Коллега

За 35 лет служения школьной сцене систематически ощущала кадровые перемены в окружении. Члены «труппы» приходили и уходили. Так их прошло мимо меня, сквозь меня, то есть через мою душу, думаю, не менее двух сотен. А, может, и больше. Если учесть, что одних только преподавателей начальной военной подготовки (НВП) и основ безопасности жизнедеятельности (ОБЖ) сменилось не менее 20, столько же преподавателей трудового обучения у мальчиков и девочек. Менялись завучи, организаторы внеклассной работы, старшие вожатые - многих никто не помнит даже по именам. Причины их исчезновения были, конечно, разными. Одни не могли поладить с детьми, другие – с администрацией, третьи были неприятно удивлены, получив позорно низкую зарплату.
Если не останавливаться на тех, кто играл лишь эпизодические роли, а хотя бы поверхностно охарактеризовать каждого значимого участника школьных спектаклей–уроков и многочисленных мероприятий, то и тогда придётся извести не одну пачку бумаги.
Ни в чьей жизни я не сыграла, пожалуй, серьёзной роли. Даже старожилы, пришедшие в школу в одном 1974-1975 учебном году, когда пришла я, жили, в основном, сами по себе. У каждого были свои площадки, своя публика, своя степень успеха. Мы общались со многими только на общем собрании труппы – на педсоветах. Одинаково раздражённо выслушивали угрозы: накажем, объявим выговор, лишим надбавок и пр.- это нас на какое-то время сближало. Конечно, были друзья. Были компании, вместе отмечавшие в основном не семейные, но и не общекорпоративные «события». Иногда возникали временные коалиции готовящихся к аттестации, участники какого-то семинара или соревнования. Иногда возникали «заговоры обиженных»- поворчать против директора, завуча или парторга, когда ещё существовала парторганизация коммунистов.
Были и друзья по интересам. Например, курильщики. Это почти все мужчины, включая завхоза, технических работников и учителей. В школе было несколько куривших женщин, но только я не скрывалась, курила вместе с легалами в выделенной для этого комнате. Я успела уйти на пенсию до выхода указа о запрете курения в учреждениях образования, а вскоре и совсем бросила курить по собственной инициативе и к великой радости моих домочадцев. Встречались мы почти каждую перемену. Временно отсутствовали только по уважительным причинам – дежурство по школе, методический день, который предоставлялся учителям в разные дни или болезнь курильщика. Но частое общение никак не отражалось на нашем сближении. Разговоры варьировались вокруг текущих школьных дел, огородов, предстоящих мероприятий. По звонку на урок мы выходили из курилки и растворялись в массе детей и учителей, как дым. Ну, какую роль я играла в этой мужской компании? Я для них не была привлекательна ни внешне, ни по положению: я всегда была не свободна. Они для меня не существовали как противоположный пол по той же причине. Но дело, наверное, даже не в этом. Я всегда придерживалась доисторического табу: не смешивать работу и личную жизнь.
В коллективе и даже за его пределами мне приходилось играть роли «главного» воспитателя, профорга, руководителя теоретического семинара и т. д. Но эти роли я не использовала как попытку возвысить-ся над другими. И не потому, что не могла, а потому, что никогда не считала это важным.
Конечно, у меня были кумиры. Я училась у них, хотела им подражать. И одному такому эталону – Самсоновой Людмиле Борисовне – я посвятила стихи, которые даже поместили в областном сборнике «Души учительской прекрасные порывы» (Души учительской прекрасные порывы: Сб. стихов. – Д86  Саратов, 2008, с. 12-13.)
Ещё один эталон и как женщина, и как учитель, и как товарищ по работе, и как творческая личность–Дюлгерова Лариса Ивановна. Она начинала свой учительский путь с должности старшей пионервожатой, и была лучшей в городе. Стала организатором внеклассной и внешкольной работы с детьми и тоже стала одной из известных в городе. Когда она решила сложить с себя полномочия заместителя директора, ей трудно было найти замену. Её избрали парторгом и дали часы математики в соответствии с её профессиональным образованием. А роль организатора теперь предстояло играть мне. Я сама себе не завидовала. Мало того, что все окружающие время от времени напоминали мне, как ладненько у них было в воспитательной работе при Дюлгеровой, так ещё и сама Лариса Ивановна, будучи парторгом и зная все проблемы изнутри, систематически вносила на рассмотрение партбюро вопросы «о состоянии воспитательной работы». Можно было обижаться. И я, конечно, бурчала и даже пыталась найти сочувствие у таких же «рассмотренных» бедолаг, но в душе понимала, что нужно тереть к носу и стараться как можно меньше давать поводов для таких разборок. Далеко не сразу мне удалось чего-то достигнуть. Но со временем выработался свой стиль, появились так называемые индивидуальные особенности, за которые меня стали отличать от других и всё реже сравнивали с другими.
С Ларисой Ивановной мы сохранили приятельские отношения. Переболев обидами, я продолжала ещё долгое время копировать не только стиль работы, но и её почерк. Очень энергичная, подтянутая, не утратившая интереса к своей внешности, несмотря на тяжёлую потерю (она похоронила своего горячо любимого мужа, но, в отличие от меня, не опустила руки и не опустилась), она продолжает работать учителем, осваивая новые технологии. В свои 70 с небольшим хвостиком она выглядит гораздо лучше меня, шестидесятилетней.
Я хотела когда-то выглядеть «на сцене», то есть, в классе или учительской, как Кузьмина Валентина Фотиевна. При фигуре, далёкой от эталона, В.Ф. всегда «смотрелась». Были в ней порода, аристократизм, шарм. Она всегда безупречно одевалась, была какой-то необыкновенно стерильной. А её совершенное знание двух языков – французского и английского – делали её в моих глазах инопланетянкой. Отношения наши были вполне добрососедскими (кабинеты наши были рядом, на 2 этаже). Но несколько раз она поражала дифирамбами в мой адрес. Надо сказать, что она была очень категорична в оценке людей и иногда высказывалась нелицеприятно. Непрофессионализм и невежество приравнивались у неё к смертным грехам, и, если кто-то уличался в них, на несчастного налагался такой жирный чёрный крест, что легче было воскресить мёртвого, чем вернуть её расположение. Слава Богу, я в эти списки не попала.
Валентина Фотиевна не боялась накликать на свою голову немилость администрации. Однажды новоиспечённый директор Тынянкин Александр Владимирович, «небожитель», присланный к нам «на царствование» покровителем из отдела образования Серым И.И., шествовал в окружении свиты по коридору и раздавал налево и направо ценные указания (ЦУ). Дойдя карандашом до моей фамилии, произнёс, как приговор: «Так…Ильина В.Ф. –с 9 классом «А» на мытьё полов второго этажа». Шёл ремонт. Валентина Фотиевна, так же ожидавшая распоряжений, не особенно заботясь о том, какие последствия её ждут, вдруг сказала: «Да Вы что! Такого человека, как Вера Фёдоровна, использовать на мытье полов, всё равно, что топить печку ассигнациями. Это – генератор идей, умница. И ручки у неё золотые. Школе без неё труднее будет, чем без нас с Вами. А уж на мытье полов я смогу её заменить».
Это был поступок. Попасть в опалу молодому директору мало кому улыбалось. Надо сказать, с тех пор и до конца нашей совместной тридцатилетней работы с директором, он никогда не использовал меня на работе, не связанной с интеллектом. Но загружена я была всегда выше крыши.
Мы не дружили с В.Ф., но она до сих пор удивляет меня приступами восторженности по поводу моей скромной персоны, когда я слышу по телефону бурные овации в свой адрес. Это происходит не только в день моего рождения. Из этих трогательных речей можно, ей богу, составить цитатник для поздравлений знакомых. На всех хватит. Впрочем, нечего лукавить, я ценю эти признания. И не только эти. Приятно, когда тебя называют способной, эрудированной, интеллигентной, душевной, разносторонне одарённой и т.д.
Особенно приятно это слышать от человека, скупого на похвалу и несколько возвышающегося над другими неглупыми головами. При всей моей самоироничности (вот словечко придумали!), как обзывает мою манеру воспринимать себя моя коллега по учительскому цеху Уварова Людмила Фёдоровна, я всегда радуюсь, когда мне что-то удаётся. И когда это замечают и одобряют другие.
Кстати, к какой категории по степени знакомства отнести Л.Ф. По возрасту нашего знакомства и дружбы она – ветеран с почти 40-летним стажем. По биологическому возрасту она, вроде, из молодых – на 11 лет моложе меня. Что она для меня значит, можно определить по тому, что когда ей пришлось уйти из школы, мне оставшиеся 35 членов коллектива не смогли её заменить. Ровные, деловые и даже товарищеские отношения были со всеми. С некоторыми была накоротке, но очень близко не сошлась ни с кем. Подробнее образ Л. будет обозначен в главе «Подруга», но в несколько другом аспекте. А как коллега она родилась, говоря без ложной скромности, под моим чутким руководством. Когда я пришла в школу, она ещё была ученицей 9 класса. Я почему-то сразу отметила её, хотя она и не была «активисткой» и всё норовила увильнуть от общественной работы. Когда она закончила школу, её с удовольствием взяли лаборанткой химкабинета. Я же «сосватала» её на должность пионервожатой, а потом – на своё место заместителя директора школы. Но быть вожаком, начальником ей было не по душе. Скромная, исполнительная, она любила работу конкретную, чтобы видно было, где начало этой работы и где конец. Ушла она из школы не по своей воле, а ввиду сложившихся обстоятельств.
Мне очень приятно слышать по телефону голос из моего недавнего школьного прошлого – голос Дюлгеровой Ларисы Ивановны, которая всегда была для меня идеалом настоящего учителя. Она осталась мне понятной, приятной в общении, и я искренне радуюсь, когда она приходит ко мне в гости. Есть что-то основательное, правильное, сильное в этой женщине. У неё сохраняется живой интерес к жизни, к работе, к людям, огородничеству, цветоводству. Ко всему тому, что делает женщину женщиной: косметике, модной одежде, причёске, украшениям. У неё безукоризненный вкус и чёткая самоорганизация и самоанализ. Она по Зодиаку – Скорпион. Личность неординарная, мощная, обладающая способностью повелевать. Иногда прямолинейная и даже ядовитая. Но это её не портит.
Опять я увлеклась и пишу не о себе. Но ведь мои коллеги – это моё зеркало. Нравственное, профессиональное. Вот и Лариса Ивановна, и Людмила Фёдоровна, и Вера Ильинична и другие – если они поддерживают со мной отношения столько лет, это что-нибудь значит? Как они оценивают меня? Что им во мне             интересно?
Наверное, я обидела коллег, когда написала, что кроме Людмилы мне никто не был нужен. Это не совсем верно. Как там, в стихах, не помню, чьих: «Ты мир не можешь заменить, но ведь и он тебя не может».
Я с удовольствием общалась с Голосеевой Т.А., Куликовой Е.А., Семёновой Е.А., Ивановой О.В., Радецкой М.А., Правоторовой З.Г., Долговым Н.Ф., Блохиным Н.А., Видановой М.С. Радуюсь, когда по телефону слышу знакомый голос Ефимова В.Е. Многие уже ушли навсегда. Вот и сейчас, когда я дописывала эти строки, скончался Владимир Евгеньевич.
Знакомыми, конечно, были все голоса коллег, но с учителями физкультуры – особая история. Дело в том, что в школе спортзал оказался в аварийном состоянии. Его сломали, а новый в связи с госпроблемами построили только через 10 лет. Все 10 лет Ефимовы проводили уроки в школьном дворе. Голоса у физруков были такие, что они, считай, проводили уроки сразу во всей школе, с первого по шестой урок. Двойные рамы не спасали. А если они проводили спортивные игры и эстафеты, и команды начинали «болеть» за своих, то болельщиками становились и те, у кого шли история, математика, информатика в кабинетах, выходящих во двор.
Однажды накануне 23 февраля я в учительской подошла к В.Е. и спросила у него, давно ли он заходил в магазин автозапчастей, на что Ефимов вежливо ответил, что недавно, и, в свою очередь спросил, что конкретно меня интересует. «Да вот хочу тебе к празднику глушитель подарить. Может, тебя не так слышно будет. Евгеньич, конечно, спортсмен, но я быстро ретировалась за дверь учительской, а бегать по коридору в присутствии детей не полагалось.
Добрая память и искренняя скорбь остались в душе по ушедшему совсем недавно в мир иной учителю математики Семенченко Игоре Ивановиче. О нём можно написать книгу. Он был очень живым, моторным, всегда очень аккуратным и подтянутым. В свои 60 он совсем не выглядел пожилым. Занимался спортивным и ночным ориентированием. Каждый год принимал участие в «Лыжне России». У него было не менее двадцати золотых и серебряных медалей по многим видам спорта. Целая коллекция кубков и грамот. Он был единственным в области «Заслуженным путешественником России», каждый год, снаряжая себя сам, покорял горы .
Он многое умел: шил себе штормовки, рюкзаки, спальники, спортивный костюм, да так хорошо, что я долгое время не знала, что это –самодел. Мне он оставил на память очень оригинальные разделочные доски для кухни. Каждый, кто приходит впервые, спрашивает, где я такие купила. Он подрабатывал в рекламном агентстве, занимался декором торговых помещений.
Но главное, что ему удалось, это покорить…себя. Лет тридцать пять назад он очень крепко пил. Остановился тогда, когда потерял семью. Жена забрала дочь и ушла. Он не кодировался и не «зашивался». Бросил сам и навсегда. Думаю, что это раньше поразило моё воображение, но когда он так неожиданно умер, я решила: если он смог победить себя, бросив пить, то почему я не могу бросить курить? И бросила.
Да, поторопилась я пренебрежительно и равнодушно отозваться о своих взаимоотношениях с коллегами. Ведь каждый сыграл какую-то роль в моей жизни. Одна – потому что я хотела быть на неё похожей. Другая – именно потому, что вызывала у меня отторжение, и я не хотела повторять её. Но много было и таких, у которых я училась, на кого хотелось быть похожей.
Что греха таить: мне всегда был нужен зрительный зал. Мало было уроков. Выступлений перед коллегами – историками на заседаниях районного методобъединения, которым я руководила. Трибуны профорга. Лекций в роли руководителя постоянно действующего семинара для учителей «Новые взгляды на развитие общества». Я читала, читала с жадностью голодающего человека всю жизнь. И поэтому мне всегда хотелось спорить, обсуждать прочитанное, общаться. Но, к сожалению, в школе у меня был единственный единомышленник, осведомлённый, читающий, любознательный – Смирнов Валерий Семёнович. Мы с ним выписывали «толстые» журналы «Москва», «Новый мир», «Иностранная литература», «Вопросы истории» и регулярно обменивались очередными номерами и, конечно, мнениями и впечатлениями от прочитанного. Удивительно, что он, физик, знал, любил и анализировал прочитанное – будь то мемуары, философская выкладка или художественное произведение – глубже, интереснее, чем учителя-словесники, не в обиду им будь сказано. С ними мне как-то не удавалось подискутировать. А общие разговоры в учительской сводились, как правило, к ценам в магазинах, обсуждению сериалов, недовольству руководством – словом, пустой бессодержательный трёп, тратиться на который мне было лень.
Не хочется думать, что кто-то скажет обо мне: «Подумаешь, единица, считающая всех нулями». Боже сохрани! Просто у каждого даже в одном коллективе остаётся свой островок, на который не всем дано высадиться. Ведь коллеги, коллектив – это не просто общая вывеска на школе. Много должно сойтись в точке приложения душевных сил. Но если хоть кто-то считал меня надёжным товарищем по работе, значит, для него я была коллегой. Значит, роль сыграна.
Важно, чтобы отношения с коллегами сохранялись пожизненно. Ведь нас связывали не только школьные коридоры, но и общие взгляды на многие проблемы современной школы, и какие-то личные предпочтения. Разумеется, искусственно такие отношения поддерживать ни к чему. Но когда мы собираемся вместе, и нам хорошо, значит, мы ещё нужны друг другу. Разумеется, я упомянула не всех. Пусть простят мне забывчивость. Но, если эти люди однажды поселились в душе, они обязательно рано или поздно навещают нас в воспоминаниях.