Повесть об отце-2 Глава 12. Дела семейные

               
  Вернувшись со службы, Михаил долго носил свою офицерскую форму. По натуре аккуратный и бережливый он своё обмундирование всегда содержал в полном порядке. Привёз домой пару шинелей, которые послужили ему ещё несколько лет. Отправляясь в гости или на праздники, всегда надевал белый китель, отглаженные брюки и фуражку в белом чехле. Морской офицер!
  На его внешний вид особое внимание обращали соседки-старушки, которые вечерами частенько оккупировали лавочки у своих палисадников. Темы для разговоров находились всегда. А уж если видели Михаила, который шёл домой, ждали, что он обязательно подойдёт или, на крайний случай, вежливо с поклоном поздоровается.
    – Здравствуйте, Павловна (или Порфирьевна)! Хорошего вам вечера (или дня), – обращался сосед. – Как здоровье? Чего нового? Как дела у зятя (сына)?
А Павловны-Порфирьевны были рады рассказать подробно обо всём, что творится в их беспокойных семьях.
  Они были очарованы таким подтянутым, аккуратным, вежливым и добродушным разговорчивым соседом. И когда до них стали доноситься слухи, что Корнилыч дома иногда устраивает семейные разборки, не верили: «да ты что? Как это можно? Нет, он не такой…»
 
  В семье, к сожалению, бывало и такое. Те шесть лет, что семья прожила в дальних краях, сказались в какой-то мере пагубно для самого Михаила. Спирт там был всегда и в большом количестве. В самой части магазина не было, так что приходилось заказывать в соседней.  Иногда кто-то закупал оптом на несколько семей.
  Сама Нюра была равнодушна к спиртному. Первый муж Александр выпивал крайне редко и только по торжественным случаям, дома они ничего не держали и не готовили. В ПечкЕ его родители варили медовуху да иногда – самогонку на всякий пожарный случай. Братья Александра зельем не злоупотребляли.
  Бывая в Бемыже, Нюра удивлялась тому, что некоторые родственники пьют многовато. Угощали и Михаила, который не отказывался. На стол обычно ставили самогонку или бражку. В крайнем случае – бутылку красного вина. Немного ворчала, ругала, но всё же надеялась на то, что это всё временно, и муж не будет уходить в пьяные загулы, как некоторые знакомые.
 
  Со стороны казалось, что он не пьёт, просто приходит с работы выпивши. Ну и что? Все пьют. Но это затягивало. Правда, бывали дни просветления, когда вся семья жила спокойно, зная, что никаких придирок со стороны отца не ожидается. А когда Михаил находился в подпитии, характер у него менялся не в лучшую сторону. Мог придраться по любому поводу. Особенно, если до этого общался со своими родственниками. Нюра догадывалась, откуда ветер дует, но муж её доводов не признавал.
  Как-то она обнаружила, что из дома исчезла швейная машинка. Её никогда не убирали далеко, потому что хозяйка шила много и постоянно.
 Выяснилось, что эту машинку выпросила у Михаила одна родственница, а двоюродные дядьки и тётки уговорили его сделать многодетной бабе такой подарок. Хотел дать на время, а оказалось – навсегда. Вернуть «подарок» не вышло.
  Сколько слёз пролила тогда Нюра. Машинка – это её источник дохода. Во всяком случае, на хлеб и молоко она зарабатывала. В то время купить швейную машину было не просто. Они и стоили дорого, и в магазинах их не было. Хорошо, что Дина купила новую, а свою привезла матери.  Эти пару месяцев простоя Нюра пережила очень тяжело. Михаил видел, понимал, что совершил непоправимое, но обратного хода не было. Несколько раз Нюра пыталась узнать, у кого находится её машинка, но всё было безрезультатно. Следы так и не нашлись.
***
  Ко всему проявилась у него ещё одна нехорошая черта. Он стал откладывать деньги, зарплату приносил домой не полностью, всякий раз объясняя это тем, что у кого-то занимал и пришлось вернуть долг, за что-то удержали на работе и прочее. Отговорки всегда находились. Иногда мог и припрятать пятёрочку.
  С его заначками произошло два курьёзных случая. Дважды в год: перед Пасхой и после осеннего сезона – дом мыли капитально. Выносили во двор постельное. Просушить и выбить пыль. Полати разбирали, доски мыли и чистили большим косарём, половики хлопали до изнеможения. Когда уехала Зоя, вся работа легла на плечи младшей Вали. С десяти лет она помогала родителям всегда и везде по мере возможности.
  Нюра белила стены, потолок, печь, а дочь приносила воду, мыла и протирала окна, стол, стулья, делала всю мелкую работу. Над большой кроватью в рамке висел портрет Игоря. Валя его сняла, чтобы протереть стекло и обнаружила клад – денежную заначку отца. Целых пятнадцать рублей! Мама в это время белила кухню. Она растопила русскую печь и поддерживала небольшой огонь, чтобы стены быстрее сохли.
  Дочь зашла с такой загадочной улыбкой, что Нюра улыбнулась. 
    – Мам, я это нашла за портретом Игоря. Откуда они там взялись? – Валя протянула деньги.
  У Нюры дыхание перехватило. Откуда деньги, поняла сразу. Михаил припрятал. И, наверное, забыл, потому что не искал и не спрашивал. Она села на табуретку перед печью, веером раскинула три пятирублёвки, а потом засмеялась:
    – Ну вот, Валя, нам и праздничный ужин. Сбегай-ка в магазин, купи буханку белого хлеба, в мясной ларёк зайди, там сегодня рабочий день, а себе купи конфет.
  Мясной ларёк в центре посёлка работал два дня в неделю, когда на убойном пункте был забой скота. Можно было купить свежий ливер, обрезь, субпродукты на холодец. Большая часть посёлка часто отоваривалась именно здесь.

  Михаил был в очередной командировке, поэтому не видел, как «пировали» мать с дочерью после уборки. В чистой избе, где пахло побелёнными стенами, где ласково грела печь-кормилица, где окна сверкали вымытыми и начищенными стёклами, а на крашеном полу лежали чистые половички, отдыхали после трудов праведных две работницы: большая и малая. На столе стояла большая сковорода с жареной картошкой и мясом, блюдо с солёными волнушками, а самовар допевал свою песню, ожидая момента, когда он попадёт на стол, и начнётся семейное чаепитие.
  Когда Михаил вернулся, ждали, что он обязательно будет искать свою заначку. А он и попыток не делал. Видать, забыл. А те деньги Нюре очень пригодились. Если за ситцевое платье ей платили один рубль, выходит, что за один день уборки она «сшила» целых пятнадцать.
  Второй раз клад был найден тоже во время генеральной уборки. Убирая доски с полатей, Валя нашла пять рублей, которые были заткнуты под одну из досок, и отдала матери. И эти пять рублей порадовали женщину. 
  Правда, в этот раз отец искал свою заначку. Он долго шарился в темноте прихожей, и Нюра не выдержала:
    – Чего ищешь? Нашли мы твои пять рублей, продуктов купили. Бессовестный, от семьи сундучишь?
Сказано было при дочери, поэтому Михаил смолчал.
***
  К этому времени Зоя уехала работать на целину. Едва исполнилось восемнадцать, засобиралась в такую даль по приглашению тётки. Той самой Нюры Шушпановой, что со своими сыновьями квартировала в доме Ёлышевых, пока те жили на Дальнем Востоке.
  Осталась дома одна дочка Валя, которая училась в третьем классе. Она уже понимала, что между родителями вспыхивают ссоры, которые даже такая спокойная, добрая мама не всегда могла гасить.
  Как-то Михаила послали в командировку в Куйбышев. Пробыл он там с неделю и вернулся сам не свой. Нюра пошутила:
    – Встречался, поди, со своей Клавдией? Чувства вспыхнулись?
    – Чего выдумываешь? – огрызнулся тот, но понял, что от жены скрыть не получится.
  Прошло несколько дней, и как-то воскресным утром Нюра по заведённому порядку возилась у печи, готовила пироги и шаньги, которые все очень любили. Валентинка с отцом лежала в постели, он что-то рассказывал, спрашивал, как у неё дела. И вдруг неожиданно задал вопрос:
       – А ты не хочешь уехать со мной к другой маме? Далеко. В город.
  У дочки чуть истерика не случилась. Какая другая мама? Какой город?  На шум из кухни вышла Нюра, увидела плачущую дочку и набросилась на мужа:
       – Совсем с ума сошёл. Хочешь ехать – уезжай.
Больше ничего не могла сказать. Ушла на кухню и расплакалась. Валя сидела рядом и тоже не могла сдержать слёз.
   
  Понял Михаил, что перегнул палку. Ну какой город? Чего ляпнул? И никуда он не собирается. Всё, что было, осталось в прошлом. Ну, повидались, пообщались. Он узнал, что Федосья, которая когда-то разрушила их семью, умерла вскоре после войны, Клавдия выходила замуж, но семья их вскоре распалась, детей не было. Так и живёт одна всё в том же родительском доме, старом и сильно обветшавшем. Все три дня Михаил провёл у Клавдии. Ему показалось, что она рада его приезду, что не против сойтись и жить вместе.
  Михаил рассказал, что женился на вдове, у которой от первого мужа осталось трое детей, но все они уже выросли и работают далеко от родного дома. Общая дочь Валентинка учится в третьем классе. У Клавдии сердце сжалось: дочь Валентинка. Она расплакалась и Михаилу пришлось долго её успокаивать.
  Расстались спокойно и холодно. Клавдия даже надежды не питала, что они ещё встретятся, и тем более, сойдутся, а Михаил постарался забыть прошлое и жить своей семьёй. Десять лет прожили с Нюрой, детей подняли, Валентинка радует своими успехами. Чего ещё желать?
  И вот в воскресное утро пришла в голову эта шальная мысль, которую и озвучил. Долго пришлось объясняться с женой, рассказать, что, действительно, встречался со своей первой женой. Но никаких планов на совместное будущее они не строили.
  Ну, что поделать? Поверила Нюра, простила. А у десятилетнего ребёнка тот случай остался в памяти на долго. На всю жизнь.
***
  Михаил очень любил работать по хозяйству. Когда приходила огородная пора, с удовольствием сидел на грядках. Интересно было наблюдать, как с папиросой в зубах он тщательно пропалывает огородную мелочь.  Полет чисто, не оставляя ни единой мелкой травиночки даже в междурядье. Потом окучивал картошку, вносил какие-то удобрения, обрабатывал свой садовый уголок.
  Экономен был очень. Во дворе стоял дубовый ларь – огромный сундук, куда Михаил складывал всякую мелочь. Там можно было увидеть гвозди разных размеров, новые и полуржавые, какие-то засовы, навесы, крючки, шурупы, винтики, шайбочки, обрезки досок. Многое вмещал ларь. Нюра всегда недовольно ворчала, когда он приносил найденное барахло. Зато, когда приходил кто-нибудь из соседей и спрашивал, нет ли у Корнилыча гвоздей на сто двадцать или какого-нибудь шарнира, всё обязательно находилось в этом бездонном хранилище.
  Но бережливость его иногда принимала необычные формы, непонятные даже Нюре. Рубашки, нижнее бельё, брюки носил до ветхости, не давая выбрасывать. Носил старьё дома, надевал, когда отправлялся в лес или на рыбалку. Правда, всё было чистенькое и проглаженное. Но следы носки никуда не исчезали.   
    – Чего ты, как крохобор, – не выдерживала жена, – надеть что ли нечего? Позоришься только.
Но у него на это был один ответ: «Скупость – не глупость».
   
  С этой «скупостью-глупостью» однажды произошла такая история. Все самые мелкие лоскутки Нюра складывала в мешок и убирала в чулан. Заказчицы их не брали, а у портнихи рука не поднималась выбросить это богатство. Валя с подружками выбирали самые красивые тряпочки и шили наряды своим куклам.  Однажды вечером Михаил притащил мешок в комнату, вытряхнул и рассортировал все тряпицы по цвету и сел за машину.
  Удивительно, как ему хватало терпения перебирать лоскутки, ведь некоторые по размеру были чуть больше спичечного коробка, сшивать их один к одному, но что было, то было.  Шли дни, недели и вот к концу месяца из-под рук мастера вышло лоскутное изделие – большое цветастое полотно. А потом нашли подкладку, наполнили тонким слоем ваты и получилось первое в семье лоскутное одеяло.
 
***
   В первый класс Валентинка пошла осенью 56-го года. Михаил считал свою дочь способным ребёнком. Она научилась читать, писать и считать задолго до школы. По вечерам он с удовольствием занимался с ребёнком, помогали старшие сёстры. Единственным разочарованием отца было то, что дочь родилась левшой. Но и это смогли преодолеть. Со слезами, иногда и наказанием Валентинка стала писать правой рукой. Хотя во всём другом так и осталась левшой. 
  Отправляя дочь на учёбу, Михаил в шутку сказал, если она получит двойку, посадит её в подполье. Сказал и сказал. А она восприняла слова отца всерьёз. И надо же было такому случиться, что в первый месяц своей школьной жизни Валентинка «заработала» сразу два неуда. В один день. В ту пору в школе был предмет – чистописание. Строгая учительница требовала писать чисто, аккуратно и не отступать от правил. Писали тогда перьевыми ручками, чернила каждый школьник носил с собой в чернильнице-непроливайке, для которой был сшит специальный мешочек.
 
  Всё было хорошо, пока не дошли до знакомства с буквами «У», «Ч», «Ш» и «Щ». Написанные чисто и аккуратно они имели какой-то странный вид, больше похожие на маленьких динозавриков. Маленькие головки-завитушки и длинные-предлинные тонкие шеи. Вот за такое «изобразительное искусство» и вляпали начинающей школьнице сразу две пары: за домашнюю и классную работы.
  Возвращалась из школы первоклассница в большой тревоге и печали. Понимала, что подполья ей сегодня не избежать. Хоть бы одна двойка. А тут сразу две. Страшно. И что скажет отец? Решение пришло сразу, как только перешагнула порог родного дома.
  Мама с улыбкой встретила дочку, поинтересовалась её делами. Она, как обычно, сидела у окна за швейной машинкой. Старшая сестра домывала пол, и её совсем не интересовали успехи первоклассницы. Переодевшись, та отказалась от обеда и предложила свою помощь.
       – Мам, а можно я достану морковь покормить кроликов?
  Кроликов держали давно, поголовье постоянно увеличивалось и одним из обычных рутинных поручений Валентинки было: носить траву кроликам и менять воду.
  Мама почему-то не удивилась такому предложению, двоечница сняла с вешалки рабочую фуфайку и спустилась в подполье, где ходить в полный рост было невозможно. А после того, как там ровным слоем разложили убранный картофель, то дальше пары метров от западни удалиться было нельзя.
  Ну, нет, так нет. Бросила фуфайку на картошку, легла и стала думать, чем же всё это закончится. Чего ждать отцовского суда? Наказание себе придумала сама. Лежала, лежала и уснула.
Спустя время, Нюра заволновалась:
      – Зой, а где наша Валентинка-то? Во дворе?
      – Да нет. Она не выходила. Я уже и сени, и крыльцо вымыла.
  Зайдя на кухню, обе увидели, что страдалица спит крепким сном и в ус не дует. Разбудили, а она ни в какую не хочет подниматься. Со слезами рассказала о том, что получила две двойки по письму, и папа её обязательно накажет.
Как уж узнал отец об этом инциденте, что рассказали ему, для Валентинки так и осталось тайной. Вечером вся семья сидела за ужином как ни в чём не бывало.
  Эта семейная история не стала достоянием посторонних ушей. Никто не смеялся, не подшучивал над первоклассницей. А потом все благополучно забыли о том случае. Мало ли что происходит в семьях.
***
  С этими кроликами произошла такая история. Для кого-то смешная, для кого-то – не очень. Валя перешла в третий класс, и свою обязанность по уходу за семейством кроликов выполняла довольно ответственно. Несколько клеток зимой стояло в сарайчике, а на лето их выносили во двор. Семейство длинноухих росло в геометрической прогрессии. Только появятся на свет, как уже требуют разных кормов. Овощная ботва, трава, морковь, веники, осиновые полешки – всё грызли с завидным аппетитом.
    Михаил в то лето планировал ремонтировать сени и привёз несколько длинных досок. Сложил их и стал ждать момента, когда прибудут помощники.       Лето прошло, но помощники так и не появились. Доски аккуратной стопкой лежали у ворот. В тот осенний день они с Нюрой ушли за грибами. Вале был наказ домовничать и следить за кроликами.
  В доме порядок, родителей нет. Сама себе хозяйка. Пришли подружки, поиграли в вышибалы, в глухой телефон, а потом увидели доски. Была в ту пору игра-забава прыгать на доске. Её укладывали на тюльку или чурбак, на оба конца вставали игроки и прыгали, поочерёдно подшибая друг друга.
Приземляться на доску одновременно нельзя: может сломаться. Молодо– зелено. Надломилась одна, потом вторая лоска. Их аккуратно укладывали в стопу. Когда к дому подошли родители, на их глазах была сломана очередная. Отец, гневно сверкнув глазами, прошёл во двор, а мать шепнула:
      – Ох и попадёт тебе сегодня. Веру Павловну встретили, жаловалась на тебя.
  А тут ещё и доски. На какой чёрт взяли, ведь отец даст тебе по полной.
Вера Павловна – первая учительница. Валя её любила. Красивая, строгая, одевается нарядно, всегда с накрашенными губами ходит. И причёска красивая. Кудрявая. На что могла пожаловаться учительница, она и понять не могла. Учебный год только начался, натворить чего-то страшного она ещё не успела.
Попрощавшись с подружками, Валя зашла в дом. Мать готовилась чистить грибы, и она собралась, как обычно, помогать.
Обе услышали, как в сенях ругается отец.
      – Кроликов кормила? – грозно спросил он, заходя в комнату.
      – Да. И поила, – робко ответила домовница.
      – И где они, твои кролики? – голос отца не предвещал ничего хорошего.
   Поняла Валя, что убежали кролики. Такое бывало. Значит, второпях неплотно закрыла или засов не задвинула. Пришлось по всему огороду собирать длинноухих беглецов, а потом стойко принимать «щедрые» наказания отца.
Самые грозные: ремень и угол. За три провинки: учёбу, доски и кроликов – достался угол.
  А Вера Павловна и не жаловалась, просто сказала, что за почерком надо последить, да над каллиграфией поработать.
 

  На фото: Отец на курсах во Львове.

  Продолжение:http://proza.ru/2023/03/11/591