38. Молчанов

Похороны прошли. У Нины Ивановны кроме меня еще была племянница -- высокая женщина с выпирающим подбородком. Она помогла собрать подруг и очень дальних родственников моей третьей бабушки в кафе.

Я лежала в своей комнате на полу, прямо на спине. Рядом со мной таился телефон. На него постоянно приходили сообщения. Я смотрела в потолок, чувствуя тепло от отопительной трубы. Тихо? Отнюдь. Во мне журчали воспоминания, но не как в фильмах, где вспоминают отдельные отрывки, выстраивая их в коллажистую гирлянду. Нет. В мыслях запечатлелись только три открытки: Нина Ивановна, когда я увидела её впервые. С окрашенной чёлкой и газетой, где обо мне вышла статья. А третье... Третье -- когда я лечила женщину от гриппа. Я так боялась тогда, что ей стане хуже, и эти предчувствия, да, самые несносные предчувствия жалили меня осами.

Не боялась остаться одна. Тем более, что одна я не была. Думаю, духов вокруг предостаточно, только я запретила им приходить. Я звала её, мою третью бабушку, но она лишь во сне, каком-то дремотном слёзном забытье лишь однажды пришла ко мне. Сон тотчас растаял, но я чуствовала родное присутствие любимого человека, дивного человека, такого высокого, что она порой задевала башенным "вулканом" из волос верхную часть двери.

Нет, я больше не плакала. Либо я всё выплакала за эти несколько недель и слёзы закончились, либо уже не было сил на них. Когда чувствуешь, что человек, пусть и в образе духа, где-то рядом, поблизости, боишься огорчить его.

Дверь приоткрылась и огромная белая и пушистая голова заглянула в комнату. Волк.

-- Волк! -- я села на пол и он прильнул ко мне ждущим облаком. Чувствовала его. Его так давно не было -- три дня! -- Где ты был, Мохнатик?

Я гладила его густую и пушистую, призрачную шерсть и понимала, -- во мне просыпается жизнь.

Мелодич хотел пожить у меня какое-то время, но я не позволила. К тому же родители и бабушка этого не одобрят. Поэтому он обиделся и почти не звонил. Хорошо, не почти. Он не звонил совсем.

Звонил Молчанов и постоянно спрашивал как я. После того, как Приз сказал мне о симпатии Юрки, мне стало не по себе, но мне нравится дружить с ним. Странно, что он умудрился влюбиться в меня так скоро. Юрка не мог без меня ни дня. Ни без Волка, а именно без меня. Волк и он -- всегда вопринимаются мной обособленно друг от друга, а ведь Волк -- будто часть его души. Архетип.

Честно признаться самой себе, я могу в том, что очень привязалась к Волку. Он хоть и сбежал куда-то на три дня, а я все равно его прощаю и люблю все больше. Молчанову это не очень нравится. Он застывает даже если что-то говорил и смотрит, как я тормошу призрака зверя, который тыкается в мои руки щеки, шею своим здоровым носом, и я глажу, глажу его немного сонный вид.

Дорогое... что это для меня? Прежде всего любимые люди. Книги. Да, книги в любые ливни и бури. Людям не всё можно рассказать. Книга -- лучший бурелом. И если бы меня спросили, к кому обратиться за помощью, чтобы укрыться от плохого и побеждать вновь, я бы ответила -- к книге.

Вода -- источник свежести: других мыслей, нового утра, отражений, всепоглощающей чистоты. Огонь. Вечный огонь за людей, которые победили на войне. Внутренний огонь -- постояннное созидающее "горение", позволяющее помогать, спасать, создавать; идти, бежать, лететь... жить.

Мысли, точно белые пышнопёрые птицы обхватывали меня всем своим естеством, одурманивая принесённым ими ветром. Мне было странно, что теперь нет Нины Ивановны, я живу в Сердце Крёстного не одна, а со зверем Молчанова. В то время как сам Юрка, помимо того, что звонит, приходит утром и уходит вечером.

-- Ты заряжаешь меня невиданной силой! -- говорит он. -- Я не буду наряжать тебя в свои слова о том... -- он замешкался, -- что я чувствую к тебе. Достаточно того, что Волк постоянно с тобой. Просто хочу быть рядом. Не потому что после похорон НИ ты почти одна, вовсе нет. Просто я без тебя один... правда, меньше, гораздо меньше, чем с тобой.

Мы делали пирожки. Слоёное тесто и картошка с жареным луком. Начинки не хватило и я достала клюквенный конфитюр.
-- А я никогда не бываю одна, -- пожала плечами я и подтыкала волосы надо лбом дальше за косынку. -- Слушай, Юрка, можно тебя спросить?

Вопрос, который я хотела задать давно уже давно "парил" над пирожками, "съезжал" со скалки, точно с горки и теперь, он подобрался к губам, чтобы соскользнуть с них.Невольно я смахнула с губ "летающие" крупинки муки.
-- Хорошо! -- кивнул Юрка и покраснел.
-- Вы знали... Вы... с Призом знали, что моя Нина Ивановна...

-- Да! -- Молчанов не дал договорить. -- Но знал Приз, а я понимал... из-за Волка, который всю дорогу -- нашу с тобой -- то показывался мне, то скрывался.

-- Откуда Приз знал? -- спросила я, вспоминая, как он поцеловал меня.
-- Просто знал и всё. Так же как я знаю, что в прошлой жизни ты была моей женой.
-- Что?! -- я выронила скалку и она покатилась по полу.
-- Я все знаю, -- так же спокойно произнёс Молчанов, как и тогда -- несколько минут назад, когда спрашивал про духовку. -- Знаю, что было, давно было. Про тебя.

Теперь я могу сказать точно -- Молчанов любил свою прошлую жизнь так же, как и свою жену. Он утверждал, именно ею я и была.
Юрка пока не говорил кем я работала, но то что он меня любил, ясно.
От этой Юркиной любви в таком кратно -- прошложизненном размере мне становилось страшно. Точно он любил не меня, а выдуманную меня. Когда я это заметила парой фраз, он покачал головой и стал говорить какими-то лоскутами, урывками, из которых я пыталась мысленно "простегать то одеяло", под которым стало бы хоть чуточку теплее.

Нет. Разве может быть теплее от Юркиной истории, хоть она вдруг и правда. Если это правда, то она внутри меня, где-то, где я выгуливаю гордость и достоинство.

Тогда, давным-давно, мы поженились не по любви. Молчанов которого звали совсем иначе работал фермером на ферме, которая досталась ему в наследство от внезапно погибшего отца. Мать свою в той жизни Юрка не знал. Поэтому, -- как утверждает, -- в жизни этой любил за двоих: за себя и того моего мужа, который им так и не состоялся.

Он так и не закончил колледж, потому что следовало работать. Больше всего на ферме он любил возиться с землей, а не с животными. Поэтому у него было несколько рабочих по найму. Одна из таких рабочих любила его, и, забегая вперёд, скажу защищая ферму от разбойничьих набегов погибла, провалившись в старый колодец. Молчанов просто дружил с той девушкой, не отвечая ей взаимностью.

Мой отец ( интересно кто им был?) не разрешил мне выйти замуж за небогатого человека и выдал замуж за того не Юрку, которым Юрка теперь.
У нас был только один-единственный поцелуй, на свадьбе. Я была строптивой и больше к себе Юрку не подпускала.
Больше того, у меня был любовник -- тот самый человек, за которого замуж меня не отдали. Он -- единственный человек, с которым я могла быть собой и не держать дистанцию, "выставляя коготки", как выразился Юрка.

Тот Молчанов ничего не мог сделать. Ему осталось только дружить с тем парнем. Развод тогда был невозможен, да Юрка бы и не согласился. Он просто брал собаку по кличке Волк и уходил в лес за ягодами или хворостом.
Единственный раз когда он из-за ревности не просто промолчал, а разнес всю библиотеку своей жены, то есть меня.

После этого я начала писать книги сама и заработав себе на жизнь, ушла. Мы жили с тем парнем в домике и реки. У того Юрки начались странные приступы. Он бегал по берегу ночами и звал меня. Однажды, по всей видимости провалился под лёд в реку, так как его тело спустя какое-то время прибило к берегу.

Я застыла от немого ужаса
-- Но ведь я писательница ... и утонула.
Это ведь было не скоро после...?
-- Этого я не знаю, -- пожал плечами Юрка. -- Знаю лишь, что ненавидел его, когда он так целовал тебя.
-- Как "так"? -- спросил я.
-- Как целовал тебя Приз, отвлекая от Волка.
-- Видел? -- опустила глаза я.
-- Я смотрел в щель двери, -- признался Юрка. -- В конце концов ты должна снова стать мне женой. На этот раз честно, по любви, как я хочу. Ты же согласна? Разве это не роковая любовь -- любить две жизни подряд?