Безотражённая и суп из кочерыжки
Характер мой терпкий и пряный, нежный, точно лепестки розы и колкий, как её шипы. Такова и моя внешность. Кто-то говорил, что я красива. Я не знаю. Никогда не видела, как выгляжу. Ни река, ни зеркало, ни вода в корыте не показывают мне моё отражение. Так и живу — безотражённой. Разумеется, я знаю, что невысокого роста, стройная, у меня светлая кожа и я почти рыжая. Волосы отросли, и теперь я вижу, какого они цвета. Не закат, рассвет, в котором танцуют светлячки, как полуабрикосовое исключение из правил с золотыми ниточками солнца.
Нас три сестры. После учёбы мы вернулись в родные земли. Я вернулась позже, так как училась дольше. Наши труды — поля. Сёстры углубились в сезонные работы и продажу созданного. Они засеивали и продавали выращенное. Я не говорю о себе, так как у старшей — поле овса, у младшей — поле хлопка, а на моём поле ничего, что можно было бы продать сестрам. Так говорят мои сёстры, соседи, знакомые, — все, кто нас знает.
Но я так не думаю. Моё поле справа от хлопкового и тоже засеяно, само по себе, — одуванчиками. Только они меня и понимают, когда я отрываюсь от своего телескопа и бегу к ним. Они словно сказочное одеяло, покрытое тем, что я люблю. Только там я счастлива, счастлива, как нигде. Я могу лежать в одуванчиках сколько угодно, и мне никогда не придется потерять или что ещё хуже — продать их. Ужасно, правда? Но ведь мои одуванчики не подходят сёстрам, — они не могут положить в третий котелок ни одной монетки. У старшей и младшей в своих котлах монет доверху и они покупают, что пожелают: наряды из шёлка, дорогих кружев, драгоценности, пластинки с задорными ритмами. Передвигаются в драпированных кэбах в город, где посещают рестораны с женихами. У старшей жених — богатый бакалейщик, у младшей — фермер. А у меня есть только моё поле, ну и кочаны капусты на приусадебном участке. Я зарабатываю себе на хлеб только кочерыжками. Варю похлёбку из кочерыжек, так как сёстрам они не нужны. Люди приходят, чтобы попросить кувшин с обычной похлебкой. Правда, ходят речи, что кочерыжкин суп обладает исцеляющими свойствами.
Мои кочерыжки — удивительное лакомство. Будучи менее зелёными, суховатыми и совсем неразговорчивыми они дарят здоровье заболевшему, смысл жизни несчастному, ум заблудившемуся, надежду обездоленному. Похлёбка из кочерыжки всегда горячая, но не обжигающая. Она способна не только согреть замёрзшего, но и утолить его голод и жажду.
Беда лишь в том, что все хотят отнять у меня кочаны капусты. Но их с грядки могу забрать только я.
Два вора пытались украсть, но капуста не поддаётся. Сёстры подговаривали женихов, но капуста не поддаётся. Она такая же упрямая, как я. У меня мало сил, но когда я поднимаю её с грядки, она становится легче, примерно как букет из одуванчика, который я ставлю в вазу.
Капитан корабля предлагал целое состояние за мои кочерыжки. Он даже прибегнул к хитрости, так как сказал, что исцелит всех-всех людей, но видя алчный блеск в его глазах, я поняла, что он лжёт. Сёстры согласились, их женихи хлопали в ладоши, а я лишь мотала головой и теребила руками маленькие, крючкохватные грабельки.
Старшая сестра по интересам своего бакалейщика продала треть своих овсов, младшая занялась пошивом одежды, но очень быстро однообразная работа утомила её. Поэтому младшая сестра наняла семь портних. Её жених фермер настоял, чтобы она открыла фабрику, и старшая сестра её поддержала, так как очень уж хотела платье со шлейфом из морского атласа, украшенное кораллами и жемчугом. Младшая сестра с легкостью обменяла на платье старшей сестры своё столовое серебро.
Тем временем дрессировщик зайцев предложил продать ему мои кочерыжки или обменять их на двух цирковых удавов. Я не соглашалась. Он упирался и всё твердил, что мои кочерыжки сделают его зайцев волшебными и зрителей будет больше. Он думал, только о том, что нужно ему.
Покупателей моих кочерыжек было так много, что я прикрепила табличку на палочке с надписью: «Кочерыжки не продаются!» Табличка не помогали, сёстры не отступали:
— Зачем тебе кочерыжки? Отдай их нам!
— Ты не понимаешь, как можешь разбогатеть на своих кочерыжках! Ты сможешь выйти замуж за любого человека на земле, меняя свои кочерыжки на его руку и сердце.
— Но я не хочу замуж! — перебила я старшую сестру, опасаясь, что она продолжит говорить ужасное. — Тем более, что кочерыжки — одно, а любовь человека… разве её можно выменять? Нельзя такое говорить, нельзя так думать.
Сёстры не понимали и продолжали смотреть на меня странно. Они всегда смотрели на моё лицо, точно с ним что-то не так. Замолкая, девушки разглядывали мои черты с самыми неприятными чувствами. Женихи их наоборот смотрели как-то иначе, что мне не нравилось ещё больше. Так они смотрят на поля своих невест, но почему-то не на них самих.
Стала их избегать, присутствия ли, слов. Что, — мол, — они женятся на моих сёстрах, и я стану им как сестра. Сёстры терпеть не могли таких речей и прогоняли меня. В дождливую или снежную погоду я направлялась к капусте и рассказывала кочерыжкам про все эти разговоры. Моя капуста растёт и зимой, и осенью — в любую погоду. Наверно, это странно, но ведь, для того, чтобы спасать людей не нужно ждать особый сезон.
В теплую погоду я мчалась к полю. Осенью, оно выглядело печальным, и я подолгу бродила, думая о своих одуванчиках. Весной моей меланхолии как не бывало, так как одуванчики росли прямо на глазах.
Сейчас, когда лето торопливой птицей уже расстелило повсюду свой цветочный ковер, я тоже иногда чувствовала себя несчастной.
Однажды, старшая сестра была не в настроении, оттого что ее бакалейщик что-то ей сказал про меня, и я глухой ночью накинула на длинную полотняную рубашку платок своей бабушки и убежала на своё поле.
Одуванчики расступились, когда я ступала меж ними, опасаясь нечаянно их задеть. В ту ночь я почувствовала себя большей сиротой, чем раньше и присев подле своих одуванчиков долго с ними говорила, вытирая слёзы с распухших век. Вдруг, я заметила, что на поле я не одна.
Ко мне шел человек, мужчина — высокий, с немного взъерошенными волосами. Я хотела убежать, но от испуга только вскочила, озираясь. Он подошел так близко, как я позволила, остановив его протянутой вперед ладонью, отгораживаясь всеми пальцами.
Человек оказался так красив, что я подивилась, — темно, а так хорошо видно его черты! Невольно я убрала руку, а он не сделал ко мне ни шага и просто молчал. Молчал и смотрел.
— Это моё поле! — наконец сказала я.
Он вбирал мое лицо глазами.
— Я знаю, чьё это поле, — мягко и медленно произнёс он, будто боялся напугать меня.
— Вы наверно уже знаете, что ни поле, ни кочерыжки не продаются! — воскликнула и вдруг поняла, что мне больше не страшно совсем.— Знаете, если бы я могла жить здесь, на поле и не возвращаться к своим сёстрам! — тихо, но упрямо произнесла я.
— Почему? — спросил он, не отрывая от меня глаз.
— Они прогоняют меня, я им не нужна, — твёрдо проговорила я, топая правой ногой от бессилия, запрещая себе плакать.
— А ты знаешь, почему? — опять спросил он.
— Я им мешаю. Наверно. Ничего не продаю, не покупаю. Просто живу и люблю всё вокруг. Разве только варю кочерыжную похлёбку. Но это любой бы мог.
— А это поле? — спросил он.
— Это поле — единственное, что у меня есть. Оно такое большое. Как оно только помещается в моём сердце? Но и птицы…все птицы тоже там — в моём сердце. А высокие деревья? А широкие холмы? А все капустные грядки? Лучше бы я родилась капустой. Была бы единственной говорящей кочерыжкой. Я говорила о мечте, чтобы все кочерыжки заговорили. Тогда бы я больше никогда не чувствовала себя одинокой. Никогда, никогда! Говорила бы с ними, как с родными. И с полем. Это поле дороже любого богатства. Оно не имеет цены. Любовь же тоже бесценна. Получается, земля, на которой мы стоим в данный момент — тоже моя любовь. Словно мои родители, которых давно нет. Точно все живы, пока я здесь.
А если бы ты узнала, что это поле любит тебя так же? — произнёс он, добавив неловко, — взаимно?
— Я была бы счастливой. Но разве такое возможно? Разве то, что я люблю, может любить меня так же сильно как я?
— Что ты желаешь больше всего на свете? — спросил красивый человек.
— У меня три желания,— сказала я.
Он попросил меня глазами продолжать, и я произнесла:
— Мне бы хотелось узнать, почему так гневно смотрят на меня сёстры и так… жадно, их женихи. Иногда хочется, чтобы на моём поле были не только одуванчики, но и цветущий лён, золотые макушки подсолнухов, дикие растения и все-все самые красивые цветы на свете! — я смутилась, так как почувствовала, как щеки стали пламенными от возможности впервые выразить вслух свои желания.
— А третье? — нетерпеливо спросил мужчина.
— Всё-таки интересно узнать, как выгляжу. Понимаете, ни одно зеркало, ни гладь реки, даже лесной ручей… — абсолютно всё и всегда отказывается показывать моё отражение.
— Тогда у тебя всего два желания, — нежно проговорил красивый человек. — Глаза твои краше самых больших ночных васильков, нос с небольшим пригорком, где притаилась горсть золотых веснушек, а губы — розовые, как лепестки после дождя. Волосы цвета тёмного отблеска меди, а брови… брови, словно две маленькие ручки от берестяных коробочков. Потому твои сёстры так прогоняют тебя, а их женихи так странно глядят. Ты умна и диковата, что делает тебя ещё и сильной, только совсем уж опрометчивой, раз ты так спокойно разговариваешь темной ночью с незнакомым мужчиной в поле.
Я отодвинулась от него, но волнительно смотрела в темно-бирюзовые глаза. Они отзывались во мне трепетом и ещё чем-то новым, потусторонним, тем, что полюбили бы и все мои кочерыжки.
— А желание номер два ты можешь исполнить сама, как и множество непроизнесенного тобой. Тебе нужно только представить, что ты хочешь и вдохнуть как можно больше воздуха глубоко-глубоко!
Я улыбнулась и осмотрела поле.
— Хочу слева много золотистых подсолнухов — высоких-высоких, чтобы облака оседали на них и таяли от такой красоты! Неподалеку, дикие и упрямые растения, чтобы солнце просвечивало сквозь их разные лепестки! И цветущий лён… но чтобы всюду вокруг них, поодаль, по центру, на тропках — одуванчики…
Мужчина кивнул и показал рукой на поле, что изменилось после моих слов.
Создать такое волшебство под силу только самому лучшему художнику, волшебнику или … но кто ещё может выразить подобную красоту?
Моё поле стало бескрайним. Подсолнухи выросли из земли, будто бродячие пилигримы, золотистые странники. Мне захотелось прильнуть к ним губами, но губы мои дрожали. В своём привычном, диковатом порыве я приближалась к ним, но отдаляясь, опасаясь, что спугну эту красоту. Диковатые и высокие цветы напомнили мне сказочные маячки из сказочных легенд моей бабушки. Может и здесь, за чудесами лепестковых цветов прячутся крошечные лесные девочки, которые втирают себе в волосы сладкую пыльцу? Может, они танцуют, взмывая с лепестка на лепесток, пока я разговариваю со своими кочерыжками? А льняные глаза… разве может быть что-нибудь более восхитительное, чем нежное упрямство неподчиняющихся цветов?
— Теперь ты понимаешь, что можешь исполнить все свои желания? Нужно только желать.
Я смотрела на него во все глаза.
— И так я могу пожелать всё-всё?
— Разумеется.
— И всё-всё сбудется?
— Да, — сказал он, улыбаясь.
—Но почему? Почему так не происходит у моих сестёр? Их женихов? — спросила я.
— Потому что их желания корыстные. Они хотят получить себе всё без труда, без заботы. Сказки любят таких, как ты. Можно я кое-что спрошу у тебя?
— Хорошо, — робко и как-то зыбко кивнула головой я.
— Согласишься ли ты выйти за меня замуж? — спросил красивый человек.
— Но я совсем ничего о Вас не знаю, — пожала я плечами. — Понимаете, родители учили меня верить только себе.
— Тогда я буду ждать! — воскликнул он.— Буду ждать, что ты поверишь себе про меня.
Он исчез, а все мое прекрасное поле осталось. И я долго прогуливалась среди моей новой сказочной красоты, целуя сильные подсолнухи, слушая звон ветра в гордых спинках стебельков и приглаживая ладонью упрямые льняные цветы.
После я вернулась домой и проспала больше положенного. Проснувшись от смеха своих сестер, я подошла к окну, вспомнив о вчерашнем человеке и его волшебстве. Что-то с моим полем было не так. Точно кто-то вытоптал всё прекрасное, что на нем было.
Я побежала в поле босой. Нет; здесь никто ничего не топтал. Просто бакалейщик и фермер скосили все растения на моём поле. Кое-где еще белели немногочисленные пушистые головы, но все растения — я уже молчу про подсолнухи, дикие цветы и лён, — были срезаны под корень газонокосилкой.
Сначала мою душу сковал страх. И тревога росла. Я села на землю и плакала. Здесь больше никого не было. Из слез моих одуванчики не выросли, как могло быть в доброй сказке.
Дома сестры высыпали мне горстку монет — за мое поле, которое продать меня никто не просил. Они же знали, что я бы не согласилась. Впервые в жизни я так разозлилась, что бросила монеты в своих сестёр.
Поле выглядело сиротливым, но сладким. Почему сладким, пока не понимала, но слабой себя не чувствовала. Наоборот, огромную силу ощущала, будто внезапно выросли крылья. Даже обернулась вокруг себя, дабы увидеть их кружевной побег. Конечно, крыльев не было. Ведь бывают крылья внешние, у ангелов или эльфов. У меня все по-другому – крылья в душе.
Я смотрела на свое безодуванчиковое поле безотраженной, но знала, ; сквозь эти бежавшие слёзы я всё-таки знала, что одуванчики вырастут снова.
И даже если я больше никогда не увижу того красивого человека, я справлюсь.
"Я справлюсь" ; эти слова подняли во мне такую бурю, что я невольно сравнила себя с кораблём у которого забрали море и с поэтом, продающим свои стихи из-за отсутствия еды.
«Нет, ; думала я. ; Нет, девочка моя! Будь кораблём и море появится. Будь поэтом и созерцание души накормит тебя».
Тихо и бесшумно я стояла, продолжая ощущать громкий и дикий аромат собственных одуванчиков, которые попали в такую беду.
; Я вас спасу! ; крикнула я и услышала свой собственный голос эхом. Эхо видимо скорбило, как и я, но оно лучше меня, так как свободнее.
А что мне мешает быть свободнее? Насмешки? Надо мной и так смеются! Слезы? Они позволяют мне стать сильнее. Кочерыжки? Нет, только не кочерыжки...
И тут, вспомнив о своих кочерыжках, я побежала к ним, ; капустным грядкам, опасаясь, что бакалейщик с фермером решились снова украсть их.
Капуста была на месте и выглядела прелестной. Раньше кочаны казались картой волшебных дорог, а теперь прожилки не были такими жестковатыми.
Я собрала их все. Все до единого. И в несколько заходов перекатила на тележке, отправив в огромный чугунный котёл.
Сварив всё вместе с кочерыжками, я разделила суп на две части:
Одну для людей, которую аккуратно разлила по банкам и развезла по домам совершенно бесплатно, вторую для поля. Да, наверно это звучит странно, но я отправилась на поле, чтобы исцелить его супом.
Ни сестёр, ни их женихов не было, поэтому они не могли гоготать как тролли-камнееды. А другие люди даже если бы им и стало смешно, смех бы сдержали. И не из-за меня, вовсе не из-за меня, а моих кочерыжек, которые умели спасать и ставить на ноги.
До поздней ночи я поливала кочерыжной похлёбкой своё поле. Еле держась на ногах я всё-таки напоила всё поле, каждый ломтик земли и, рухнув на землю от усталости, заснула крепким сном.
Утро разбудило меня ласточками и диким ветерком. Я открыла глаза и не сразу поняла, что произошло.
Куда-то исчезло моё поле. Впереди появилось бирюзовое море, по которому плыли белопарусовые кораблики и лодочки в виде крупных и нежных золотых рыб.
; Откуда здесь море? ; спросила я у одного человека, оказавшегося поблизости.
; Это подарок Его Высочества невесте.
Я обернулась. Позади меня стоял величественный лес, утопающий в свете солнца.
; Откуда здесь лес? ; спросила я у пробегавшего мимо незнакомого мальчика.
; О! Это сударыня, лес Его Величества ; подарок невесте.
Я прошла через лес и увидела бесконечное пространство полей с пшеницей, гречихой, подсолнухами, льном, дикими необыкновенными растениями.
; Откуда здесь столько полей? ; спросила я у одного землепашца.
; Это поля невесты Его Величества.
Наконец, я нашла своё поле и увидела там огромные, высокие одуванчики. Они возвышались, словно деревья. Я подбежала, обнимая то один, то другой.
Среди этих одуванчиков стоял дворец из белого камня с окошками, дверцами и так напоминал ларец, что я замерла в восхищении.
Из двери дворца вышел тот самый красивый человек. Он шел ко мне, а я не верила глазам своим.
; Чей это дом? ; спросила я у него.
; Твое поле было заколдовано, но ты полюбила его таким и потратила все свои кочерыжки, чтобы спасти растения и ... увидеть меня. Я ; король одуванчиков. А это всё ; моей невесты.
; А кто Ваша невеста? ; печально спросила я, чувствуя себя несчастной из-за его последних слов.
Мужчина вынул из кармана зеркальце. Оно тоже было в виде одуванчика. Он передал зеркальце мне и я впервые увидела своё отражение!
; Моя невеста ; самая красивая и любимая девушка на земле! ; произнёс король Одуванчиков.
Свидетельство о публикации №223031201271