле – служила теперь в штабе машинисткой.
         Все отступающие из Чердыни и Соликамска красноармейские отряды должны были подчиниться Закамскому штабу. В селах и деревнях, находящихся у дорог, по которым на запад шла эвакуация мирного населения и отходили красноармейцы, были организованы питательные пункты, чтобы бредущие по дорогам, промерзшие и голодные люди могли обогреться и похлебать горячей похлебки. На эти пункты назначены начальники и из Юрлы к ним протянута по проводам телефонная связь.
         В тот же день штаб Дубровского издал приказ №1:
         «п.1. В штаб Закамской районной связи и охраны входят:
Начальник штаба т.Дубровский, членами: по разведке тов. Поздеев, член по организации питательных пунктов тов.Зедльмайр, член по охране контр-разведки тов.Григорьев, делопроизводитель тов.Ломаев, регистратор тов.Эйхвальд, завед.хоз.Фихтенберг»…
         …«п.5. Для связи и сношения с Усольем на ближайший телефонный усольский пункт командируется тов.Козловский, как начальник связи Юрлинского пункта, ему в помощники назначается телефонный мастер, для связи дается два отрядника из отряда союза молодежи.
         п.6. Начальником Косинского пункта связи назначается тов.Попов, помощником тов.Карякин, для связи до Бондюга ему дается четыре человека, для питательного пункта т.Попову разрешается мобилизовать из местной партийной ячейки двух человек. Для установления связи с Уролкой и Чураками три человека, для проверки проезжающих 6 человек, при чем тов.Попову дается два человека из отрядников.
         п.14. Начальником Чураковского пункта связи и охраны назначается тов.Корозников, при чем ему разрешается для разведки и связи в Чураках и Уролке мобилизовать 10 чел. коммунистов местной ячейки для проверки проезжающих…
         п.30. Начальникам пунктов, где помечены пункты питания следует немедленно приступить к подготовительной работе, на каждом пункте должно быть через посредство Волостного отдела снабжения заготовлено по полпуда масла, достаточное количество капусты, картофеля, мяса, сухарей и муки, с расчетом, чтобы продуктов хватало на обед, ужин и завтрак на 300 чел. Также должно быть заготовлено сена и овса с расчетом на одни сутки на 600 лошадей. Все указанное должно быть реквизировано у зажиточного населения…»
         Закряхтело, заворочалось крестьянство. Едва прошло полгода после летней продразверстки, как Советская власть опять взялась выгребать мужицкие закрома. Видать невдомек комиссарам, что мужик не из железа сделан. Терпит он покуда своеволие новой власти, ворчит, но подчиняется, опасаясь за свой дом и семью. Но когда поймет мужик, что закрома его большевиками ограблены дочиста и нет семян на будущий сев, и его многочисленная семья будет к весне пухнуть от голода, может не сдюжить мужик, возьмется за вилы, чтобы воткнуть их в сытое брюхо проклятого латыша-комиссара…
         Именем уездного ревкома Дубровский объявил в волости дополнительную мобилизацию в Красную армию мужчин 1893-1898 годов рождения. Необходимо было выставить заслон колчаковцам, чтобы те на плечах отступающих красных отрядов не ворвались в Юрлинскую волость. Опять, как и летом, стали ходить по дворам помощники военного комиссара, определяя крестьянских сыновей в Красную армию.
         Гребли всех без разбора. Неважно, верит ли парень Советской власти или, наоборот, материт в душе коммунистов, комиссары велели ему ставить в бумаге подпись, а если не грамотный, то заставляли ставить любую закорючку, хоть крест, и приказывали завтра поутру быть с харчами и чистыми портянками на сборном пункте в старой школе, что рядом со штабом.
         Иные парни вовсе воевать не собирались, но грозный вид помощника военкома с наганом заставлял их махнуть на все рукой и записываться в Красную армию.  Не обращая внимания на вой жен и матерей, слюнявили парни химический карандаш и ставили крест на комиссарской бумаге.
         Другие не спорили, не суетились, но с хитрым прищуром спокойно соглашались пойти в Красную армию. И непонятно было, то ли они искренне шли воевать за власть Советов, то ли замыслили что-то свое, мужицкое.
         Дубровский организовал три отряда по полсотни человек. Новобранцам выдали винтовки, патроны. Несколько дней ушло на обучение военному делу. Хотя, некоторых парней учить было без надобности, за их плечами уже остались фронты германской войны. Первый отряд под командованием чердынского коммуниста Ивана Сорокина морозным январским утром ушел в Усть-Зулу, навстречу наступающим колчаковцам. Второй отряд во главе с коммунистом Чупиным выступил в сторону деревни Ананькиной, чтобы прикрыть правый фланг юрлинского фронта. Третий отряд новобранцев остался в Юрле в подкрепление местному гарнизону.
         Растерявшиеся было местные большевики воспряли духом и стали готовиться к обороне. Усть-Зула, Юм, Юрла были объявлены на военном положении.