Бабушка

Бабушка труженицей копошилась на обыденной советской кухне, а белокурая Олечка играла в спальне со своими любимыми игрушками. В комнате стоял большой старый шкаф с одеждой, давно вышедшей из моды, но всё равно хранившейся на всякий случай. Этими вещами, имеющими свой особенный запах можно было нарядить даже творческие коллективы. Здесь проживала и цыганская жёлтая атласная кофта с расклешёнными рукавами, и юбка от свадебного платья тёти.

Смиренно лежала, утопически ждавшая выхода в свет, сиреневая заштопанная блуза из шифона. Складки её жабо навевали мысли о тех давних исторических временах, когда было не так как сейчас. Тогда бытовала веерно-романтическая жизнь: без радио и телевизоров. В школах не выстраивались ровными рядами парты, а воображение прельщали гувернантки в струящихся платьях, бегавшие под дуплистый дуб, тайно передавая записки от барынь…

В нижнем ящике шкафа лежали вразброс шахматные фигурки и любимые кукольные стульчики Оленьки. Она очень любила новогодние праздники, потому что бабуля начинала дарить подарки за несколько дней до новогодней ночи. Олечка отчётливо помнила тот момент, когда среди подарков она увидела эти голубенькие в мелкий цветочек стульчики с мягкими спинками. Через всю жизнь она пронесёт это милое воспоминание.

Но сейчас Оле как-то было скучновато. И она, увидев, что бабушка отошла из кухни в другую комнату, подбросила целую неочищенную луковицу в варящийся суп на кухонной плите. «Вот удивятся-то все», —  заговорщицки подмигнула девочка гному-поварёнку на кафельном фартуке перед плитой. Олечка так когда-то подбросила початок кукурузы и кукольную голову в макитру с самогоном. То-то удивлялись эти скучные взрослые. У них на уме была только работа, огород, консервирование в сезон и приготовление еды. «Рутина», —  вздохнула Оля и побрела к своим стульчикам.

Через некоторое время она услышала голоса соседей, какое-то движение в прихожей, разговоры по телефону. Оленька пошла на кухню, придвинула небольшую табуреточку к плите, приоткрыла крышку на кастрюльке, в которой в бульоне варилась её сюрпризная луковка и услышала из прихожей чей-то голос: "Она умерла".

Оленька стояла на цыпочках и заглядывала в кастрюльку. Солнышко таким нежным светом и теплом заливало их кухоньку, что чувствовалась благодать. Тени от кружевной оконной занавесочки тихо пританцовывали по поверхности подоконника, столам и этажерке, нежно касались рук и личика девочки. Луковичка покачивалась по центру кастрюльки и бульон был невообразимо золотым. А в голове повторялись с нежностью такие родные слова: «Бабушка… Бабушка…»