Улов

Море бывает и звонким, и тихим. Если только дождь не сшивает волны одну с другой. И спустя тысячи лет ничего не меняется. Если сегодня утро накинуло белую рубашку, расшитую головками льна, возможно так случится и спустя десять веков.

Он любил всё и корабли. Не раз ноги его стояли на палубе и оттуда, с незваной опоры диковатой поступью сходил он снова на берег. Обычный рыбак, человек моря, родившийся в поцелуе солнца.


Погрустневший вид его оживал здесь, на возвышенности, островке странном для одних и свободным для других. Повсюду им сплетенные сети, корки хлеба с малым мякишем и звонности бабочек. Глаза, оживленные чуть дельфиньи глаза его вбирали в себя столько моря, сколько могла впустить душа.

Столько лет чуда не ждут, а он знал. Много знал не хромой песней, не ваксовым карандашом, отмечавшим для нелюбимой женщины количество пойманного утром, днём и вечером... и даже не сердцем пытающимся вырваться в ветер на родном рассвете. Нет, просто знал что-то ещё необузданное, недосказанное, пока никем незамеченное.

Бережно завернутый камень янтаря в капустный лист припрятал он на дно правого кармана не для неё ; скупой и чёрствой женщины, а почти для какого-то нового жизненного витка. Будто колесница всё же примчится, покажется дух её, он на что-нибудь согласится и, меняя все за один миг, он найдет в себе волю не вернуться к той постоянно чужой. Ибо путы невозможны без любви, как восход без солнца.

Нет, что-то рассохлось и ушло куда-то в другие дали, как две параллельные прямые, убедившиеся за столько лет, что не могут пересекаться, ; не зови, не стой над душой, не тащи к себе ловушками. Лодки понимают больше, хоть и голоса не подают.


Он всегда много думал. Стоит перед солнцем, руки в карманах, ; как есть, ему скрывать нечего. Так мыслит дирижёр, слушая все инструменты в отдельности, только воедино. И чего ей запала в душу эта глупая легенда о белой рыбе? Подумаешь, кто-то видал её! От такой жизни не только белую рыбу увидишь. В глазах шального рыбака вся рыба ; клад.

Что такое рыба для него? Свобода? Да, именно свобода, которую он ловит. Но после он отдает ее той, что нареклась женой. Сама назвалась, а он и не помешал. Какой рыбой она была бы? Огромной, несуразной колючей-колючей и темной. Что любила бы она будь рыбой? Деньги, как и теперь. Деньги, за которые жалит его крепче, чем другая другого.

; Эй! Ты сегодня что-то совсем рано! ; подошел рыбак по прозвищу Жмых. Всё у него жмыховые присказки, так и прозвали.
Он не ответил.
; Видать и ты решил поймать белую рыбу? ; не сдавался Жмых. ; Да только на крючок её не поймаешь.
; Откуда тебе знать? ; спросил он Жмыха, снимая шляпу и оставляя её подле себя.
; Потому что я ее видел, ; как-то хмыкнул Жмых. ; Горе тебе если ты её увидишь.
; Почему? Так блестит?
; Так опасна, ; Жмых вытащил занозу и слизнул кровь с пальца. ; Жена от тебя сразу уйдёт.
; Тогда лучше увидеть её. Какая она? Неужели существует?
; Поверь, я и сам не видел, покуда не заметил, как хороша. Думал, показалось. Какой у тебя улов нынче. Отдашь мне?
; Не смешно.
; А вот подожди. На-ка трубу, взгляни на восходе вон в тот уголок.
; Зачем? Держи и делай, как велю.

Рыбак взял трубу, и Жмых отошёл чуть дальше.
Солнце сегодня показалось ему несмелым. Жмых раздражал загадками и подмигиваниями. Но вот огромное блюдце солнца показалось на самом бескрайнем краю океана и … Что это? Рыбаку стало не по себе.

На фоне солнца появилась какая-то ныряющая ленточка, -- нечто прекрасное, зыбкое и перламутровое белого цвета. Он засмотрелся и вспомнил про Жмыха только когда тот в стороне присвистнул.

; А вот теперь отдай мне трубу!

Но рыбак уже успел заметить самое главное, как перламутровое превратилось в прекрасную девушку, под ногами которой в один миг выросло подобие скалы, точно постамент и она покрытая белой, непревзойдённо-сияющей чешуёй, начала приближаться к берегу.

; Труба выпала у рыбака из рук. Жмых стоял с разинутым ртом, переводя взгляд с девушки на рыбака и обратно, а затем побежал домой со всех ног, испугавшись, теряя по дороге мятую шляпу и недоплетенные сети.

Девушка подплыла и вышла из океана.