Скорая помощь

В большом городе несложно затеряться.
А вот Александру в нём затеряться было трудно.
С рождения страдая редкой генетической болезнью, он был прикован к инвалидной коляске — полностью на обеспечении своей единственной родственницы, бабушки по материнской линии.

Родители отказались от него почти сразу после рождения.
Им было плевать и на косые взгляды, и на упрёки, которых невозможно было избежать.
Вы же знаете, как это бывает в большом городе: там несложно затеряться.

Бабушка взяла Сашу к себе.
Жили они скромно — на её пенсию да на пособие по инвалидности.

На окраине большого города было потише.
Десяток домов, не имевших лучшего вида, стояли вдоль бездорожья.
Соседей было немного, в основном пожилые, видавшие виды люди, которые просто доживали свой век — кто как мог.

Конечно, все знали Сашину историю и его заботливую бабушку.
Из чувства сострадания помогали Никифоровне: кто десятком яиц, кто банкой варенья, кто деньгами — по возможности.

Каждый день Никифоровна выходила ровно в полдень, несмотря на погоду, на прогулку с внуком.
Заботливо укутывала его пледом и грустно улыбалась соседям, проходящим мимо.

Исцеления у Саши не было. Болезнь — неизлечима.
Он страдал от невыносимых болей, и соседи, жившие совсем рядом, часто слышали неприятные звуки — крики и стоны, зная, конечно, что происходит.
Сначала это было невыносимо, но со временем они привыкли.

Денег у Никифоровны не хватало даже на обезболивающие.
Поэтому один человек в поселении организовал ежемесячный сбор средств — кто сколько и когда мог.

Он был моложе остальных, и никто толком не понимал, почему он, безработный, не уехал искать лучшей доли в городе.
Мало кто что знал о нём — ни о прошлом, ни об образовании, ни о семье.
Никто никогда не бывал у него дома, а он никого и не приглашал.

Дом его был, мягко говоря, самым странным в округе.
Топил он почему-то дровами, а не газом — и то лишь в лютые зимы.
Ограда была низкой, но густая зелень — кусты, растения, деревья — скрывала и двор, и окна.
Даже самые любопытные не могли разглядеть, что там внутри.

Звал он себя просто — Иван.

Так как Саша не мог говорить, Иван научился общаться с ним по-другому.
Как именно — никто не понимал. Может, знаками, жестами, выражением лица, звуками.

Ивана, как и остальных, тревожили Сашины крики, особенно вечерами и иногда по ночам.
Не раз он спрашивал Никифоровну, почему обезболивающее перестаёт действовать именно вечером, когда темнеет.

— Что дают, то и делаем, — разводила она руками.
Её глаза наполнялись влагой, и Иван больше не расспрашивал.

Однажды, около двух часов ночи, когда за окном ревела февральская буря, Иван услышал сквозь вой ветра неимоверно жалобные стоны и решил сам зайти к Никифоровне.
Кто знает — может, действительно требовалась скорая помощь.

Калитка дома Сашиной бабушки была чуть приоткрыта.
Из вежливости он постучал в дверь сеней, всё отчётливее слыша жалобные звуки.
Никто не откликнулся. Тогда он вошёл сам, следуя за стоном, который доносился изнутри.

Перед ним оказалась приоткрытая дверь комнаты.
Она поддалась сразу — и то, что Иван увидел, на миг повергло его в оцепенение.

Саша сидел в своей коляске, а Никифоровна стояла сзади и била внука по спине и ниже толстой деревянной палкой.

Через мгновение оцепенение прошло.
Выхватив палку у обезумевшей старухи, Иван метко и быстро ударил её между глаз.

Никифоровна осела на пол, истекая кровью.

Но это уже не имело значения.

Когда Иван выкатил коляску с Сашей на улицу, буря уже стихла — падал только мягкий снег.
Было тихо и неожиданно нехолодно.

В ту же ночь Иван исчез из посёлка вместе с Сашей — в неизвестном направлении.
Их, конечно, разыскивали, но, видно, Господь был на их стороне.