Лунные ужасы. Глава 2

Враз было забыто, что он является — пускай и не очень покладистым, но всё же уважаемым членом своей общины, — человеком, который получил довольно приличное наследство: крепкий, свежепокрашенный пятикомнатный дом, работу и невесту, которая тоже была не из бедных старых дев.

Всё, что его интересовало, наконец оказалось в его руках. Неплохой дом — один из лучших в их местности. Он часто говорил дядюшке, что никакая химия не поможет в борьбе с саркомой, распространявшейся с неимоверной скоростью по его телу. Но дядя держался всеми иссохшими ветвями своей никчёмной жизни за этот мирок и за своё жалкое существование.

Прошёл ещё год с лишним, пока дядя Шнефича, скончавшись с пеной у рта — возможно, от удушья, — не был похоронен на сельском кладбище в тёмно-синем костюме, который едва скрывал его тощее, безобразное тело. После похорон он разок приснился своему племяннику и намекнул ему на наследство, о котором Шнефич и так знал.

«А что?» — думал он. — «И так всё решено. Дурак-то знает, что уже обеими ногами в могиле сидит. Но нет же — хочет пожить, сволочь! А между тем его усадьба мне бы пригодилась! Нет, ну почто? И так ясно, что издохнет. Так нет же — тянет кота за хвост, раздаёт деньги лжелекарям, которые обещают его спасти, молится Богу, который уже давно, если вообще, чудес не свершал. А мне тут ждать, пока он ляжет в могилу, истратив половину своих сбережений на чёрти что!»

Правда, Шнефич подзабыл благословение дядюшки, который в том сне под конец добавил:

«И всё, что не хочешь, — исполнится. Карманы монетой наполнятся. А если тебе не припомнится, то солнце луне не поклонится».

Несмотря на посредственную память, Шнефичу чётко врезались эти слова в мозги практичного середнячка, который не имел больших амбиций.
По натуре своей Шнефич едва выделялся из толпы. Были у него, конечно, и так называемые «грешки»: любил вкусно поесть да выпить; косился на выставленные односельчанками груди; однажды обокрал безногого — известного в селе попрошайку, которого все звали Безножка. Тот выпрашивал во имя Христа на хлеб насущный, ибо после потери ноги работать уже не мог.
Очень легко было, проходя мимо, взять у заснувшего Безножки, валявшегося на дороге, бутылку водки — да ещё и наполовину испитую.
«Ах, это ж даже и не деньги!» — оправдал себя Шнефич коротко. — «Уж деньги бы я не взял!»

Будучи несуеверным и человеком, который не придаёт ничему лишнего значения, он быстро записал эти слова дяди на клочок бумаги — просто так, не раздумывая. «Авось пригодится».
А может, кроме дома, было ещё что-то, о чём умалчивал дядюшка при жизни? Особенно радовали его слова:

«Карманы монетой наполнятся!»

Но вскоре, занятый оформлением наследства, он напрочь забыл о записке, исчезнувшей где-то в глубинах его мешковатых одежд.
Если так подумать, его карманы действительно наполнились.
Дом оценивался в несколько миллионов, не нуждался в ремонте; мебель была хоть и слегка потёртая, но хорошего, старого, добротного качества.
Кроме того, ему досталась коллекция редких марок. Проверив её у филателиста, Шнефич даже присвистнул. Марки были ему ни к чему, и, торгуясь со старым Джоном из лавки в ближайшем городе, он получил достойную сумму, которую спрятал дома, а не, как каждый дурак, понёс под проценты в банк.
«Да знаю я ваши проценты!» — ухмылялся Шнефич. — «Не такой идиот, чтоб вас кормить. Это — на чёрный день!»

После этого было раз плюнуть — сделать Никиде предложение. Всё село, хотя бы с виду, было доброжелательно настроено к Шнефичу: все хлопали его по плечу, приветствовали, снимали шляпы. А что там роптали завистливые соседушки за спиной — Шнефича мало интересовало.

О брачной ночи он мечтал постольку-поскольку, уже хорошо зная свою будущую супругу, ибо не раз они валялись в свежем сене, безмолвно занимаясь любовью — если это, конечно, можно было так назвать.
Что думала обо всём этом Никида, было Шнефичу безразлично. После немного пошловатых утех на окраине села Шнефич покидал свою избранницу, даже не оправдываясь: знал ведь, что она болтается на его крючке.

В селе была девушка по имени Харрингтон, о которой Шнефич, несмотря ни на что, иногда думал ночами напролёт. Но к ней он не имел ни малейшего доступа — разве что в своих грязных фантазиях.
Она была ему непонятна, имела клеймо странной особы, избегавшей как мужчин, так и женщин, жила в полуразвалившемся доме, но никогда никого к себе не приглашала.

И вот в их день с Никидой, удалившись на окраину села, всё это и произошло с уже отрезвевшим Шнефичем, который теперь сидел в какой-то жиже, в зловонной яме, без света и без возможности выкрикнуть хоть что-то, — ибо его рот издавал при попытке сделать это лишь странные звуки, вторившие тем, что неслись отовсюду и наводили сущий ужас на Шнефичa.