Баррикады. Глава 39

Глава 39. Операция «Перехват»


Входную дверь Николе открыла сорокапятилетняя женщина в белой вязаной шали, накинутой поверх светло-голубого платья, ещё больше подчёркивающей бледность её лица. Сколотые заколкой светлые волосы казались практически седыми. От неё сильно пахло валерианой и сердечными лекарствами.

Увидев незнакомого человека перед дверью своей квартиры, она на мгновение вздрогнула, застыв на пороге, а потом безропотно отступила, пропуская чужака внутрь. Светло-голубые глаза безразлично смотрели куда-то сквозь него. От всей её фигуры веяло какой-то отрешённостью и безразличием.

– Здравствуйте… – сдавленно произнесла она, глядя сквозь пришедшего.

– Меня зовут Никола. Я приехал по просьбе Александра Васильевича Громова – главного редактора издания, в котором работает Ника, – начал парень. – Он передал мне кое-какие документы, которые вы должны подписать.

– Так вы не из ДГБ? Это приятно. – Женщина посмотрела парню в глаза и постаралась улыбнуться. – А то они сегодня всё утро здесь ходили. Я – Лидия.

Разговор проходил при открытых дверях. Из окна подъезда заметно потянуло сквозняком. Хозяйка квартиры чихнула и ещё сильнее закуталась в платок.

– Вы позволите войти? – продолжил Никола.

– Я… Да, но… тут такой беспорядок… вы извините… – бессвязно пролепетала Лидия, приглашая парня в квартиру и закрывая за ним дверь.

Никола наклонился, расстёгивая липучки кроссовок.

– Ради Бога, не разувайтесь, не нужно… – извиняющимся тоном произнесла хозяйка квартиры. – Они тут так натоптали, а я не успела убраться…

Она наклонилась, поправляя полосатый коврик у входа. Никола снял кроссовки и прошёл в зал.

Первое, что бросилось в глаза – раскрытые шкафы и масса различных бумаг на столе и на полу. На диван были вывалены стопки книг и документов. Такая же гора лежала на письменном столе, вперемешку с гипсовыми статуэтками, вазочками, флаконами духов и одеколона. Из раскрытых ящиков комода свисали женские лифчики и нижнее белье, внизу валялись мужские майки, трусы и носки.

– Ой, не смотрите пожалуйста. И-и… извините… – Лидия смущённо подбежала к комоду.

Собирая в охапку бельё, она отчаянно попыталась его запихнуть в самый верхний ящик. Вещи высыпались из рук.

– Вы, наверное, спешите, а я тут… – бледные щёки женщины на миг полыхнули краской стыда. – Давайте лучше в Никину комнату пойдём. Там я уже начала прибираться.

Маленькая комнатушка выглядела так же удручающе. Разбросанная одежда на стульях и кровати. Вываленные прямо на кровать канцелярские принадлежности. Пол, усеянный бумагами и журналами. Тут же валялись фотографии в пластмассовых и деревянных рамочках. Никола поднял одну из них. Коротко стриженная девчушка в разорванных джинсах и футболке, похожей на тельняшку, стоит на парапете крыши какой-то многоэтажки. Под ней раскинулись корпуса школы и училища, деревья и городской парк. Всё это на фоне скользящих лучей предзакатного солнца.

– Это Ника на первом курсе. Только начала учиться. Правда, красивая? – Лидия слегка оживилась.

Никола кивнул, держа в руках фото.

– А хотите я вам её детские фотографии покажу? – продолжала хозяйка квартиры. – Она там такая милая.

Женщина была явно не в себе. Мозг отчаянно пытался огородить её от того, что здесь произошло несколько часов назад, замещая положительными эмоциями и воспоминаниями из прошлого.

Мать Калинковой подошла к одному из шкафов.

– Так, а где все альбомы? – произнесла она, окидывая взглядом пустые полки. Её взгляд упал на кучу бумаг на полу. – Ах, вот они.

Лидия подняла альбом с изображением цветов сирени на обложке и сунула в руки парню, перелистывая страницы с фотоснимками пятилетней девочки с русыми волосами, завязанными в два хвостика. На парня смотрели огромные зелёные глазища. Выражение лица было удивлённо-радостным. На ней было цветастое платье с ландышами. Ландыши были для него сакральным символом. Когда-то их очень любила его мать, и букеты именно этих миниатюрных растений дарил ей отец, пока ещё был жив. И в том, что на девчушке было надето платье именно с этими цветками, он увидел нечто большее, чем просто совпадение. Возможно, мироздание ему на что-то намекало.

– Ника очень хорошая девочка, очень добрая. Очень любит животных. Знали б вы, сколько бездомных котят она сюда приносила. А один раз подобрала голубя со сломанным крылом и выходила. Он жил здесь, в коробке. Она его водой поила, крупу со школьных денег покупала. Знаете, есть такая, пшеничная, дроблёнка.

Время поджимало. Но гость почему-то не стал прерывать рассказ этой женщины – то ли из-за её состояния, то ли в том, что она рассказывала, было что-то особенное, важное для него, сакральное. Он видел образы чужого детства – детства, не испепелённого войной. Слушал о девочке из сравнительно благополучной семьи, которая таскала домой кошек и голубей – и что-то внутри будто оттаивало. Никола бросил взгляд на круглые серебристые часы, висящие на стене над дверью. Перехватив взгляд парня, женщина пробормотала ряд бессвязных извинений и закрыла альбом.

Лидия спешно собрала в одну стопку разложенные на столе листки бумаги, а в другую сложила конспекты и тетради, вероятно оставшиеся у Ники ещё со студенчества. Затем подхватила несколько массивных книг, возвращая их на полки в книжный шкаф. Затем протёрла освободившийся кусок стола.

– Давайте сюда ваши документы, – произнесла она более собранным голосом.

Никола протянул листки и ручку. Лидия бегло подписала разложенные перед ней листы, даже не вчитываясь в формулировки.

Поставив последнюю подпись, она задумалась.

– А здесь обязательно должны быть подписи обоих родителей? Мужа увезли на допрос, и я не знаю, когда его отпустят, – сказала она как-то безучастно, бесцветным голосом, не столько со смирением, сколько с бессилием.

– Нужно, чтобы оба. – Никола встретился глазами с Лидией, и что-то горькое отразилось в его взгляде.

– Ой, даже не знаю, – всхлипнула женщина.

– А у вас есть какой-то документ, где стоит подпись вашего мужа? – тут же сориентировался парень.

Женщина снова задумалась.

– У меня тут в сумочке ксерокопия паспорта мужа осталась. И там подпись. На работе попросили сделать, а я сделала две. Как чувствовала. Сейчас принесу.

Она вышла из комнаты. Никола остался осматривать детские рисунки на стенах. Здесь был Ингульский мост, отражающийся в водах реки, на следующем рисунке вода была окрашена в цвета заката и двое на лодке, по виду парень и девушка, держали путь к огромному солнцу. Никола перевёл взгляд на другую стену. Чайки парили, расправив крылья, на фоне ярко-голубого неба. Новый рисунок изображал иссиня-чёрный космос с девятью планетами и сияющими точками звёзд.

Но взгляд Николы зацепился за пейзаж. Тёмные силуэты полуразрушенных домов на фоне сереющего неба, пронизанные косыми линиями капель дождя. Ближние капли похожи на слёзы. Юная художница передала на картине безжизненность, тоску и безысходность. Но над этим пейзажем парила огромная семицветная радуга, как будто вопреки всему доказывая, что мир побеждает войну, а жизнь побеждает смерть.

Глаза парня расширились, рот приоткрылся от изумления. На него потоком обрушились детские воспоминания. 


* * *


2005 год. Сербия.

Послеполуденное солнце освещало разбомблённую окраину города, состоящую преимущественно из малоэтажных зданий. По дорогам в ямах и выбоинах, засыпанных строительным мусором из каменной крошки тех же разбитых зданий, едут автомобили с кузовами, изрешечёнными пулями и осколками, с разбитыми ветровыми стёклами, а то и вовсе без них. Одна из таких дорог вела к чудом сохранившемуся зданию местной школы.

Старинное двухэтажное здание с чертами балканской архитектуры стояло словно в заплатках – старые серо-коричневые стены с дырами от снарядов были заделаны свежей кирпичной кладкой. В оконных рамах отсутствовали стёкла. Их заменяла плёнка или фанерные щиты. Учебные классы располагались на втором этаже, а помещения первого этажа были переоборудованы под пункты временного размещения беженцев, склад провизии, одежды и промтоваров.

В бывшей школьной библиотеке, где после обстрелов и пожара не осталось уцелевших стеллажей, располагался пункт оказания первичной медицинской помощи. К нему была добавлена мобильная палата – помещение, ранее служившее кабинетом физики. Деревянный пол, белые стены и потолок. Шесть коек были расставлены вдоль длинных стен, по три с каждой стороны. Седьмая койка стояла у стены с широким окном. Её отличала от других тщательно застиранная цветастая простыня и две подушки с такими же наволочками, на которых ещё можно было разглядеть выцветший рисунок букетов ландышей. Накрывало койку заштопанное одеяло с миловидным тигрёнком. На нём гордо восседал связанный спицами из плюшевой пряжи игрушечный котёнок. Небесно-голубые нитки в некоторых местах потемнели и приобрели грязноватый серо-коричневый оттенок. Такого же цвета было и небо за окном, измазанное неряшливыми клубами дыма, кое-где поднимающимися от горизонта.
 
Слева от окна находился внушительных габаритов металлический шкаф со стеклянными дверцами, непонятно каким чудом сохранившимися во время взрыва. Этот великан, растянувшийся на два метра в ширину и возвышающийся практически до потолка, был установлен в кабинете физики для хранения макетов и демонстрационных пособий. После того, как учебные классы перенесли на второй этаж, он так и продолжил стоять здесь, практически нетронутый – видимо, стал для ослабленных волонтёров неподъёмной ношей. На его полках по-прежнему оставались барометр, балансир, сообщающиеся сосуды, модели атомов, подковообразные магниты, электродвигатель, измерительные цилиндры, катушки различных форм и габаритов, с сердечниками и без. На нижней полке лежали оптические призмы и дифракционная решётка. А на верхней, как венец творения, возвышалась электрофорная машина. Ни на самом шкафу, ни на его содержимом не было следов пыли, словно этими предметами кто-то постоянно пользовался или для чего-то содержал их в чистоте.

Рядом со шкафом под окном расположилась видавшая виды школьная парта – одна из тех, которые когда-то заполняли этот кабинет. За ней сидел патлатый темноволосый мальчишка шести лет, в накинутом поверх клетчатой рубашки бордовом пиджаке, который был ему явно велик и оттого походил на пальто. Держа в своих маленьких ручках увесистую треугольную призму из оптического стекла, он сосредоточенно ловил ею солнечный лучик и зачарованно смотрел, как он превращается в семь разноцветных лучиков, отбрасывая на потолок яркую радугу. Дверь открылась и в палату-кабинет вошла с каменным лицом статная женщина в белом халате с чёрными волосами, заплетёнными в косу, спускающуюся ниже пояса. Мальчишка тут же направил радугу на неё. Строгость на её лице сменилась улыбкой.

– Баш је лепо! Ти си мој мали чаробњак. (Как красиво! Ты мой маленький волшебник), – ласково произнесла женщина и устремилась к ребёнку.

Обняв мальчишку за плечи, она нежно поцеловала его в макушку, ненадолго зарывшись носом в волосах.

– Как твой день прошёл? Чем занимался? – спросила женщина, приходившаяся этому мечтательному ребёнку матерью.

Мальчик отложил призму и потянулся за лежащим на парте блокнотом и карандашом. Перевернув несколько исписанных листков, он начал писать на чистом.

«Сегодня у меня получилось смастерить радугу», – вывел он аккуратными печатными буквами на своём родном языке.

Прочитав, мать снова улыбнулась. Естественно, ребёнок часто слышал, как кто-то мастерит мебель и всякие механизмы. Услышать, что её сын применил это слово к радуге, женщине было как минимум забавно.

– Как тебе это удалось? – игриво проговорила мать, глядя на сына. 

Мальчишка молча на листе блокнота вывел следующую фразу.

«Я поймал лучик солнца с помощью этой ловушки, – мальчик с гордостью продемонстрировал стеклянный треугольник. – И превратил его в радугу».

Довольный своим открытием, ребёнок продолжал писать.

«Я думал, что свет белый или золотой. А он цветной», – сделал заключение малыш.

– Твой отец говорил, что у каждого цвета свой характер и каждый цвет ведёт себя по-разному, – уже без игривости в голосе задумчиво проговорила мать.

Ребёнок вывел карандашом два новых вопроса:

«У них есть характер? Они как мы?».

Он отложил карандаш и снова направил призму в сторону света из окна. Солнечный луч, преломившись через оптическое стекло, разложился на спектр и окрасил белую палату всеми цветами радуги. Мама с малышом смотрели на это как зачарованные. 

– Не как мы с тобой. Они другие, – проговорила мать, в глазах которой теперь стояли слёзы.


* * *


– Это им дали задание в школе сделать рисунки на конкурс «Нет войне», – голос Лидии вернул Николу в реальность. – Никина работа тогда не прошла. Сказали, не отвечает условиям конкурса, что Ника не слишком прониклась темой, не поняла, о чём речь. Она с ними до-о-олго спорила. Уж кто-кто, а Ника представление о войне имеет. У неё крёстный – военкор. Он был во всех этих горячих точках. И в Приднестровье, и в Югославии, и в Африке, и все эти конфликты на Ближнем Востоке освещал. И всё это рассказывал Нике. Очень много внимания он уделял не военным, а именно гражданским. Простым людям, оказавшимся заложниками ситуации, жертвами чужих политических игр, находясь практически на линии огня. О чём они думают, о чём мечтают… Это совсем не то, чего хотим обычно мы, привыкшие к миру и благополучию.

Никола изумился. Сейчас Лилия говорила связно и рассудительно, и совсем не была похожа на ту измученную женщину, бледную, будто посыпанную мелом, которая встретила его в дверях.

– Работу на конкурс так и не взяли, хотя мне она очень нравится. – Лидия с любовью посмотрела на рисунок дочери.

– Мне тоже… – тихо произнёс Никола. – И тему конкурса она выразила как нельзя кстати. Я уверен, что её работа была среди лучших.

У парня возникло ощущение, что Ника нарисовала кусок его детства. Он подошёл к стене и осторожно прикоснулся пальцами к рисунку. В том месте, где была нарисована радуга.


* * *


Стешкин достал из своего кожаного чемодана маленький ноутбук и начал рыться по карманам в поисках флешки. Наконец, он её нашёл и вставил в USB-разъём.

– Я, конечно, очень рискую, что ношу эти файлы с собой. Но я предусмотрел тут одну техническую хитрость – запрограммировал флешку так, чтобы в случае неправильного ввода пароля или попытки взлома все данные бесследно исчезли. Из городской системы видеонаблюдения я эти записи стёр. Их нет у ДГБ. Но ты, Саш, должен это увидеть.

Стешкин открыл какой-то файл – и на экране появилось чёрное-белое изображение, на котором узнавались коридоры больницы, где они провели часть вчерашнего вечера. На одном из кадров появился молодчик, лицо которого было перемазано какой-то чёрной жижей.

– Знакомая рожа? Помнишь? – Стешкин поджал губы, чувствуя злость и бессилие.

– Было бы странно, если б не помнил. Это же тот, который напал на спецназ.

– Да, он самый. Я ему ещё помощь оказывал, когда его дед своей палкой угрел. Ты его узнаёшь? Можешь определить, кто это?

– Понятия не имею. – Громов нахмурил лоб, сосредоточенно вглядываясь в изображение.

Стешкин начал проматывать запись назад, в поисках определённого момента.

– А теперь смотри, что он делает. Видишь? Подходит к Калинковой, садится рядом. И она его принимает, заметь. Не пугается, не отстраняется. Она нормально вступает с ним в диалог, словно уже его откуда-то знает.

Громов продолжал всматриваться во фрагмент записи с камеры видеонаблюдения. Калинкова и молодчик в медицинской маске сидят на больничной кушетке, между ними действительно происходит какой-то диалог. Потом молодчик достаёт какой-то предмет, похожий на шприц, и резким движением ударяет им в плечо Вероники.

У Громова и Ланиной от увиденного округлились глаза и пропал дар речи.

После этого двое на кушетке – Вероника и молодчик – как ни в чём не бывало продолжают вести диалог. Он даёт ей рассмотреть шприц и прочитать надпись на нём. При этом ни страха, ни обречённости на лице Калинковой нет. Её жесты и эмоции говорят о каком-то странном, непонятном здравому смыслу доверии к этому субъекту.

Стешкин увеличил изображение на экране.

– А теперь, Громов, вишенка на торте. Вот этот препарат, которым он её уколол. Ты знаешь, что это такое?

Главред недоумённо покачал головой.

– Это НИК «ЗАЛП». Препарат, который разрабатывался ещё в советскую эпоху для нужд обороны. Специалист НИИ, которую ты вчера видел, и которая сегодня мне ответила с телефона Ники, нашла в больнице шприц с остатками этого препарата и соответствующей маркировкой. И сама Калинкова, когда очнулась в её учреждении, сказала, что молодчик после того, как ввёл ей препарат, сам же его и назвал! И рассказал ей, для чего он. Он знает, что это за препарат. Ёлки-палки, откуда?!

– Ну, может, в принципе разбирается в препаратах.

– Саша! Он даже не вышел в производство! – Стешкин говорил тихо, но с очень сильными эмоциями, словно пытаясь докричаться до Громова. – Это была экспериментальная разработка! Он был выпущен в ограниченном количестве. Его выпускали для военных, спецназа и участников спецопераций, на случай кризисных ситуаций. Пробные образцы остались на законсервированных складах и хранились под грифом «Секретно»! Где он, ****ь, его взял?

Стешкин достал из внутреннего кармана пиджака платок и вытер пот, который выступил крупными каплями у него на лбу. Держать себя в руках в этот момент ему было трудно.

Он прокрутил запись. Дальше шло изображение с другой камеры. Молодчик подходит к окну, снимает маску. Достаёт из рюкзака банку с чёрной субстанцией, похожей на мазут, и начинает вымазывать ей своё лицо. После чего берёт мобильный телефон и подчёркнуто-демонстративно начинает снимать, как спецназ скручивает ветерана, который угрожал палкой сотрудникам ДГБ.

– По идее, эту запись я должен был передать в компетентные органы. Тому же Егорову, чёрт бы его побрал, – говорил, поджав губы, Стешкин. – Но сегодня ночью я лично стёр её с камеры и удалил из системы. А знаешь, почему? Потому что, глядя на эту запись, выходит, что Ника – его сообщница. А ей в её состоянии только участия в деле по нападению на спецназовцев не хватало.

Стешкин посмотрел на часы, заметно нервничая.

– Саша, время поджимает. Узнай у Дорогина, всё ли там получилось с подписями…

Громов достал мобильный и набрал фотокора. В трубке послышались протяжные гудки. Главред нахмурился: должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы фотокор, уехавший с важными документами, не ответил ему на звонок.


* * *


Мария Воронцова внимательно следила за тем, как ректорская тойота подъехала к подъезду девятиэтажного дома. Патлатый парень вышел из авто, захватив с собой какие-то документы, лежащие на приборной панели. Его пассажир остался в салоне. Что удивило полицейскую – водитель зачем-то поставил тойоту на сигнализацию, при том, что в ней находился человек. Дойдя до подъезда, патлатый нажал комбинацию кнопок домофона и вошёл внутрь.

После того, как парень скрылся в подъезде, Мария вышла из УАЗа и осмотрелась. Три девятиэтажки располагались в виде буквы «П». Та, что находилась перпендикулярно к двум другим, имела два подъезда. Объект наблюдения зашёл в первый. Внимательно рассматривая табличку с номером дома и названием улицы, Воронцова уловила что-то знакомое. Вроде этот адрес был у неё на слуху. Причём не в ориентировке, не как место совершения правонарушения, а именно на слуху. Мысленно сопоставляя данные, она дёрнулась как ошарашенная: именно по этому адресу проживала пострадавшая в результате нападения журналистка Калинкова, дело которой ей утром вверил отец. Машка вспомнила, как он посылал её допросить родителей журналистки и мысленно жалела, что пренебрегла этой процедурой, посчитав её чистой формальностью. Сейчас Воронцова пыталась предположить, насколько высока вероятность того, что патлатый приехал сюда именно к родителям Калинковой. Странно, что коллегу журналистки – фотокора этого же издания – он почему-то оставил в машине. Но больше всего её настораживало то, что ректорский автомобиль был поставлен на сигнализацию.

Закончив с осмотром дома, полицейская подошла к тойоте. На пассажирском сидении в откинутом назад кресле лежал фотокор. Глаза были закрыты, а руки безжизненно протянуты вдоль тела. У парня в кармане вибрировал мобильный телефон, на который он не обращал внимания. Полицейская подошла ближе и постучала в окно – реакции не последовало. Воронцову охватил ужас. Парень выглядел так, будто находился под очень сильным алкогольным или наркотическим опьянением. Если и вовсе был жив.


* * *


– Саш, слушай, а может быть, попробовать позвонить Николе? – подала идею Ланина, сидящая на диване.

Она протянула Громову буклет, на котором помощник Караваева записал свои контактные данные.

Телефон в кармане патлатого технаря зазвонил в тот момент, когда он, внимательно вглядываясь в подпись Николая Калинкова из ксерокопии паспорта, выводил на медицинских документах витиеватый автограф. Парень нажал кнопку ответа и приставил аппарат к уху.

– Никола? – раздался мужской голос, в котором парень узнал главреда «Баррикад» Громова.

– Да, Александр Васильевич, я слушаю, – ответил парень голосом лишённым эмоциональной окраски. – Мы как раз подписываем документы. Скоро будем ехать обратно.

– У вас всё нормально? Где Дорогин? Почему он не отвечает на мои звонки?

– Если вы не возражаете, я дам вам ответ на этот вопрос, когда вернусь в редакцию. Детали тоже расскажу на месте.

Никола был не настроен давать развёрнутые ответы не столько из-за экономии времени, сколько из-за того, что не мог доверить самого важного сотовой связи.

Закончив разговор, он снова положил перед собой ксерокопию паспорта и продолжил подписывать документы, выводя с фотографической точностью подпись на ксерокопии.

– Лихо у вас выходит, – восхищалась мать Калинковой, глядя на листы. – Точь-в-точь как у Коли. И часто вам приходится подделывать чужие подписи?

– Практически каждый день, – признался Никола. – У нас в университете так многие могут. Не только я.

– Вы разве не у Громова работаете? – в голосе женщины прозвучало удивление.

– Нет, я из АКУ. Вчера Ника была у нас в университете. – Никола выводил размашистым почерком последнюю подпись Никиного отца.

И тут Лидия обратила внимание, что его волосы были завязаны резинкой в виде чёрной плетёной косички со слегка блестящей основой. Женщина помнила эту резинку для волос – она лично покупала её своей дочери.

– Это у вас Никина резинка? – спросила она, дотрагиваясь до плетёной косички и пучка волос парня.

– Да, это её, – ответил Никола, возвращая ксерокопию паспорта.

– Она вам подарила?.. Простите, это наверное личное… – Щёки женщины налились румянцем.

– Ничего личного. Я сам взял с её стола, – спокойно ответил парень. Он совершенно не видел смысла в том, чтобы врать или что-то придумывать.

Мать Ники улыбнулась и тонкими бледными пальцами убрала выбившиеся чёрные пряди, заново затянула перехват и поправила длинный хвост. Никола молча и с одобрением принимал её действия, видимо сообразив, что она придала этому какое-то особое значение.

– А вы давно знаете Нику? – деликатно продолжала она свой расспрос.

– Совсем недавно, – всё так же честно ответил парень и уже собирался рассказать, как обстояло на самом деле, но Лидия перебила его.

– А вы знаете, не важно сколько времени вы знакомы. Бывает так: люди видят друг друга и что-то сразу возникает. Не подумайте только ничего такого. Я про дружбу, про симпатию… Вот смотрю на вас и думаю, как же вы с Никой похожи. Даже не могу понять, чем именно. Это что-то неуловимое. И знаете что? – продолжала Лидия. – Я думаю, если бы вы вчера были рядом с Никой, с ней бы такого ужаса не случилось.

Никола повернул голову и выразительно посмотрел на мать Вероники.

– Вы правы, – после небольшой паузы выговорил он. – Если бы я вчера был рядом, её бы никто не посмел даже пальцем тронуть.

Никола снова бросил взгляд на часы. Он находился здесь уже двадцать минут. При нынешнем цейтноте это было непростительно долго. Нужно было немедленно возвращаться в редакцию «Баррикад». Парень вложил листки в прозрачный файл и подхватил свой рюкзак, направляясь к выходу.

– Может, чаю? – спохватилась Лидия. – Так неудобно, я ведь вас даже ничем не угостила.

– В другой раз, – ответил парень, обувая кроссовки.

– Тогда позвольте мне вас обнять… – женщина слегка смутилась.

Никола задумался. Вероятно, Лидию впечатлило то, с каким трепетом он рассматривал Никины детские работы и как их комментировал. Либо же, находясь после обыска в состоянии шока и безысходности, она хваталась за него как за спасательный круг, узрев в нём друга и защитника своей дочери. А способность мгновенно ориентироваться, проявленная им в ситуации, когда нужны были подписи её мужа под важными документами, только подкрепили это чувство.

Сам по себе парень практически не испытывал ни эмоций, ни потребности в объятиях. Но отдавал себе отчёт в том, что это может быть беспрецедентно важно для говорящей с ним женщины, временно оставшейся без самых дорогих людей – дочери, которую вчера жестоко избили и которая находится теперь в каком-то закрытом медучреждении, и мужа, которого утром увезли на допрос и до сих пор не отпустили.

Никола поставил рюкзак на пол, раскрыл руки для объятий и улыбнулся. Он в точности воспроизвёл жесты и мимику своей университетской подруги Татьяны Тарасовой, которая очень любила обнимашки. Надо отдать парню должное: в копировании и подражании ему не было равных. Мать Ники с радостью прижалась к гостю, обхватив его за плечи. Ему захотелось сделать для этой измученной женщины что-то большее, чем объятия. Что-то искреннее и своё. Его мозг старательно обрабатывал поступившую информацию. Внезапно в голове прозвучало слово «связь».

– Лидия, я хотел у вас уточнить. Я правильно понял, что ваш телефон и телефон мужа отобрали во время обыска? – Никола внимательно смотрел в её глаза и ждал ответа.

– Да, – кивнула мать Ники.

– Тогда вот…

Он опустился на корточки и расстегнул рюкзак. Порывшись в его недрах, он извлёк новенький смартфон красного цвета. Следом за смартфоном Никола вынул из рюкзака прозрачный пластиковый бокс размером со спичечный коробок и достал из него несколько сим-карт. Своими длинными тонкими пальцами он вставил одну из них в слот телефона и включил аппарат. Провёл по экрану, ввёл какие-то комбинации, после чего передал аппарат Лидии.

– Возьмите. Это вам для связи.

В нижней части экрана располагался миниатюрный значок в виде латинских букв «bel» и стилизованной волной, протянувшейся между двумя согласными буквами. Волна была похожа то ли на горы, то ли на визуальное отображение звуковой дорожки. Такой же значок, но в несколько раз больше, был выгравирован на задней панели смартфона. Под ним располагалось название незнакомого для Лидии брэнда «Beograd_Electronics».

– Спасибо, но я не могу это принять. Это очень дорого, – ещё пуще раскраснелась мать Калинковой.

– Никаких «но». Это в ваших интересах, – повторил парень голосом, не терпящим возражений, имитируя при этом интонации доцента Столярова, говорящего ему и другим студентам о необходимости присутствия на парах.

Женщина послушно кивнула, сжимая в руке мобильный телефон.

– Хорошо. Я возьму на время, пока нам не вернут наши телефоны. А потом через Нику передам вам обратно. – Она, наконец, перестала смущаться.

Никола достал буклет и, склонившись над стоящей в коридоре тумбочкой, принялся что-то писать, сверяясь со своим мобильным. Спустя минуту он вручил исписанный буклет матери Ники. На обратной стороне аккуратным чертёжным почерком были записаны три телефонных номера с указанием, кому они принадлежат.

– Вот. Сверху – это ваш номер. Номер сим-карты, которую я вставил в смартфон. Второй – телефон Громова. Нижняя строка – мой личный номер телефона, даю его я далеко не всем. Звоните в любое время суток. Даже если сразу не отвечу, обязательно свяжусь с вами либо я, либо кто-то из моих людей.

Лидия не могла наглядеться на этого парня, который выглядел практически как тинейджер, но при этом вёл себя очень по-взрослому, адекватнее и рассудительнее, чем многие мужчины её возраста, которых она знала. Женщина почувствовала, как у неё начинают собираться слёзы. Ведь даже Маргоша – родная сестра мужа, и та не сообразила обеспечить родственников средствами связи. А тут это сделал абсолютно незнакомый ей паренёк. И, судя по внешнему виду, он был не слишком обеспечен. Но этот поступок – на первый взгляд, такой простой – сейчас ей сказал о многом.

– Знаете, Никола, от вас исходит что-то очень душевное. – Лидия смахнула слёзы. – Моя Ника – очень общительная девочка. Здесь бывали ребята со всего нашего двора, потом из университета друзья приходили. Но вот такого тепла, как сейчас от вас, я ни от кого из них не испытывала…

Мать Калинковой ещё раз крепко обняла парня и нехотя разжала руки, отпуская его.


* * *


Мария увидела, как патлатый парень выбежал из подъезда, резко толкнув железную дверь. Наброшенный на одно плечо рюкзак и распахнутая куртка свидетельствовали о том, что объект наблюдения сильно торопился. Он на ходу снял с тойоты сигнализацию, и, окинув полицейскую непонимающим взглядом, подошёл к водительской двери с ключами в руках.

Полицейская словно что-то «вынюхивала», копошась у ректорского авто. Причём именно с правого борта, где находился Дорогин. И надо же было этому происходить именно теперь, когда он подписал важные документы и ему надо было срочно их доставить в редакцию! При любых других обстоятельствах Никола бы сам завёл с ней разговор, но сейчас это было абсолютно некстати. Парень был готов договориться о встрече с сотрудницей органов в любое удобное для неё время. Если же та заартачится, был предусмотрен иной план – предложение выписать ему повестку на допрос. Чего он абсолютно не боялся.

Никола грозно посмотрел на полицейскую, словно спрашивая, что она забыла рядом с лендкрузером, на котором он приехал. Встретившись с ним глазами, полицейская ничего не сказала и не спросила – просто продолжала стоять рядом с авто.

Воронцову обескуражила абсолютно невозмутимая реакция объекта наблюдения. Несмотря на то, что у него в салоне находился человек без сознания, он вёл себя, словно так и надо. В его действиях и движениях не было ни страха, ни нервозности, которые обычно присущи человеку, который совершил что-то противозаконное. Выводов было два: либо же он псих, либо абсолютно уверен в своей правоте, целесообразности и безнаказанности своих действий.

Помощник ректора отсчитал двадцать секунд, давая Воронцовой шанс начать разговор, после чего спокойно открыл водительскую дверь, сел в салон и так же невозмутимо закрыл её, вставив ключи в замок зажигания и проводя манипуляции с бортовым компьютером.

Действовать предстояло быстро, так как времени было чертовки мало. Нужно было добраться от дома Калинковых до редакции «Баррикад», и так, чтобы никто не посмел этому помешать. Никола понимал, что теперь, скорее всего, его будет преследовать эта настырная полицейская, и это несколько осложняло ситуацию. Отслеживать его передвижения будут, скорее всего, и при помощи камер наружного наблюдения, в обзор которых попадёт его авто, и если маршрут его следования будет просчитан до того, как он доберётся до редакции, его там смогут перехватить и тогда он не сможет передать Громову документы, которые тот ему доверил. Получив к ним доступ, сыщики узнают, где находится Калинкова, и последствия будут печальны. Чтобы этого не допустить, нужно было действовать на опережение. Мог ли быть вариант решения? Никола нашёл его довольно быстро.

– Сигма-Сигма, сектор Центр, квадраты 15-21, показать камеры! – отдал команду парень.

На мониторе бортового компьютера высветилось изображение карты города, утыканное оранжевыми точками – камерами.

– Сигма-Сигма, проложить маршрут: улица Правды, 14 – улица Потёмкинская, 109. Условие: обход камер наружного наблюдения.

На карте высветился построенный системным навигатором маршрут, пролегающий вдоль старой заводской стены, мимо заброшенной котельной и выведенной из строя подстанции.

«Время движения по указанному маршруту выше времени оптимального маршрута на 12 минут», – сообщила «Сигма». Соответствующее уведомление высветилось и на экране бортового компьютера.

– Сигма, начать движение! – скомандовал Никола и положил руки на руль. 

Заработал мотор, по экрану побежали строки с информацией об объёме топлива в баке, качестве дорожного покрытия, определяемом по шкале от 1 до 10, и расчётом ориентировочного времени движения. Загорелись огни и тойота начала медленно и аккуратно выезжать с парковки.  Вышедшая из оцепенения Воронцова двинулась вперёд и настойчиво постучала в лобовое стекло. Парень посмотрел на полицейскую из салона, в его взгляде и мимике читалось раздражение.

«Почему именно сейчас? У тебя было целых двадцать секунд. С чего вдруг такая запоздалая реакция?! – проносилось в голове у Николы. – Почему какие-то действия надо совершать уже в тот момент, когда двери закрыты и процесс запущен?».

На экране загорелось новое уведомление. «Сигма» приостановилась и сообщила водителю о помехах, возникших с правой стороны внедорожника, вывела на экран монитора изображение этой самой «помехи» и спросила, какие действия ей предпринять – открыть дверь, заглушить мотор, проделать оба действия, и если да, то в каком порядке.

– Дать задний ход и игнорировать, – дал голосовую команду бортовому компьютеру водитель.

И именно в тот момент, когда Мария с обезумевшими глазами практически легла на капот, обхватив его руками, машина дала задний ход. От падения на асфальт девушку спас подбежавший Сан Саныч.

– Машка, да прекрати! Ты с ума сошла? Тебе жить надоело? Что я бате твоему скажу? – кричал на неё опытный водитель милицейского УАЗа, бывавший в разных ситуациях на дороге и пытавшийся удержать дочь начальника райотдела, брыкающуюся и размахивающую во все стороны руками.

Воронцова судорожно вздыхала и выла – то ли от испуга, то ли от обиды. Она готова была погнаться за машиной и всеми силами пыталась отбиться от рук Сан Саныча. С глаз Марии градом сыпались слёзы, а в голове произносилось слово «Игнорировать!», которое девушка прочитала по его губам. Кому он его говорил? Самому себе или какому-то прибору в авто, не менее навороченному, чем их нейросеть с распознавалкой лиц?

Тем временем белая тойота вывернула на дорогу, проходившую вдоль соседних домов, и постепенно набирала скорость. Никола нажал какие-то кнопки на сенсорном мониторе, положил руки на руль и наблюдал за разыгравшейся драмой, которая попадала в объектив одной из камер ректорского лендкрузера.

«Что тебе мешало обратиться ко мне до того, как я сел за руль?», – протянул парень, удивляясь несовершенству человеческой логики и абсурдности некоторых действий. «У тебя было как минимум двадцать секунд времени!», – думал он, глядя, как водитель УАЗа обхватил Воронцову, которая продолжала отбиваться и кричать.

Проводив белую тойоту недоумённым взглядом, водитель УАЗа ослабил хватку и похлопал Машку по плечу. И тут же получил пощёчину дамской рукой с аккуратной маникюром, приправленную парой «ласковых». На что он, впрочем, не обиделся, так как знал темперамент Марии и понимал, в каком эмоциональном угаре она сейчас находится.

–  Ничего, Машуль. Сча Макарычу доложу – он все патрули на уши поднимет, – проговаривал водитель, достав из кармана мобильный и пытаясь найти в нём номер своего начальника.

– Какому нахер Макарычу?! Я что, сама, по-твоему, патрули вызвать не могу?! – кричала Машка сквозь слёзы. Несколько бабулек с нижних этажей выглянули из окон и тут же от греха подальше задёрнули занавески. – Он от нас уходит! Нужно ехать за ним! Сейчас же!

Воронцова, которую переполняли гнев и обида, быстрым шагом направилась к УАЗу. Сан Саныч поспешил за ней. Он запрыгнул в водительское кресло, вставил ключ в замок зажигания и стал заводить двигатель старенького милицейского автомобиля, который именно в эту минуту почему-то решил заглохнуть. 

– Лучше б ты за автомобилем следил! А не руки свои распускал! – прошипела Машка, растопыривая от злости пальцы с длинными ногтями, отчего и впрямь походила на кошку.

– Машуля, машинка-то старая, – оправдался водитель, разведя руками. – Приедем – позову ребят из ремонтного цеха. А нет, так сам гляну.

– Да заводи уже эту колымагу! – продолжала истерить Воронцова, для которой секунды тянулись неимоверно долго.

Наконец двигатель завёлся и Саныч направил старенький УАЗик в погоню за ректорской иномаркой. Впрочем, погоней назвать это было сложно. Они выехали с парковки и устремились вниз по улице Правды в направлении Первого судостроительного завода. Вдоль длинной заводской стены на высокой скорости шла белая машина. Была ли это преследуемая ими тойота или же просто похожий автомобиль, определить было крайне сложно, поскольку та находилась на пределе видимости. Саныч жал на газ изо всех сил, тем не менее УАЗ заметно отставал от лендкрузера. Мария внимательно следила за дорогой в надежде, что Саныч, как опытный водитель, утрёт нос этому сопляку. В какой-то момент ей даже показалось, что расстояние между ними и преследуемым авто начало сокращаться.

– Вот чёрт! Топливо на исходе! – возглас Саныча прозвучал как гром среди ясного неба.

– Что? – Воронцева посмотрела на него обезумевшими глазами. – Ты… Ты только сейчас об этом говоришь?!

– Ну, откуда мне было знать, что мы станем играть в догонялки? А до этого на Потёмкинской простояли чёрти сколько, – снова развёл руками Сан Саныч. – Если бы я знал, что это будет так долго, я бы лучше на заправку съездил.

Водитель показал на стрелку датчика уровня топлива, которая стояла на отметке ноль. Машина начала резко снижать скорость и глохнуть, пока вовсе не остановилась.

– Ушёл, скотина, – горестно вздохнул водитель, со всей силы ударив по клаксону.

Воронцова рывком открыла дверь и выбежала из автомобиля, со всех ног устремившись вперёд, словно собиралась угнаться за удаляющейся тойотой. Белый автомобиль скрылся из виду, и Воронцова побрела обратно, мимо тянущегося массива заводской стены, украшенной серией барельефов, изображающих кораблестроителей разных эпох.

На одном из них рабочие с молотами и тесаками возились вокруг корпуса древней ладьи, на другом оснащали пушками фрегат, дальше на барельефах сварщики в масках приваривали шпангоуты, другие судостроители работали на станках. На завершающем барельефе были изображены роботы в виде механических рук, державших различные инструменты и выполнявших основную работу, а человек в форме инженера сидел за монитором и контролировал процесс.

Медленной походкой Мария поплелась к УАЗу, на ходу вытирая слёзы. От эмоций и чувства беспомощности хотелось провалиться сквозь землю. Была бы сейчас у неё такая возможность, она бы с удовольствием догнала этого наглеца и врезала бы ему по самое не хочу, не жалея своего маникюра.

Кто он такой? Что о себе возомнил? Что за неподобающее поведение по отношению к сотрудникам органов? Почему она должна по всему городу за ним гоняться?

Вернувшись к УАЗу, Воронцова застала водителя, докладывающего по телефону начальнику РОВД о сложившейся ситуации. Полицейская села в авто, схватила рацию и срывающимся голосом произнесла:

– Внимание всем патрулям сектора «Центр». Тойота лендкрузер белого цвета, номер 1331 АДМ. Совершён побег от сотрудников полиции. За рулём не владелец, возможен угон. В салоне человек без сознания, возможно похищение или убийство. Операция «Перехват»! Повторяю: операция «Перехват»!

Ей бы очень хотелось догнать этого урода самой, без привлечения патрульных полицейских. С неописуемым удовольствием она бы доставила этого патлатого мерзавца в райотдел и предъявила своему папаше – начальнику райотдела, чтобы он не смел её больше подкалывать тем, что она ни на что не способна.

Обижаться на своего папашу Машке было не привыкать. Он всегда её недооценивал, считая, что для серьёзных дел она ещё не доросла. И она всегда стремилась доказать ему обратное. Но сейчас ситуация сложилась таким образом, что отец оказался прав. Она не смогла задержать объекта наблюдения, и мало того что позволила скрыться, так ещё и упустила его из виду. Где его теперь искать? Что она скажет отцу? А какой-то левый патрульный, которому удастся его задержать (по её же наводке), теперь станет героем дня… От этого Марии становилось гадко и стыдно.

Но больше всего Воронцову раздражало то, что вопреки здравому смыслу у неё возникла симпатия к объекту наблюдения. Она отдавала себе отчёт в том, что это уже является помехой в работе и мешает мыслить логически и непредвзято. Усилием воли она пыталась избавиться от этого нелепого, противного и абсолютно неуместного чувства. Раньше ей это всегда удавалось, а теперь словно заклинило.

«Ну, держись, патлатый! Я до тебя ещё доберусь!», – процедила сквозь зубы Мария Воронцова, сжав руки в кулаки так, что чуть не сломала свои длинные нарощенные ногти.