Планета-надежда, фантастическая повесть

               
               

                Пролог

– Господин Аслонов, доложите Комиссии вашу версию случившегося.

Ромул молчал. Казалось, он попросту отключился от происходящего.

– Говорите, мы слушаем вас, – председатель отложил бумаги.

Перед членами Комиссии катастроф стоял широкоплечий двухметровый силач, настоящий герой-астронавт из детской книжки о межпланетных путешествиях. Если бы в зал Международного космического трибунала пригласили (в качестве присяжных!) представителей творческих профессий – служителей Мельпомены и лучезарного Феба, они бы наверняка увидели в Ромуле не потенциального виновника технической трагедии, но человека, побывавшего в гостях у Самого Бога.

– Говорите, – повторил председатель.

Астронавт оглядел вереницу судебных заседателей. «Ишь, набычились служки протокольные, – он улыбнулся, – им бы глотнуть урийского фиолета!»

– Говорите же!
Надо было отвечать.

– Вот что, уважаемые, – Ромул заговорил неспешно, как бы с ленцой. Так ведут разговор в кругу друзей, но не перед вершителями судеб. – На Земле человек стал этаким беспечным всезнайкой. Ничем-то его не удивишь…

Члены Комиссии встревоженно заёрзали: речь ответчика звучала непривычно и странно.

– Космос другое дело! В космосе чем больше ты знаешь, тем обширней твоя граница с незнанием. Космическая одиссея возвращает нам способность удивляться!..

– Ромул Полладьевич! – перебил председатель. – Оставьте эмоции при себе. Комиссию интересует только техническая версия случившегося.

– Техническая? – астронавт сбросил улыбку. – Пожалуйста. В считанные секунды непредвиденное обстоятельство превратило нашу миссию в жалкую примитивную катастрофу…

– Смею вас перебить! – председатель вновь обратился к бумагам. – В рапорте о случившемся вы пишете, «Рабочая капсула в штатном режиме отделилась от орбитальной станции и вошла в плотный атмосферный слой планеты Урия*. Когда до расчётного квадрата посадки оставалось меньше полутора тысяч метров, началось мощнейшее вулканическое извержение с эпицентром в ближнем горном массиве «Урийские каррары». Извержение сопровождалось выбросом радиоактивного пепла. Защита, блокированная контуром «i-pi», не сработала, все сейсмические приборы мгновенно зашкалили. Модуль понесло, и вместо контролируемого «приземления» произошёл жёсткий контакт (удар) с первым попавшимся на пути выступом скальной гряды. Сотрясение было настолько велико, что четыре астронавта, находившиеся в переднем обзорном отсеке, погибли мгновенно. Меня же спасло вот какое обстоятельство. За минуту до трагедии я отлучился в «Отсек биологических процедур», проще говоря – в сортир. Согласен, посадка – не лучшее для этого время, но желудку, как и сердцу, не прикажешь. Удар застал меня в весьма неловком положении. На несколько секунд крохотный межгалактический нужник превратился в безжалостную центрифугу».

Члены Комиссии оживились. Казалось, каждый из них готов лопнуть от смеха и удивления.
– Дальше вы извещаете нас: «Вдруг центрифуга замерла, и наступила абсолютная тишина. Перепад звукового давления оглушил меня, я потерял сознание. Время остановилось». – председатель ухмыльнулся, но тут же сменил ухмылку на колючий надзорный взгляд. – Простите, но это не рапорт, не техническая версия специалиста с двадцатилетним стажем межпланетных коммуникаций. Это школьное сочинение на тему «Как я провёл этим летом»! Так, кажется, шутили в прошлом?

Ромул принял удар.
– Я понимаю, вас интересует человеческий фактор. Искать причину аварии в действиях стрелочника – неистребимая особенность протокольного ума. Однако смею утверждать: то, что случилось с нами – обыкновенный форс-мажор, пакость фатального характера. И только.

* Урия – представительница периферийной планетарной системы ближайшей к нам звезды класса Солнца HD 69830, расположенной в созвездии Кормы. Также: Урия – древнееврейское имя «Бог – мой свет».


                Глава 1. Пакость фатального характера

Я очнулся от дикой головной боли. Удары кузнечного молота, попросту кувалды, долбили мою черепную коробку с тупой и безжалостной периодичностью. Глупо сравнивать, но подобное зверство я встречал в новейшей Европейской истории (кажется, в связи с войной в Украине).

– Время идёт, кувалды остаются. – промычал я сквозь сомкнутые в болевом шоке челюсти.

То, что туалетная комната на несколько секунд превратилась в смертельную центрифугу, значило одно – произошла очередная галактическая пакость. «Не беда! – подумал я. – В Обзорном отсеке есть Орланд, командир, он знает, что делать, он скажет».

Выдавив спиной дверь, я вывалился в осевой тоннель модуля и, глотая удушливые испарения какой-то лабораторной гадости, попытался встать. Не получилось. Каждый следующий удар кувалды парализовал тело, вжимая меня в пластик пола. «Значит, ползи!» Я собрал волю в кулак и пополз в головной отсек, приговаривая, будто заклиная себя: «Крокодилы ходят лёжа! Крокодилы ходят…»

Расталкивая плечами поваленное оборудование, застревая в образовавшихся разломах, я полз, не зная, что оказался единственным участником экспедиции, которому судьба определила продолжить начатое дело. «Почему волна деформационных разрушений остановилась всего в нескольких перегородках от биологического отсека, подменив назначенную мне смерть контузией головы и обширными гематомами в области таза? – спрашивал я себя позже. – Что это, нелепая случайность, или нет?..» И не находил ответа.
                * * *
Обзорный отсек Центра управления походил на зажёванный в принтере лист писчей бумаги с изображением разбитых, искорёженных самым причудливым образом узлов аппаратной системы и… застывших в неестественных позах смерти моих звёздных товарищей – Орланда, Геометра, Степана и Апостописа. Я не слюнтяй. Двадцать лет космической одиссеи натренировали нервную систему, казалось, на любые нештатные ситуации, но на этот раз я не выдержал – взвыл. Взвыл от непонимания того, что произошло и продолжает происходить. «Это невозможно!» Я выл, как воет в морозную ночь одинокий замерзающий волк. Мой вой наверняка слышала вся вселенная. Вой поверженного разума…

Должно быть, астронавт, стоящий на четвереньках и воющий, как дикий зверь, в самом деле походил на космического волка. Аналогия полная! И только мозг, противясь объявшему меня звероподобию, продолжал бесстрастно анализировать ситуацию.
– Странное дело, – говорил он мне, – смятый в хлам корпус Обзорного отсека сохранил герметичность! Не будь деформация такой стремительной и глубокой, твои товарищи могли остаться в живых…
Мозг запнулся.
– Впрочем, что теперь…

Разумное «что теперь» прозвучало как приговор. Вспомнился архивный фильм «Гладиатор» и слова генерала Максимуса, обращённые перед битвой к римским воинам: «Радуйтесь, вы уже мертвы!» «Мертвы…» – повторил я вслед собственным мыслям.

 Удар кувалды прервал «размышления» о смерти и вернул ощущение боли. Я сорвал зубами пломбу с обезболивающей капсулы на левом плече, припал ртом к крохотному контейнеру и вдул в себя белый порошок морфина. Через минуту зрачки мои сузились, облако равнодушия подхватило сознание и вынесло за порог чувствительности, боль отступила. Я повалился на ворох разбитой аппаратуры и забылся.
                * * *
Чувство беспокойного ожидания пробудило моё сознание. «Почему так тихо?» – подумал я, выбираясь из морфиновой дури. Модуль не трясло, значит, активная фаза извержения закончилась. Удушливый лабораторный смог исчез. Видимо, включилась система биозащиты. Голова болела тише и как-то по-иному, не рассекая, но вымучивая тело до тошноты в горле. Я приподнялся на локтях и взглянул в иллюминатор. По склонам перекатывались комья фиолетовых сгустков пепла. Похожие на гигантские шары, они «весело» сбегали по подстывшей дымящейся лаве, подпрыгивая и сталкиваясь друг с другом. Фиолетовое «веселье» походило на снежное шоу, показанное лет пять назад по программе «Old historical news». Там ещё клоун был суперский – Полудин. Нет, кажется, Полунин, да-да, Полунин, точно…
Я старался не думать о случившемся и перебирал в уме любую неподходящую к теме катастрофы информацию. «Ваше сознание должно уметь огрызаться и выгадывать время для выработки спасительного решения» – поучали нас в университете астронавтики.
Послышался далёкий странный гул, похожий на комариный зуд. Гул нарастал. Я попытался встать. Получилось. Шатаясь и поскрипывая от боли, подошёл к шлюзовой камере и взглянул в дежурный иллюминатор…

Минуя дымящиеся проталины, к подножию искорёженного сверхметалла стекалась огромная толпа косматых и весьма воинственных существ. Антропологически они были схожи с нашими далёкими предками. Каждый потрясал над собой коротким копьём с каменным наконечником – сущий мезолит! Я видел перед собой ожившую иллюстрацию из книги о раннем периоде развития… земного человечества.

Ужасный вид мёртвых астронавтов, крики дикарей за шторкой иллюминатора и бесформенная груда уникальной аппаратуры сплелись в моём сознании в единый Гордиев узел внезапно застывшего на бегу времени. Я сжал ладонями виски, стараясь удержать в равновесии рассудок, похожий на крышу соломенного домика, прогнувшуюся под тяжестью мартовского снега.




Глава 2. Соприкосновение
 
Центральный бортовой компьютер объявил по селектору состав урийской атмосферы и добавил, что первичный анализ допускает контакт с бионикой среды без поддерживающих систем дыхания и температурной регуляции. «И то слава Богу. – на автомате подумал я. – Судя по всему, здесь придётся задержаться».
Как молния, сверкнула мысль: «Какой первичный анализ?.. Выходит, Централ жив? Жив, дружище!» Это была хорошая новость.

– Осторожно! – отозвался селектор, как только я ослабил гидравлику выходного шлюза. – Перепад давления 2132 Па*.
– Ничего, бывало и похуже.

Через образовавшуюся шлюзовую щель тонкой струйкой стала просачиваться урийская атмосфера. Она имела лёгкий фиолетовый окрас и не сразу растворялась в воздушной среде модуля. Я осторожно втянул носом проплывающий мимо фиолетовый «клубенёк». Тотчас по всему моему телу разлилось ощущение покоя и бессодержательного веселья. «Ох, не к добру!» – подумал я, пряча улыбку, явно неуместную среди трупов товарищей.
 
Аварийные «челюсти» шлюза распахнулись, и механический трап медленно пополз к поверхности планеты. Я не верил свои глазам: «Гляди-ка, мы ещё что-то можем!» Прихрамывая и упираясь обеими руками в поручи ограждения, я вышел на верхнюю площадку трапа. Огромная толпа туземцев встретила моё появление мёртвой тишиной. Положение! За спиной мёртвые тела астронавтов, у подножия лестницы дикие представители коренного населения планеты. И я. Единственный оставшийся в живых второй пилот Международной космической экспедиции должен приступить к историческому диалогу двух цивилизаций!

Я подал туземцам знак о своём миролюбии – развёл руки в стороны. Толпа отозвалась одобрительным гулом – ага, поняли! Не опуская рук и стиснув челюсти, я стал спускаться по трапу. Перемещение центра тяжести с одной опорной ноги на другую отзывалось в травмированных тазобедренных суставах дерзкой проникающей болью.
Последняя ступенька осталась позади, и я ступил на поверхность Урии. Кровь ударила в виски – свершилось ещё одно грандиозное событие в космической эпопее! Однако радости, той мужественной радости, которую мы предвидим и терпеливо ждём, вглядываясь в звёздную рябь вселенной, не было в моём сердце. Смерть за спиной понуждала к иному рассуждению: «Что они сделают со мной, когда перестанут бояться? – подумал я, взглянув на дикарей. – Съедят, наверное».

От толпы отделились четыре высокорослых существа мужского пола и мелкими пружинистыми шажками направились ко мне. Так кошка, повинуясь инстинкту охотницы, подкрадывается к добыче, которая может расправиться с ней самой. «Парламентарии» остановились метрах в пяти от трапа. Поразительно! Все четыре дикаря внешне были абсолютно похожи друг на друга. Вы усмехнётесь: дикари схожи по определению. Согласен, европейцу подметить различия двух китайцев – большая проблема! Но тут было иное. Передо мной стояли настолько одинаковые экземпляры, что закрадывалась мысль… об их последовательном клонировании. Забегая вперёд, скажу: именно так и оказалось.
Один из подошедших обернулся и поднял вверх руку. Дикари одобрительно закивали головами и опустились на колени. Очевидно, передо мной стояли вождь и свита. Продолжая указывать на небо, вождь вытянул другую руку в мою сторону. Он что-то предлагал мне, и я обязан был ему ответить. Но что? Есть правило: когда не знаешь, как поступить, – вторь происходящему. Копируя движения дикаря, я так же поднял правую руку вверх, а левой указал на него. Не опуская рук, вождь направился ко мне. Я двинулся ему навстречу. Через пару мгновений наши пальцы коснулись. Как только касание произошло, толпа занялась рёвом ликования и поднялась с колен. Сакральный смысл происходящего был очевиден. Сверкающий серебристый скафандр (я уже привёл себя в порядок) и множество причудливых прибамбасов роднили меня в сознании дикарей с божественным пришельцем, ожидание которого присутствует во всяком социуме на любом уровне эволюционного развития.
Получив от меня «благодать», вождь стал раздавать её соплеменникам. Двойники (их он коснулся в первую очередь) тоже направились в народ, торжественно вознося правую руку вверх как символ соприсутствия небесных сил. Восторженная церемония дикарей напомнила мне земное отечество, детство и воскресную службу в храме: светятся счастливые лица прихожан, отходящих от Чаши с Причастием, над головами кружи;тся песнопение: «Тело Христово примите, Источника бессмертного вкусите»…
Благостные воспоминания прервала коварная мысль-негодница: не надумают ли дикари меня самого превратить в «причастие»? Кто знает, какие у местных дикарей отношения с богами? «Помните, – твердили нам в университете, – чувство опасности – ваша путеводная нить в космической Одиссее!»

Не успел я додумать негодницу-мысль, как поверх стаи дикарей метнулась чёрная тень огромной птицы, напоминающей древнего ящера-птеродактиля. Сложив крылья, птица-ящер камнем упала в толпу и вонзила острые когти в одного из туземцев. Она попыталась взлететь, но десятки рук, ухватив птицу за взъерошенное оперение, сковали её движение и на некоторое время задержали расправу над беднягой. Это позволило невольнику изловчиться и…

Свидетельствую! Острым предметом туземец рассёк себе руку от плеча до ладони. Иссиня-фиолетовые брызги крови брызнули из раны и прямо в воздухе стали соединяться друг с другом, образуя некую форму. Странное образование на глазах росло, усложнялось, пока не превратилось… в копию дикаря, что был захвачен птицей. Единственное отличие от «первообраза» состояло в отсутствии набедренной повязки. Как только чудо рождения нового тела завершилось, дикари отпустили птицу. Рептилия грузно поднялась и понесла прочь свою добычу. А собратья, обступив «новорождённого», теребили его за плечи, гладили руки и что-то сообщали языковым клёкотом.

Я был потрясён случившимся. Мы научились клонировать биоструктуры любой сложности, в том числе человека, но это прежде всего технология! А чтобы вот так запросто из секреции крови создать подобие с помощью обыкновенного резака? И кто – дикий, полуживотный антропос!..

*В Международной системе единиц атмосферное давление измеряется в паскалях (Па).
Нормальное атмосферное давление – 101 325 Па. Указанный в тексте перепад давления соответствует 16 мм рт. ст.


                Глава 3. Рождённый от крови

Над горизонтом клубились ранние фиолетовые сумерки. Рыжее урийское «солнце» садилось за остроконечные выступы гор. Сочетание тёплого оранжевого «солнечного» света и холодного фиолетового отлива атмосферы подкрашивало «ландшафтный дизайн» необычайно живописными рефлексами. На некоторое время я забыл о происходящем вокруг и залюбовался вибрацией воздуха, который всё вокруг превращал в источники красоты.

Ко мне подошла та же четвёрка. Один из них, видимо, вождь, поклонился и протянул руку. На ладони я увидел небольшой остроконечный камень и глиняную чашечку, наполненную до краёв густой иссиня-фиолетовой урийской кровью.
Опять загадка! Я невольно нахмурил брови. Вождь воспринял мой «рассерженный» вид как проявление «божественного неудовольствия». Он обернулся и махнул кому-то рукой. Тотчас рослый волосатый туземец поник перед ним на колени. Вождь поднял тяжёлую руку верзилы и камнем рассёк её от запястья до локтя. Из раны брызнула фиолетовая кровь. Сгустки крови стали соединяться в воздухе друг с другом, и чудо «кровного клонирования» повторилось, причём настолько рядом, что мне с трудом хватило сил сохранить «божественное» достоинство и не рухнуть в обморок к ногам дикарей!

Подбежали несколько членов стаи, подхватили материализовавшегося верзилу-клона и поволокли в сторону. Вождь опять протянул мне чашу, предварительно пригубив из неё. Я взял чашу из рук вождя и также отпил глоток фиолетовой влаги. Безвкусное инертное вещество разбежалось по организму, обозначив прилив сил и необычное жжение в области левого плеча. Вождь протянул мне камень. Вид камня возбудил желание рассечь руку. Я принял камень, закатал по локоть гофру скафандра и рассёк руку. Из раны брызнула красная с фиолетовым отливом кровяная струйка – глоток урийской крови пошёл по назначению!

Прежде чем упасть и коснуться каменной насыпи, капли крови стали соединяться в форму, более и более напоминающую человека. Вскоре, как вы уже понимаете, передо мной стоял совершенно голый абсолютный двойник! Я смотрел на него, как в зеркало, горячие слёзы готовы были брызнуть из моих глаз. Подбежали несколько дикарей и прикрыли моего «визави» куском мягкой кожи. Зрелище! Два человека, схожих, как две капли воды, один одетый в межпланетный гидравлический скафандр, другой, прикрытый шелковистым отрезом кожи, стоят и смотрят в глаза друг другу. Один – с изумлением и страхом, другой – с радостью и надеждой!

Вождь издал гортанный крик, похожий на крик земной чайки: «Ыа». Значение крика я понял по реакции дикарей. Послушное племя попятилось и стало расходиться. У трапа остались: я, мой брат-близнец (как по-другому скажешь?) и четверо вождей. Я пригласил туземцев в капсулу. Вслед за мной они поднялись по трапу и вошли в рабочий отсек, где лежали исковерканные тела моих несчастных товарищей. Я внимательно следил за мимикой дикарей в надежде, что их реакция на увиденное подскажет мне дальнейшие действия. Однако к увиденному они отнеслись предельно просто: я – верховное божество, потому что одержал победу в схватке с другими божествами, и оттого с ещё большим трепетом глядели на меня, ожидая царственных распоряжений. Когда же я вытянул перед собой руку с отведённым вниз указательным пальцем, вожди поклонились и один за другим попятились к выходу. Мой жест им оказался понятен.
                * * *
Я глядел на мёртвые тела друзей. Сердце ныло от боли и стыда за то, что для продолжения невероятной экспедиции Высшие силы избрали из нас пятерых именно меня. В чём я провинился перед Тобой, Господи? Вот Орланд, командир нашего экипажа, заслуженный астронавт, умница. Скольких ребят он спас, рискуя жизнью! А вот «пристроился» рядышком с вдавленной в грудь осевой балкой аварийной гидравлики Стёпка, биолог, гений нанокомбинаторики и знаток всех анекдотов от Сотворения мира… От переживаний сердца я, по-видимому, впал в сегментный анабиоз и совершенно потерял ощущение времени. Привёл меня в чувство… кровный брат. Он подошёл и обнял меня за плечи.

– Ты жив, и это главное, – тихо сказал он, прижимаясь щекой к плечевой гофре скафандра.
Это были первые слова, сказанные братом с момента его «рождения». Я с опаской посмотрел ему в глаза:
– Ты говоришь, как я?..
– А как я должен говорить? Я многого не знаю, но ведь ты расскажешь мне? – Брат указал рукой на погибших астронавтов. – Кто они?
Я что-то сказал, затем, открыл дверцу отсека дополнительного оборудования, достал бельё и предложил одеться. Мой названный брат одевался так, будто совершал эту процедуру не в первый раз! Я невольно улыбнулся и тотчас осёк себя. Радость в окружении мёртвых товарищей была неуместна. Послышались призывные голоса дикарей.
– Они зовут нас. Всё готово.
Мои брови опять поползли вверх.
– Ты понимаешь их язык?
– Конечно, я один из них.
– Но…
– Представь себе, это так!
Брат направился к шлюзу. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.


                Глава 4. Рэм!

Невдалеке от капсулы вожди вырыли аккуратную яму. Рыли с помощью небольших деревянных пластин, которые, видимо, носили с собой по всякому поводу. Руки, запачканные по локоть в фиолетовом грунте, казались в сумерках наступившего вечера пепельно-чёрными. Возле ямы выросла фиолетовая горка «земли». Холодный цвет урийского сумеречного фиолета поразил меня глубиной тона и даже отвлёк от ритуала предстоящего погребения.

– Они спрашивают, что им делать дальше, – шепнул на ухо брат, возвращая меня к происходящему.
– Ответь им, пусть помогут здесь.

Брат махнул вождям рукой, приглашая подойти к капсуле.
Выпутывав тела астронавтов из всклокоченной аппаратурной дыбы, мы с братом бережно спустили их по трапу вниз. Вожди принимали тела и несли к яме. Когда астронавтов перенесли к последнему пристанищу и сложили у края вырытой ямы, я попросил брата перевести мои прощальные слова:

– Прощайте, Орланд, Геометр, Степан и Полладий! Пусть фиолетовый мрак Урии станет для вас космическим домом. Клянусь, если мне удастся вернуться на Землю, я расскажу о вашем подвиге. И люди поставят вам обелиск Славы…
Брат, насколько хватило его врождённой сообразительности, перевёл, вернее, истолковал мою речь. Я видел, как он страдает от непонимания большинства сказанных слов. Его голос взволнованно вторил моим словам, а космы дикарей одобрительно вздрагивали.

Мы бережно опустили тела на дно ямы. Вожди принялись деревянными скребками забрасывать посверкивающие в сполохах закатного неба серебристые скафандры астронавтов. Вскоре ямы не стало. Я попросил принести валявшиеся неподалёку сухие ветви старого упавшего дерева, сделал из двух наиболее толстых ветвей что-то наподобие креста и тихо произнёс: «Пусть Урия будет вам пухом, друзья. Простите меня, окаянного, что остался жив и не погиб вместе с вами. Бог для чего-то разделил нас. Прощайте».


– Они спрашивают: идти ли им в деревню? Уже поздно, – обратился ко мне брат.
– Поблагодари, и пусть уходят, – ответил я.

Вожди ушли. Мы вернулись на капсулу. Следовало первый раз за долгий урийский день хоть чем-нибудь подкрепиться. Я достал провиант, разлил в две пластиковые чарки красное сухое вино и протянул одну из них брату. Его лицо изобразило беспокойную гримасу непонимания.

– Пей, это можно, – улыбнулся я и отпил первым.
Тихо, не говоря друг другу ни слова, мы приступили к тайной урийской вечере. Мой молчаливый собеседник с удивлением разглядывал тюбики с разнообразными яствами. Заморская еда явно пришлась ему по вкусу, и он в тот вечер отменно опустошил драгоценные запасы экспедиции.
– Э-э, да тебя не прокормишь! – улыбнулся я, приходя в лёгкое расположение духа после четырёх выпитых чарок.

– Слушай, брат! – мне захотелось придать словам оттенок торжественности. – Моё имя Ромул. А тебя я назову… Рэм! Ты только представь: Ромул и Рэм, основатели Рима! Рим? Э-э, потом, про Рим я тебе расскажу потом, это долго. Ты согласен?
– Согласен, конечно, согласен, – задумчиво растягивая слова, произнёс Рэм (он пил наравне со мной, причём первый раз в жизни!), – а скажи, брат, в твоём племени все имеют такие красивые сверкающие одежды, как ты и твои погибшие друзья?
– Идём! – я взял Рэма за руку и вывел на площадку трапа. Огромные лиловые звёзды царствовали в чёрном урийском небе. – Где-то там, – я взмахнул рукой, – есть звезда с названием Солнце. Вокруг неё, как комарики на болоте, вращаются многие планеты. Среди них есть и моя…

– Что значат твои слова «комарики на болоте»?
Пересказывая Рэму историю Земли, я анализировал его реакцию. Забавно, но фундаментальные знания он воспринимал легко, и мне не приходилось пускаться в утомительные и дотошные разъяснения. Но тонкости земной жизни, которые я извлекал скорее из глубины своего подсознания, вызывали у Рэма вопросы, на которые он сразу же стремился получить ответ. Вот и сейчас вопросы организации Солнечной системы были каким-то образом ему очевидны, а вот «комарики на болоте»!..
– Вы прилетели на Урию. Зачем?
– Понимаешь, Рэм, смысл разума в непрерывном движении вперёд. Разум идёт по следам Бога. Он и привёл нас сюда.
– Кто привёл? Бог?
– Да нет, я же тебе объясняю: ра-зум, покоритель Вселенной! Вселенная, понимаешь?
– Вселенная… – мечтательно повторил Рэм. – А как ты думаешь, почему Бог не подарил вам Вселенную? Почему вы должны её завоёвывать, жертвуя, как ты говоришь, жизнями лучших из людей?
– Странный вопрос! Бог подарил нам разум. А разум – это ключ, который помогает открыть сундучок с тайнами мироздания. Понимаешь?
– Нет, не понимаю. Но слышу, как твоя память произносит имя Пандора. Кто это?
– Ты слышишь мысли?!
– Ну да, это просто. И мои братья слышат мысли друг друга, поэтому наша речь так неразвита. Они слышат и твои мысли, но не понимают их смысла.
– Пандора, говоришь? – Я на мгновение задумался. – Да, была такая любопытная особа. Верховный правитель Зевс…
– Вождь? – перебил меня Рэм.
– Ну да, вроде того.

Я разлил остаток красного вина. Рэм поспешно поднёс к лицу чарку и, жмурясь от удовольствия, осушил до дна. Я собрался осудить брата за несдержанность, но видя довольство, с которым он задумал «отыскать истину», не стал перечить и продолжил:
– Вождь по имени Зевс подарил Пандоре ящичек с уговором, что ни в коем случае она не откроет его по собственному желанию. Но разве можно унять женское любопытство словом! Как только Зевс ушёл, Пандора тотчас приоткрыла крышку. Она не имела в виду нарушить обещание, данное Зевсу, она просто хотела посмотреть, что там внутри. Увы, через образовавшуюся щель в темноту ящика брызнул луч солнечного света, и по нему, как по световой дорожке, из мрачной глубины вырвались наружу все возможные несчастья и беды. Это было ужасно! Пандора в страхе захлопнула крышку, но было поздно. В ящике осталась лишь недотёпа Надежда…

– Поучительная история, – произнёс Рэм, прерывая мой рассказ.

Он зевнул и с трудом сложил на груди отяжелевшие руки.
– Будет о чём рассказать братьям по разуму…

Признаться, я был удивлён: Рэма совершенно не интересовали значения слов «несчастья и беды». Он даже не поинтересовался мемом, который я только что придумал – «недотёпа Надежда». Зато снисходительно отозвался о братьях по разуму, значит, обо мне тоже! Не много ли этот фигляр-однодневка на себя берёт? Чтобы закрыть щекотливую тему, я набрал в лёгкие воздух и пробасил:
– Я, Аслонов Ромул Полладьевич, принимаю командование личным составом космической экспедиции на себя. Слушай мой приказ – всем спать!

– Ой-ой-ой, напугал даже! – пробурчал Рэм и, как сидел, повалился на ближайший выступ неповреждённого оборудования.
«Он прост, как правда» – улыбнулся я.

С меня слетела потешная гневливость. Я смотрел на похрапывающего Рэма и припоминал невероятные обстоятельства его появления на свет. Так душа смотрит со стороны на спящее тело. Что ж, первый день его жизни завершился. Как он смышлён, этот крохотный верзила!


Глава 5. Первый монолог оружия

Утром нас разбудил шум, похожий на прощальный клёкот стаи умирающих птиц.
– Они плачут, – пояснил Рэм, протирая глаза.

Действительно, многотысячная толпа дикарей проливала слёзы у подножия трапа. Одни что-то выкрикивали, другие сокрушённо мычали: «Ы-а, ыы…»
– Рэм, почему они плачут?
– Они горюют оттого, что не видят тебя.
– Передай, что я сейчас же выйду к ним, – ответил я, озадаченный своей «божественной популярностью».

Мне хотелось добавить ещё пару соображений, успокаивающих этот милый и наивный народ, но в этот миг уже знакомая огромная чёрная птица появилась в воздухе над толпой. Она парила и вытягивала перед собой когтистые лапы, намереваясь схватить очередную жертву. Я сорвал с аварийного щита лазерный модулятор и бросился на площадку трапа. На долю секунды мой огненный луч опередил последние приготовления птицы. Как подогретый нож входит в масло, так лазерная нить резала птицу. Оперение вспыхнуло подобно факелу. Изумлённые дикари отпрянули от горящего чудовища. Давя друг друга, они падали ниц, прикрывая лоскутами шкур свои косматые головы. Страх и религиозный трепет объяли стаю. Наступила гробовая тишина, нарушаемая только треском горящего оперения.

Решив, что настал подходящий момент для утверждения собственной безопасности, я шепнул Рэму:
– Скажи им, что я буду говорить.

Рэм перевёл мои слова. Дикари зашевелились, самые смелые приподняли головы.
– Слушайте все! – начал я. – Сегодня великий день. Я называю этот день «Тхао». Отныне вы не должны бояться большой чёрной птицы! Чёрная птица мертва. Вы и ваша деревня в безопасности. Радуйтесь и веселитесь!

Как только Рэм перевёл последние слова, толпа ожила и огласила долину рёвом ликования. Они трясли руками, размахивали шкурами, хватали друг друга за волосы. Я смотрел сверху на эту простодушную вакханалию счастья и размышлял: «Что общего может быть между планетарными целями землян и дикарями, для которых эволюция разума ещё не стала насущной потребностью? Да и станет ли?»

От толпы отделились четвёрка вождей и небольшая группа морщинистых седовласых дикарей, по-видимому старейшин. Они подошли к трапу.
– Тебя приглашают в деревню, – сказал Рэм.
– Переведи: я согласен, – коротко ответил я.


Глава 6. Шаман

Окружённые тысячами любопытных глаз, мы с Рэмом вышагивали по дороге, ведущей в деревню. Вскоре показались первые землянки и хижины поселения. Повсюду горели костры. Пожилые женщины с отвислыми грудями жарили на огне еду. Ватаги голых и счастливых малышей носились от одного костра к другому, выпрашивая кости для игр. В центре деревни высилось сооружение из коряг, перевязанных лианами. На возвышении сидел поросший волосами дикарь и мерно постукивал ладонью по круглой пластине из какого-то очень гулкого дерева.

– Это учитель жизни, – шепнул мне на ухо Рэм.
– По-нашему шаман, – усмехнулся я.

Мы подошли к возвышению. Дикари все до единого, даже старейшины, поклонились шаману в пояс. Поклонился и Рэм. Один я остался неподвижен и с интересом разглядывал сущее чудовище, наполовину прикрытое лоскутами разодранной шкуры-власяницы. Шаман зыркнул на меня горящими, как угли, глазами и протянул трясущуюся руку, указывая мне на камни под ногами.

– Он плачет о том, что ты не поклонился, – тихо произнёс Рэм, не поднимая головы, – поклонись, Ромул, тут так принято.

Слова Рэма смутили меня. С какой стати бог в моём лице должен кланяться съехавшему с катушек «учителю жизни»? Я отыскал на груди нательный крестик и демонстративно направил его на шамана. Боже, что тут произошло! Волосатый нетопырь взвизгнул, как поросёнок, и повалился с высоты нагромождённых коряг прямо на уличные камни. Похоже, он крепко приложился головой, так как с минуту лежал замертво. Стая со страхом смотрела на происходящее. Ребятишки попрятались за спины взрослых и притихли. Через минуту шаман открыл маленькие, повитые злобой глазёнки. С помощью двух подбежавших дикарей он кое-как поднялся и, потешно крича, размахивая руками и сплёвывая по сторонам слюну, помчался на дальний конец деревни.

Как только его не стало, я почувствовал странный враждебный холод, который исходил от окружавшей меня толпы дикарей.
– Что-то сейчас будет, – шепнул Рэм, – надо уходить.

Вокруг меня встала четвёрка вождей, к ним примкнули несколько старейшин, а напротив колыхалось море тупых озлобленных глаз, сгорающих от желания отомстить мне за любимую игрушку, которую я только что отнял у них.
Толпа сделала несколько шагов вперёд. Казалось, ещё мгновение и она бросится на нас. Тут я вспомнил об аварийной ракетнице, упакованной в резервный карман правого голенища. Я выхватил сигнальный пистолет и произвёл выстрел вверх. С шумом и свистом ракетная капсула взмыла в воздух и там, совершив хлопок, рассыпалась на множество ярких разноцветных салютинок.
Туземцы попадала на землю.

– Надо торопиться, пока они не опомнились! – твёрдо сказал Рэм и направился из деревни. Я поспешил за ним в окружении вождей и старейшин.


Глава 7. Гибель Рэма

Рэм оказался прав. Когда через полчаса мы быстрым шагом подошли к трапу, я обернулся и увидел облако пыли, поднимающееся над долиной. Напряжённый топот многотысячной толпы не оставлял надежды на благополучный исход дела.
Подталкивая медлительного Рэма, я поднялся по трапу и задраил аварийный люк шлюза. Вожди и старейшины следовать за нами не стали.
Минут через десять толпа окружила капсулу. Все что-то громко кричали и угрожающе размахивали руками.

– Ромул, – с печалью в голосе сказал Рэм, поглядывая в иллюминатор, – только что они готовы были носить тебя на руках, а теперь?..
– Добро и зло рождают философа Рэма! – вяло улыбнулся я, порядком устав от всей этой урийской первобытной неразберихи.
Тем временем самые отважные из дикарей стали сносить и складывать под капсулу хворост и сучья поваленных деревьев.
– Они хотят нас поджечь! – воскликнул Рэм.
Бессмысленная затея дикарей его напугала.

– Послушай, Рэм. То, что я сейчас скажу, ты всё равно не поймёшь, но почувствуешь и успокоишься. Корпус капсулы рассчитан на мегаватты лобового соприкосновения с источником тепловой энергии, поэтому низкотемпературная плазма, иными словами, пионерский костёр, который вознамерились разжечь твои соплеменники, нам попросту неопасен.
Рэм пожал плечами и послушно выдохнул.

Вдруг поток света в иллюминаторе превратился в чередование серых и чёрных пятен. По небу пронеслись тёмно-фиолетовые тени. Мы с Рэмом прильнули к стеклу и ахнули. Десятки огромных чёрных летающих ящеров кружили над толпой. Через несколько секунд они стали один за другим пикировать, выхватывая из толпы жирные куски добычи. Началась паника. Пытаясь укрыться от прожорливых гигантов, дикари давили друг друга и бежали прочь. Выбежавшие из толпы одиночки оказывались наиболее лёгким лакомством крылатых чудищ. В иллюминатор было видно, как перепуганные старейшины и вожди поднимаются по трапу, протягивают к шлюзу руки и молят впустить их. Одна из птиц сделала резкий разворот, сложила крылья и стрелой понеслась к лестнице.

– Ромул, открой им! – плача воскликнул Рэм.
Я медлил. Во мне вдруг проснулось ветхое чувство обиды за самого себя. «Почему я должен рисковать жизнью ради них?» – мелькнула подлая мысль.
И пока я, гуманист и буревестник разума, трясся за свою шкуру, Рэм бросился к шлюзу. Распахнув люк, он выскочил на верхнюю площадку трапа и стал подавать руку поднимающимся старейшинам. Вдруг иллюминатор почернел. На площадку обрушилась лавина всклокоченных крыльев и когтистых лап подлетевшего ящера. Рептилия впилась когтями в грудь Рэма, приподняла его над площадкой, разбила клювом голову и стала подниматься, оглашая долину победоносным кликом.

Несколько секунд я смотрел вслед чёрному силуэту, не понимая случившегося. Рэм… Рэм!!! Я схватил лазер и, расталкивая набившихся в рабочий отсек дикарей, выбежал на площадку трапа.

Жертвоприношение было в разгаре. Ящеры, растравленные лёгкой добычей, играли с толпой, как кошки с мышами. Они хватали дикарей, подбрасывали их в воздух, отпускали на высоте пяти-шести метров и возвращались за новой добычей. Их огромные страшные клювы работали как молотилки, выкрашивая толпу в фиолетовый цвет урийской крови.

Это возбудило меня ещё больше. Я включил максимальную плотность луча и стал жечь без разбора всё вокруг. Луч модулятора самозабвенно исполнял пляску смерти и, как танец Саломеи, творил свою жестокую расправу. Один за другим вспыхивали ящеры, их жертвы, женщины и дети дикарей – все оказались в огненном котле моего безумия.
Когда в небе не осталось ни одной летающей тени, я опустил модулятор и огляделся. Взору предстал ужас, совершённый человеком, которому Бог даровал разум и право сильного…


                Глава 8. Ещё одна ошибка и…

Старейшины и четвёрка вождей племени, опустив головы, молча прошли мимо меня к трапу и спустились на поверхность родной планеты, выжженной диким, необузданным пришельцем. Они опустились на колени и долго смотрели на догорающее кроваво-фиолетовое месиво. Как стожары на скошенном поле смерти, повсюду торчали обугленные скелеты птицеящеров. Немногие оставшиеся в живых члены стаи сбивались в крохотные группки и, припав к «земле», выли тоскливую песню смерти.
Последний из вождей, проходя мимо меня, задержался и, не поднимая головы, подал глиняную чашу, на дне которой посверкивали несколько фиолетовых капель.

– Ри-э-эм, – произнёс вождь, передавая мне чашу.
– Что «риэм»? – переспросил я.
Он поднял на меня заплаканные глаза. «Ри-э-эм!» – при этом слове вождь взмахнул руками, изображая птицу.
– Рэм?! – воскликнул я.

Вождь утвердительно закивал головой, схватил мою руку и как бы рассёк её своей ладонью. «Ри-э-эм!» – повторил он, затем вновь уронил голову на грудь и поспешил вслед спускавшимся по трапу братьям.
Я понял его. Мне предстояло рассечь руку и перемешать свою кровь с каплями крови бедного Рэма, чудом попавшими в эту чашу…

Тело тошнило и трясло. Я переводил взгляд то на сгустки крови, то на страшную панораму смерти вокруг. Боясь потерять бесценные фиолетовые крохи надежды, шатаясь, я вошёл в капсулу и бережно поставил чашу в безопасное место. Предстояло осознать случившееся и сделать правильный шаг, ведь ещё одна ошибка могла погубить главное – идею планеты Урия.


                Глава 9. Покаяние

В геном человека Бог вложил массу замечательных качеств. Среди них есть одно, на мой взгляд, наиболее замечательное. Когда мы попадаем, казалось бы, в безвыходную ситуацию, наш мозг начинает работать на опережение событий. Обладая скрытой способностью к предвидению, он разматывает запутанный клубок обстоятельств с конца и оглядывает предстоящее действие из будущего как уже совершённое. Это позволяет ему принять единственно правильное решение. Эту удивительную способность геном реализует при одном непременном условии: если работу ума не парализует страх.

Я отложил в сторону модулятор, снял скафандр, который не снимал с момента «приземления» на Урию, и переоделся в простой спортивный костюм, предназначенный для отдыха и расслабления. Накинув на плечи любимую кожанку, подарок отца и «всепогодный» талисман в моих передвижениях по вселенной, я прикрыл шлюзовой люк, спустился по трапу и, стараясь не глядеть на пепелище, направился в деревню.
На подступах к жилищам меня поразили зловещая тишина и отсутствие жизни. Одиноко горели костры, ни старух, ни ребятишек не было. И если впереди я видел лишь пустоту, то за моей спиной происходила весьма оживлённая работа. Перебежки, короткие окрики, топот босых ног… Стоило повернуть голову, всё замирало, и зловещая тишина дышала в лицо мерным недобрым дыханием. Я подошёл к центру деревни, где возвышалось памятное «лобное место» и по выступам корневищ вскарабкался на верхнюю площадку. На переплетении лиан лежала брошенная шаманом деревянная пластина-бубен. Сложив ноги по-шамански крест-накрест (положение, напоминающее начальную позу йоги), я ударил ладонью в бубен.

Припоминая ритмику и нарастающую силу шаманских ударов, я старательно бил в бубен. Минут через пять первые, наиболее смелые обитатели деревни вынырнули из укрытий и приблизились ко мне на безопасное с их точки зрения расстояние. Следом вышли вожди и старейшины. Действия «начальства» ободрили прочих. Десятки дикарей покинули свои укрытия и короткими пружинистыми перебежками приблизились к возвышению. Струйки детей потекли между ними.

Когда племя, вернее то, что от него осталось, собралось вокруг «лобного места», я отложил бубен и припал головой к корням. Глядя на моё покаянное положение, сначала вожди, за ними старейшины и все уцелевшие члены племени попадали на камни и шкурами прикрыли головы.

Минут десять мы стояли на коленях друг перед другом. Затем я встал и воздел руки к небу. Стая повторила моё движение. Я спрыгнул с возвышения. Меня окружили вожди и старейшины. Остальные члены стаи встали вокруг тесным кольцом. Один из вождей подступил вплотную ко мне, в руках он держал ожерелье из клыков хищника, возможно чёрной птицы-ящера, нанизанных на толстый животный волос. Вождь воздел ожерелье вверх и под одобрительный гул толпы торжественно увил им мою шею. Нетрудно было догадаться, что это сакральное действие посвящало меня в высшее руководство племени. Затем вождь развёл руки в стороны и совершил круг на месте. Толпа стала подниматься с колен и расходиться.

…Через час, смертельно усталый, я вполз по трапу в рабочий отсек капсулы. Подержав на ладони чарку с фиолетовой памяткой о дивном человечке Рэме, я бережно поставил её на место. «Завтра, всё завтра, а сейчас – спать!» Во исполнение собственного распоряжения, не раздеваясь, я повалился на горизонталь, где в последнюю ночь спал Рэм, и мгновенно уснул.


Глава 10. Рэм умер, да здравствует Рэм!

Наступило утро. Я открыл люк и, щурясь на молодое урийское солнце, вышел на площадку. Беззаботный фиолетовый холодок покусывал щёки. Припомнились первые земные снежинки…

Четвёрка вождей и несколько молодых дикарей с широкими деревянными подносами стояли под ступенями трапа. Завидев моё появление, вожди склонили головы, а молодые дикари пали на колени. На подносах были разложены местные яства. Я спустился и присел на ступеньку. Дикари поднесли еду. Нечто похожее на жареное мясо, оказалось вкусно. Особенно понравилась «столовая зелень» фиолетового цвета, типа нашего базилика, но с привкусом рукколы. Перекусив, я подозвал одного из вождей, указал на подносы и жестом обозначил ребёнка. Вождь кивнул головой и распорядился. Еду переложили в корзины, и молодые дикари, навьюченные поклажей, отправились в деревню. Вожди раскланялись и зашагали вслед.

Я вернулся в капсулу. Предстояло рассечь руку от локтя вниз к ладони и стекающую кровь смешать с кровяными сгустками Рэма. Всего раз мне пришлось заниматься членовредительством. И хотя с того памятного события прошло не более двух недель, рана на руке полностью затянулась. Иногда мне казалось, что никакого чуда не было, и Рэм мне попросту приснился. В сомнениях сердца я медлил приступить к задуманному.

Припомнились слова отца: «Если не можешь что-то преодолеть, посчитай дело сделанным, и в своих действиях вернись назад, чтобы совершить это дело как уже совершённое». Я представил нового Рэма, точно такого же, каким был прежний замечательный брат. «В твоих руках жизнь, – устыдил я собственное «я», – а ты трусишь, как примитивная дарвиновская тварь!»
                * * *
Скользящим движением я рассёк предплечье и наклонил рану к чаше. Тёплая красная кровь притопила фиолетовые капли запёкшейся крови Рэма и… наступила пора чуда! Содержимое чаши стало стремительно увеличиваться в объёме, образуя некую вещественную форму. Окончания чудесного процесса я не видел. От волнения у меня потемнело в глазах, и я на миг потерял сознание – хорош астронавт!

Вдруг кто-то коснулся моего плеча и произнёс: «Здравствуй, брат!» Я открыл глаза… Передо мной стоял совершенно голый Рэм и светился девственной улыбкой счастья!
– Рэм, бродяга, это ты! – воскликнул я, пытаясь унять волнение сердца.
– Рэм? Почему Рэм?
– Рэм, Рэм, Рэм! Кто же ещё! – щебетало моё сердце, пряча подступившие к глазам слёзы. – Одевайся, дружище, мы снова вместе!

Я достал из каптёрки одежду. Из предложенного разнообразия Рэму номер два пришлись по вкусу тельняшка и лёгкий спортивный костюм.
– Порядок!
Я придирчиво оглядел новорождённого брата. Его ладная пружинистая фигура совершенно походила на мою. Однако были и отличия, придававшие абсолютной копии некий урийский первобытный шарм.

«Что значит Урийский первобытный шарм?» – спросит читатель. Попробую ответить. Рэм на толику больше, чем я, сутулился в плечах, в его движениях чувствовалась пружина охотника, вынужденного подбираться к добыче вплотную. Нижняя челюсть чуть больше выступала вперёд, как у мудрого удава Каа. Подобная особенность лицевого строения говорила о приоритете чувственной моторики над аналитикой в общении с окружающим миром. Наверняка у погибшего Рэма были те же анатомические особенности, но я воспринимал его как чудо и отличий не замечал.

Анатомический разбор новоявленного Рэма ещё раз подтвердил невесёлую истину: мы быстро привыкаем к чудесам и восторг души заменяем скучной аналитикой происходящего. «Алгеброй поверяем гармонию», как сказали бы в прежние времена.


                Глава 11. Охота

Рабочее состояние Главного бортового компьютера подвигло меня к идее восстановить полётный режим капсулы. Я не оставлял надежды вернуться на станцию. Безлюдная alma mater кружила над Урией на предельно низкой орбите, посверкивая в ночи дивным серебристым сверхметалликом. К счастью, в приборном отсеке чуть ли не треть полезной площади была отведена под склад-картотеку запасного оборудования. Помню, на Земле, в Академии астронавтики, как только мы ни шутили над гипертрофированной предусмотрительностью главного конструктора станции, добродушного Адама Петрича. А зря, прав оказался главный, как в воду глядел.
Потянулись долгие и кропотливые ремонтные будни. Рэм оказался толковым помощником. Через пару дней он уже понимал общую концепцию аппаратного обеспечения и порой указывал мне на то, что я в пылу ремонта упускал из виду. Дикари каждое утро приносили отменную еду и небольшие, выполненные от души подарки. Как правило, это были вязанные из соломы зверушки или незатейливые предметы быта. Ремонт продвигался на удивление споро. Я имел возможность менять целые блоки аппаратуры, не распаивая микросхемы и не выламывая из базовых плат сгоревшие элементы. Главный бортовой компьютер принимал под своё управление новые и новые отремонтированные узлы общей аппаратной системы.
                * * *
Однажды во время утренней трапезы один из вождей что-то шепнул Рэму, хитро поглядывая в мою сторону.
– Они зовут тебя на охоту. Говорят, в окрестностях деревни объявился огромный бору. На завтра назначена охота.

Рэм, возбуждённый предчувствием неведомого события, смотрел на меня широко раскрытыми глазами, вымаливая согласие.
– Передай вождю, я приму участие в охоте, – ответил я.

В тот же день вечером вместо традиционного антропологического ликбеза и рассказов о Вселенной темой нашего разговора была охота! Рэм задавал бесчисленное количество вопросов, и, пожалуй, главный из них звучал так: «Какое право мы имеем убивать животное, которое не причинило нам никакого вреда?»

– Понимаешь, Рэм, – отвечал я, невольно опуская глаза под напором наивного, не знающего злобы взгляда, – мир устроен так, что в нём выживает сильнейший. Бору;, на которого завтра будет охотиться стая и наверняка убьёт, тоже охотник. Его жертва – более слабый зверь. Ты сам по утрам принимаешь из рук дикарей куски мяса и ешь их. Они же не выросли на деревьях. Это фрагменты убитых зверей или домашней птицы. И ты не оплакиваешь их смерть, а пользуешься ею.

– Да, это так, и всё же объясни, почему при мысли о завтрашней охоте я ликую от радости? Почему будущее убийство вызывает во мне не вздох сожаления, а веселье, как от вина, которое я пробовал из твоих рук?
– Наверное, когда-нибудь человек перестанет радоваться чужой смерти. Поверь, Рэм, это всё, что я знаю.

На следующее утро меня разбудили крики дикарей и отрывистые звуки, напоминающие голоса детских пищалок. Я взглянул в иллюминатор и увидел охотничье «войско» в полной, явно не потешной амуниции. Дикарей шестьдесят с шипованными дубинами и копьями толпились возле трапа капсулы. Копья имели каменные наконечники, привязанные лоскутами лиан к срезанным и ошкуренным стволам молодых деревьев.

– Н-да, серьёзная сила, – улыбнулся я. – Рэм, вставай! Завтрака, похоже, сегодня не будет.
Моя предупредительность оказалась излишней. Рэм нетерпеливо ждал моего пробуждения.
– Пора! – воскликнул он и даже дал петуха, как только я поглядел в его сторону.
– Да, выходим, – ответил я и вложил в боковой карман правой голени пистолет, заряженный трассерами. Модулятор брать не стал, решив не искушать дикарей воспоминанием о таинственном орудии смерти.

Мы смешались с толпой охотников, и процессия двинулась в ближайший лесок, представлявший из себя заросли вьющегося в камнях кустарника. Редкие стволы крупнолистных деревьев торчали из общей клубящейся массы растительности, как фиолетовые сугробы, и служили ориентирами в пути.

Урийское солнце ещё таилось за горным перевалом, но небо, предчувствуя его скорое появление, уже красило слоистую гряду облаков в розовый кармин прямо поверх ночного пепельно-серого фиолета. Ватага добровольцев, шествующая впереди охотничьего войска, углубилась в кустарник. Как мне пояснил Рэм, подслушав мысленные переговоры дикарей, в задачу добровольческого авангарда входило потревожить зверя и гнать его на основные «армейские» силы, которые расположились в каре, выставив вперёд копья в ожидании зверя.

– Рэм, спроси их, – удивился я, – а если зверь не побежит в западню и вильнёт в сторону, что тогда?
Рэм пошептался с одним из вождей, затем повернулся ко мне и сказал:
– Они говорят: «побежит».

Я приготовил пистолет и спрятался за камни во втором эшелоне охотников. Вскоре послышался треск ломающегося валежника и острые, как язычок колибри, крики туземцев. Шум быстро усиливался. Похоже, всё шло «по плану»: зверя подняли и гонят на каре.

Вдруг долина огласилась невероятным по силе рыком. Дикари в смущении стали переглядываться друг с другом – столь огромная величина бору; не вписывалась в их расчёты. Оставалось только догадываться о незавидной судьбе авангардной горстки смельчаков. Копьеносцы первой линии один за другим стали перебегать в тыл нашему порядку и прятаться за большими камнями. Каре, охваченное страхом, редело на глазах. Дикари всё чаще поглядывали в мою сторону, надеясь на гарантированную защиту. Думаю, не будь меня среди них, они давно бы разбежались. Я пожалел о том, что не взял модулятор. Трассеры, конечно, хорошо, но что слону дробинка…

Зверь стремительно приближался. Голоса загонщиков смолкли. Слышался только хруст ломающегося кустарника и глухие удары лап о каменистую почву. Долина тряслась от бега исполина. Воинственный дух оставил охотников. Каре рассыпалось. Его испуганные фрагменты попрятались в каменные проёмы за моей спиной. Доблестное войско «перестроилось» в новую форму, напоминающую немецкую рыцарскую «свинью». На переднем крае этого «свинского порядка» оказались мы с Рэмом. Честно говоря, на такое откровенное свинство со стороны «товарищей» по охоте я не рассчитывал.
Рэм, не имевший опыта смерти, беззаботно, как дитя, поглядывал на меня, чувствуя сердцем, что теперь именно от моих действий зависит исход дела. Я велел ему отойти за камни. Распоряжение его огорчило. Он медлил. Мне пришлось повторить приказ более строгим голосом. Только тогда этот большой ребёнок вразвалочку направился в укрытие. Я перезарядил пистолет, вставив вместо обычных трассеров обойму с так называемыми психопатическими трассерами. В дополнение к поражающему действию пули они способны нарушить моторику противника. Оставалось надеяться, что в «устройстве» бору; помимо мышц и клыков есть что-нибудь «нервическое».

Последний ряд кустов, отделявших разъярённого зверя от горе-охотников, затрещал и чудовище, напоминающее носорога, но размером со слона, вывалилось на поляну. Пользуясь моментом, пока бору; застыл в размышлении, я выстрелил, целясь животному в глаз, единственное уязвимое на теле место. Выстрел оказался удачен. Отчаянно мотая огромной полутораметровой мордой, чудовище издало пронзительный рёв и поднялось на задние лапы. Вторично я выстрелил в пах, заметив розовое пятно слегка ворсистой кожи в нижней части бронированной туши. И этот выстрел достиг цели. Одна из задних лап животного задёргалась в конвульсиях, бору; потерял равновесие и всей своей тяжестью рухнул на камни метрах в десяти от меня, подняв в воздух облако фиолетовой пыли.

Как только животное, тяжело дыша, замерло, парализованное на малое время трассерами-паралитами, осмелевшие дикари повыскакивали из своих укрытий и с криками типа «Виват, Глория!» бросились к поверженному зверю. Не переставая воинственно галдеть и трясти оружием, они окружили бору; плотным кольцом. Очень кстати ко мне подбежал Рэм.

– Скажи им: надо убить зверя, иначе он скоро очнётся и тогда…
Я не успел договорить, как огромная туша дрогнула. Зверь зашевелил лапами, подцепил когтями сразу двух туземцев и, подняв добычу в воздух, раскрыл пасть. Я выскочил из своего укрытия и разрядил всю обойму до последнего патрона прямо в отверстое горло зверя. Наступил момент «икс», беречь патроны не было никакого смысла. Или мы сейчас угомоним этого гиганта, или он очнётся и разнесёт всех нас так, что мама не горюй!

Взволнованный, с глазами, горящими как два смоляных факела, Рэм был великолепен! Он бегал от вождя к вождю, тормошил их, указывая на меня, и всячески призывал к немедленным действиям. Убедить их стоило труда. Бору; снова впал в анабиоз, и дикари окончательно решили, что на этот раз с ним покончено. Два несчастных туземца, застывшие в острых когтях зверя, обмякли и не подавали признаков жизни. Впрочем, на них никто не обращал внимания. Все с интересом разглядывали поверженного врага и трубили победу.

Но вот один из вождей, ещё раз выслушав Рэма, тревожно взглянул в мою сторону. Я сложил руки крест-накрест и покачал головой, показывая жестом, что охота не закончена. Вождь сверкнул глазами и издал короткий воинственный клёкот. Толпа мгновенно притихла. Началась сосредоточенная работа. Четыре дикаря взвалили на плечи огромное копьё, представляющее собой шестиметровый таран с отточенным, как игла, каменным наконечником. К первой четвёрке присоединились ещё несколько дикарей. Процессия отбежала от зверя метров на двадцать. Вождь кликнул вторично, и дикари понеслись что было духу к поверженному гиганту, застывшему в неестественной позе с поднятыми вверх лапами. Копьё, как в масло, вошло в грудь чудовища чуть выше живота. Направление удара было рассчитано правильно, и наконечник копья, похоже, поразил зверя в самое сердце.

Бору очнулся, оглушительно взревел, перекатился по камням, ломая копьё и вдавливая в грунт не успевших отбежать охотников. Поднялся на лапы, шатаясь, сделал несколько движений в сторону леса и рухнул ниц, с оглушительным треском подминая под себя кустарник. Какое-то время он ещё жил, оглашая долину прощальным рёвом и вскапывая лапами каменистую почву, будто роя себе могилу. Но судьба поединка была решена.

Только тогда я почувствовал, что у меня впервые в жизни трясутся, как у старика, руки и на глаза наворачиваются горячие слёзы. Я отвернулся от умирающего бору; и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Окончание поединка и смерть несчастного великана я не видел, поэтому не стану описывать в подробностях то, что потом весь вечер мне рассказывал Рэм, восторженный и смущённый одновременно. Бору действительно ни в чём не был виноват перед своими победителями. Какими доводами ни оправдывай жестокость на охоте (убийство – это всегда преднамеренная жестокость), в момент убийства убивающий сам превращается в зверя. Звероподобное состояние может длиться всего мгновение, но сам факт его присутствия в разумной материи разрушителен. Убивая зверя, человек превращается в зверя, убивая птицу или рыбу, человек тоже превращается в зверя!


Глава 12. Фиолет – цвет надежды

Через неделю ремонт капсулы был закончен. Мои полифонические знания о станции, полученные в Академии и обновлённые в течение двух недель после того, как я был включён в состав экспедиции, позволили нам с Рэмом восстановить совершенно убитое на первый взгляд оборудование. Старт я назначил на следующее утро. Перед дорогой следовало выспаться, а главное, окончательно уговорить Рэма лететь со мной. На все предложения о совместном путешествии Рэм отвечал уклончиво или отмалчивался.
Наступил вечер. Мы сидели в рабочем отсеке и пили чай, приготовленный из дивной урийской полевой травки «уто», что на языке дикарей значит «звёздная матерь». За «станционным окошком» разыгралась настоящая непогода. Крупные капли дождя лупили по бронированному стеклу иллюминатора. Казалось, ещё немного и они забрызгают стол нашей скромной вечерней трапезы.

Рассерженное урийское небо я наблюдал впервые. Все полтора месяца пребывания на планете надо мной кружил прозрачный дымчато-фиолетовый небосклон, не прикрытый никакими грозовыми скоплениями молекулярной влаги. Невольно думалось: славная Урия догадывается о предстоящем расставании и пытается что-то сказать, проливая (на посошок!) щедро по-урийски свои дивные фиолетовые слёзы.

Рэм сидел напротив и был явно не в себе. Он вертелся, слишком много ел, то и дело, как волчонок, исподлобья поглядывая на меня. Наконец он не выдержал и первым начал разговор:

– Ромул, не лети! Зачем тебе лететь? Здесь так хорошо, ты – вождь, тебя любят, у тебя есть я…
– Послушай, Рэм, не дури, мы полетим вместе, поверь, это очень важно. Я даю слово, ты вернёшься на Урию. А сейчас прошу тебя, соглашайся!
– Нет, брат, я останусь, я должен остаться.
– Рэм, не забывай, ты – человек. Пусть ты родился на Урии, но твоя планета – Земля!
– Э-э, какой я человек? Во мне течёт фиолетовая урийская кровь. Я никогда не стану одним из вас, да и не хочу этого. Помнишь, ты пошёл прочь, чтобы не видеть смерть бору;? Так вот, старый Лиу сказал мне тогда: «Когда-нибудь Большой брат захочет вернуться на небо, он позовёт тебя с собой, но знай – тебе нельзя. В твоём сердце течёт урийская кровь. Есть предание, которое мы храним уже много Великих падв. Выслушай его». И он рассказал, как однажды на Урию спустился с неба такой же Большой драго*. Это был жестокий драго. Он заманил одного из наших братьев в жилище летающего дра(го)кона, распахнул страшные огненные пасти и умчался на небо. Небесная птица Ао рассказывала, как ужасно страдал наш брат вдали от Урии и как он умер, потому что его кровь потеряла цвет надежды…

Рэм первый раз за вечер, не таясь, посмотрел мне в глаза:
– Цвет нашей крови – это «цвет надежды»! Теперь ты понимаешь, почему я не могу лететь с тобой? – Он замолчал, обдумывая что-то. – Но я могу дать тебе свою кровь, и ты создашь там, на Земле, другого Рэма! Дать?..

По горестной интонации, с какой Рэм предложил мне свою кровь, я почувствовал всю меру его горячей привязанности ко мне.
– Наверное, ты прав, Рэм, – я вдруг усомнился в собственных словах, – если я покажу людям возможности урийского фиолета, не знаю, верно ли они поймут меня. Астронавта, о котором говорил старый Лиу, звали Роберт. Роберт Скарлей. Это был действительно «жестокий драго». Он плохо кончил, впрочем, не о нём речь. Ты прав! Я действительно не могу поручиться за то, что среди миллиардов землян не найдётся ещё один такой драго. Вы славные фиолетовые ребята, – я сглотнул подступивший к горлу ком нежности, – и дай бог, чтобы человек или иной покоритель Вселенной подольше не совали к вам свой любопытный нос и алчный разум…

Рэм слушал, затаив дыхание. Казалось, он старается запомнить каждое сказанное мною слово. Я встал из-за стола, обнял его и вывел на площадку трапа. Ливень стих. Ночное урийское небо походило на по;лог огромного шатра, расшитого драгоценными сверкающим нитями.
– Помнишь, я рассказывал тебе про Тесея, который победил минотавра?
– Конечно. И про нить Ариадны помню.
– Вот-вот, улыбнулся я, – старушка Ариадна…
– Какая старушка? – перебил Рэм. – Ты говорил: прекрасная царевна...
– Когда это было! Всё стареет в этом мире.
– И мудреет. Ты так говорил!
– Верно, и мудреет. Порой.
– Да-да, порой, по-рой! – засмеялся Рэм. – Это как рой комариков на болоте, всех не перебьёшь!
– Э-э, да ты неплохой лингвист! – усмехнулся я. – Так вот знай: старушка Ариадна расплела седые косы на тысячи галактических орбит. Люди свили из серебряных сединок сотни планетарных узелков-станций – вроде как мы с тобой. Негоже оставлять волосок старушки неприбранным. Нить надобно скатать и вернуть по назначению.

Я поучал Рэма, но думал о другом: «Я зазывая фиолетового человечка на Землю. Да, он мой брат, в нём течёт моя кровь, но не ищу ли я в его присутствии личную выгоду? Ведь он моё второе «я». Я?..»

Тихий голос, похожий на шелест полевой травки «уто», ответил мне:
– Да, Ромул, он – это ты! До сих пор ты старался быть благом для урийских поселян, что же останавливает тебя теперь? Будь последователен, твори добро! Не кради бесценное семя Земли, пусть оно прорастает среди фиолетовых чудес! Наступит время, потомки Рэма и твои праправнуки встретятся на далёкой планете по имени «Надежда». Рука об руку пройдут они по каменистой поверхности нового света, наблюдая в небе грядущей Урии необозримый океан галактического многообразия и любви.

                Эпилог

Вечером того же дня (из беседы двух астронавтов).
– Ромул, здорово ты этих комитетчиков припечатал! Они уже и списочек Верховному составили. Вали на мёртвых, им что!
– Слушай, Рэм, найди мне толкового скульптора. Хочу поставить памятник ребятам. Если Комитет не чухнется, поставлю сам.
– Почему ты сказал «Рэм»? Я Кларк…
– Прости, Кларк. Кажется, я ещё не вернулся.


* Драго (урийск.) – пришлец.