Реинкарнация да Винчи отрывок

ТРАГИКОМЕДИЯ В 4-Х ДЕЙСТВИЯХ

   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
   Леонид Петрович Подопригора, безработный художник, 23 года.
   Марина, его пассия, по совместительству муза, 19 лет.
   Пётр Елисеевич, отец Леонида, военный пенсионер, полковник в отставке.
   Лариса Николаевна, мать Леонида, главный бухгалтер крупного ликёро-водочного предприятия.
   Захар Григорьевич Потылкин, близкий друг семьи Подопригора, отец-одиночка.
   Георгий, сын Потылкина, военнослужащий-контрактник, 24 года.
   Ева, дочь Потылкина, студентка ВГИКа, 20 лет.
   Василий Михайлович Стрельников, богатый коллекционер, галерист, собиратель произведений искусства.
   Елена Ивановна Куфельдт, психотерапевт.
   Городской сумасшедший.
   Официантка.

   Действие происходит в российском городе (без пяти человек миллионнике).

   ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
   ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
   Частный дом четы Подопригора. Просторная тёмная комната Леонида. Отделка отсутствует. Из незашторенного окна свет падает на Марину, позирующую для Леонида. Комната не обременена мебелью. Исключением служат лишь два стула, один из которых располагается под художником, а другой подвержен телесному давлению натурщицы, а также двухместный матрас в дальнем углу, на котором аккуратно сложены женские предметы одежды. При этом стул Леонида гораздо удобнее, чем стул Марины, которая по просьбе своего бойфренда облачена в нижнюю и верхнюю туники древнеримской эпохи, и на голове красуется диадема. Естественно, не обошлось без мольберта с холстом, нагло повёрнутого к лицу творца, держащего верхнюю часть кисти в зубах и застывшего в раздумьях.

Марина (мучительно вздыхая). Лео, любимый! Ты пишешь с меня уже третий месяц. Я очень утомилась, побереги мои нервы. Ты уже вторую неделю клятвенно заверяешь, что добиваешь последние штрихи, и завтра мы заканчиваем. Пойми, я тебя очень люблю, но от таких завтраков может случиться заворот кишок (бросает молящий взгляд).
   Леонид (выходя из-за холста). Незаменимая моя! Я должен быть запредельно честен. Признаюсь, я не смогу закончить твой портрет. Намедни я ощутил, что для завершения мне чего-то не хватает. Какого-то толчка, некого импульса, понимаешь!?
   Марина. Не совсем. Родной, может, тогда прервёмся и оставим это до лучших времён? Пауза тебе не помешает. Можно я всё-таки одним глазком гляну, что там получилось хотя бы на этой стадии? Я прямо сгораю от любопытства, зай! Пожалуйста!
   Леонид. Я же говорил тебе, ни в коем разе! И дослушай теперь наконец! Не перебивай меня!
   Марина. Прости, я не обесцениваю твои труды и знаю, как это всё важно для тебя. Говори, я не мешаю.
   Леонид. В общем, вчера я ехал в маршрутке, и меня осенило. Я осознал причину ступора. Из водительской магнитолы вещала какая-то радиоволна, и диджеи поставили для слушателей песню… Как бы тебе объяснить… Короче говоря, она тот самый катализатор.
   Марина (с усмешкой). Я даже не буду пытаться делать вид, будто я что-нибудь поняла! Ты умеешь троллить, поэтому пока воздержусь от реакций. Но знай – я не сомневаюсь, что ты неординарная личность. Ты до сих пор продолжаешь меня удивлять, если тебе это интересно. Так что за песня-то?
   Леонид. Я не знаю ни исполнителя, ни жанр. Я даже толком не разобрал слова. Могу сказать только, что она была на английском. Мне не хватило смелости спросить у людей в салоне автобуса, сильно жалею об этом, конечно же. Зашазамить её также не смог, телефон был севший в ноль. Теперь мучаюсь.
   Марина (с участливым видом). Ну, попробуй мне её похоже напеть, быть может, мотив будет знаком, и я тебе подскажу, чья она. Сориентируй.
   Леонид. Ты стебёшься надо мной? Ты же лучше всех знаешь, что мне медведь с десятиметровой вышки ухо отдавил!

   Оба мило хихикнули.

Леонид. Хорошо, я попробую (калибрует гортань). Вот, слушай, что-то наподобие этого: омади-и-и-и, омада, лайгоузонда-а-а-ау, на-на-на-на, рум комзоун. Это припев был. Куплеты пока не готов воспроизвести.
   Марина (с умилением). Что-то знакомое, я её точно где-то слышала, только не могу припомнить наверняка, где именно. Лео, честно говоря, мне правда невдомёк, при чём тут эта песня? Какая тут связь с моим портретом? Это всё гиперстранно. Если ты перегрелся, давай я за градусником схожу!?
   Леонид (снисходительно). Эх ты, дурёха моя. Если я снова не переслушаю полностью эту композицию, будь уверена – я никогда не смогу дописать твой портрет. Это уже не зависящий от меня фактор, извини. Считай, что эта песня – моя муза.
   Марина. То есть с этого момента от должности музы я отстранена?
   Леонид. Да нет, ну что ты! Не суди строго и не прими за блажь. Я обещаю, что как только я отыщу эту песню, а я ее отыщу, – эта картина, как минимум, будет экспонирована в Лувре. Помяни моё слово.
   Марина. Да мне не успех картины важен, дорогой, мне главное, чтобы ты счастлив был и удовлетворён собой. Все регалии и титулы – это явление преходящее-уходящее. Главное – как ты себя оцениваешь. Не живи ради премий да социальных одобрений, живи для себя. Я верю в тебя и никогда не принижаю твоё мастерство, только будь морально готов, что картина долго будет ждать покупателя, не делай на неё больших ставок, чтобы потом не сломаться.

   Разговор прерывает аккуратный стук в дверь. За дверью слышится властный женский голос матери Леонида.

   Лариса Николаевна. Лёнечка! Марина! Спускайтесь обедать, всё готово.
   Леонид. Ма! Зайди сюда, пожалуйста, важный вопрос есть к тебе.
   Мать заходит в комнату и удивляется внешнему виду Марины.
   Лариса Николаевна. Так, дети, прекратите приобщать меня к вашим ролевым играм. Будьте добры эти реконструкции проводить без меня. Ещё Калигулы нам в доме не хватало с оргиями.
   Леонид. Забавно, но не смешно. Мам, выручи, ты случаем не помнишь песенку, в которой пелось примерно так: омази-и-и-и, омаза, лайкозоу дза-а-а-а-а, на-на-на-на, ракомзоун? Только сразу не отмахивайся, дескать, не помнишь. Хотя бы сделай вид, что пытаешься вспомнить. Очень нужно.
   Лариса Николаевна. Нет, солнышко, пока мне это ни о чём не говорит. Но мне кажется, если бы ты в конце перешёл на фальцет, то, возможно, какие-нибудь зацепки бы появились. Может быть, ты далёк от оригинальной интерпретации?
   Леонид. А вот это было смешно! Цинично, но годно.
   Лариса Николаевна. Так, кукозики! Всё стынет. Хватит ерундой страдать, Мариночка, переодевайся. Идёмте есть, там отец уже за столом всех сейчас проклинать начнёт. Он поднимется сюда и нами отобедает.

   Марина отходит к матрасу и начинает переодеваться.

   Леонид. Извините меня, конечно, достопочтенные дамы, но пока мой интерес не удовлетворён, я вынужден отказаться от трапезы. Приятного всем аппетита. Папочке – пламенные приветы с обнимашками. Я не смогу ни есть, ни пить, ни спать, пока не отыщу эту песню! Это дело принципа. Если я не сдержу своих слов, то запротоколируйте, что я вероломно предал высокое искусство.
   Лариса Николаевна. Ну и зачем объявлять голодовку из-за какой-то нелепой песни, сыночка? В такой глупой смерти ни смысла, ни чести нет. Ладно, пошутили и хватит. Захочешь – подходи, дело твоё. Марина, переоденешься – и мигом вниз, там куриная отбивная с картошечкой и слойки яблочные к чаю, пальчики оближешь!
   Марина (завершая переодевание). Лео, ну не смешно уже, любимый, прекрати паясничать. Знаешь же, что я без тебя не пойду. Ну подурачились, и хватит. Лариса Николаевна, дайте минутку, и мы спустимся. Я вообще уверена, что это всё шуточки у него. Он, сто процентов, уже закончил этот портрет, просто пока не готов мне его показать. Ну, коли сомневаешься в моей реакции или стесняешься, то покажи хотя бы матери своей, пусть оценит и своё мнение выскажет, может, и убедишься, что хорошо вышло.
   Леонид. Да не буду я эту картину покамест никому демонстрировать! Ну, русским же по белому сказал, что она не готова. Как закончу, так милости прошу! А при каком условии я её довершу, повторяться не стану. Нет песни – нет картинки. Разговор исчерпан. Точка! Тчк!

   Тем временем Марина благополучно завершила процесс переодевания.

   Лариса Николаевна (нежно беря Марину за руку). Ладно, дорогая моя, не подыгрывай ему. Пущай ищет свою песенку дурацкую, нанимает частных детективов, армию музыкальных экспертов, пусть что угодно предпринимает. Жрать захочет – отвернётся от своего искусства и глазом не моргнёт.

   Леонид остаётся наедине с собой и своими мыслями.

Леонид (сам себе). Что же за напасть-то такая! Ну на языке же вертится трек этот треклятый! На поверхности. Не выдумал же я его себе?! Оглади-оглада, да-да-да-да-а-а-а-а-а-а, ра-ра-ра-ра лам коузом. А теперь, если не узнаю, чья это песня, и спущусь поесть, Маринка подумает, что я пустослов. Да и предки засмеют, дескать, опять слова на ветер распыляю. Теперь принципиально придётся воздержаться от еды. Потом из холодильника без лишних свидетелей перехвачу при первой возможности. А сейчас надо стойко быть в образе и вопрос с песней закрыть как можно скорее, этот шедевр сам себя не допишет.

   Леонид подходит к матрасу, приподнимает его, достает накидку и набрасывает её на холст. Тотчас же в комнату без предупреждения и стука входит его отец Пётр Елисеевич, имеющий строгий и решительный вид.

   Пётр Елисеевич. Так, милый человек! Ты жрать идёшь? Мать внизу мне доложила, что ты опять какие-то фокусы отчебучиваешь. Что у тебя на этот раз из чудачеств?
   Леонид (цокая). Бать! Не начинай снова эту канитель! Сегодня не поругаемся, даже не старайся! Я попозже поем. Поставьте в холодильник, разогрею ближе к вечеру. Одному надо побыть.
   Пётр Елисеевич (глубоко выдыхая). Будь любезен, мой дражайший Лёнчик, выслушай меня сейчас предельно внимательно. Без пререканий, сыночек! Ты живёшь в моём доме. Под моей смазанной крышей. Хозяин здесь я! Условия здесь ставлю тоже я! Посему, если твоя вольная душа жаждет жить по своим правилам и сбросить «тоталитарные» оковы, – ты знаешь, где выход. Твои двойные стандарты меня изрядно утомили. Биологически ты взрослый лоб. Но как личность ты не состоялся. Ты не реализован. Ты никто.
   Леонид (изображает равнодушие, но голос его то и дело срывается). Отлично. Претензий не имею. Папулечка, родненький, подскажи, пожалуйста, коли не затруднит, – ты не припоминаешь песню, там припев звучит примерно так: орази, ораза, лайгомзоун джа-а-а-а-а-а-а, ня-ня-ня-ня раф дробзоун?
   Пётр Елисеевич (не обращая внимание на вопрос). Я забрал тебя из кадетского корпуса, потому что ты нытик и субтильный ипохондрик. Перестал подавлять твою волю в творчестве. У мамочки твоей любимой пошёл на поводу, дал добро, чтобы она тебя запихнула в этот никчемный институт культуры и искусств, который ты тоже ни черта не закончил. Ты вообще в состоянии хоть одно дело довести до конца, Лёня?
   Леонид. Да, да, да! Бла-бла-бла. Я с трудом подавляю зевок, папулечка. Заманал. Прости за жестокую прямоту. Если не хочешь оказать содействие в поиске песни – будь добр, спускайся вниз и покушай.
   Пётр Елисеевич. А вот хамишь ты мне абсолютно напрасно, дружок. Приоткрою тебе одну маленькую тайну – ты всего лишь мой сперматозоид. Замутнённая капля. Это единственное соревнование, в котором ты победил. В сущности, ты бесполезен для общества. Хоть и позиционируешь себя как художник, но ведь ты даже не написал ни одной социально-значимой картины. Все эти работы проходные и посредственные. Ты пустой. То портретист, то маринист, то баталист, то футурист. Даже внутри своей субкультуры не нашёл себя. Ты меня очень разозлил, поэтому терпи это всё сейчас. Но это не значит, что я тебя не люблю. Ты наш с матерью единственный ребёнок. Благодари Бога за Маринку – никакая другая девка не потянула бы подобные закидоны и причуды.

   Леонид тщетно пытается перебить, открывая рот во время отцовских реплик.

 Пётр Елисеевич. А ну цыц! Я прекрасно знаю, что ты считаешь меня деревянным солдафоном, но мне плевать. Повторяю – ты на моей территории, мужичок! Сменишь локацию – живи любым распорядком. И поставь уже наконец себе сюда обратно всю мебель, которую я покупал. Твои претензии на гениальность в дизайне комнаты смешны. Не коси под карикатурных коллег по цеху. Этот стереотипный аскетизм покрыт мхом. Будь самобытен хоть в чём-нибудь. Умоляю!
   Леонид. Раз уж я доставляю тебе столько душевных мук, то могу уйти прямо сейчас. Ты только не сочти это за манипуляцию. Я не пытаюсь давить на отцовские чувства. Просто, видя твои страдания, хочу облегчить вашу с мамой жизнь.
   Пётр Елисеевич. Дурилка ты картонная! Да если бы у меня была цель тебя сбагрить куда подальше – выкинул бы тебя, как щенка, с этой жилплощади. Я хочу, чтобы ты реализовался. Просто ответь мне на вопрос элементарный – кто ты? Что есть твой род занятий?
   Леонид. Ну, очевидно же. Я – художник.
   Пётр Елисеевич. Да хрена с два! Хреножник ты! То, что ты ляпнул, – это лишь хобби. Ты ничего с этого не зарабатываешь. Если живёшь в этом доме и претендуешь на взрослое отношение к себе – то зарабатывай копеечку и хотя бы периодически покупай продукты. Мы большего с мамкой от тебя и не требуем. По факту ты – иждивенец. Вот Маринка твоя пытается на плаву держаться. То ногти на дому делает, то в солярии администратором подрабатывает. Зарабатывает мелочь, а всё равно приятно. Жалко, что специальность у неё по диплому бесполезная, сейчас каждый второй юрист, по специальности шибко не потрудишься. Ты-то, конечно, выше всего этого. Не мещанин какой-нибудь. Такой белоручке главное, чтоб микробы под ногти не залетели. Верно говорю?
   Леонид. Да попридержи уже пыл свой, пап. Ну чего разошёлся-то? Если ты о чём-то не осведомлён, это вовсе не значит, что этого не существует. Я довершаю сейчас одну картину, и будь уверен – продам её за довольно симпатичную сумму. Только наберись терпения и не дави на меня. Я недавно имел честь познакомиться с одним толстосумом. Он довольно маститый арт-менеджер и частный коллекционер. Владеет арт-холлом «Репин-центр» в центральном микрорайоне. Немного подражает покойному Павлу Третьякову, поэтому весьма предсказуем. Так вот, я внимательно проанализировал его вкусы и предпочтения, поэтому считаю, что успех моего предприятия гарантирован.
   Пётр Елисеевич. Так или иначе… Дико сомневаюсь, что этот фуфлыжник захочет облегчить свой кошелёк, когда завидит твой, в кавычках, шедевр. Прости, но ни я, ни мать не питаем надежд по поводу коммерческого триумфа твоего будущего полотна. А Марина хвалит тебя лишь оттого, чтобы не уязвить твоё эго. Относись попроще к своему детищу. Если ты не против (приближается к холсту) – позволь-ка, я гляну, что там хоть у тебя есть на данный момент.

   Леонид в бешенстве подбегает к отцу и отталкивает его от полотна, не позволив сбросить накидку.

Леонид. Не смей трогать! Я не давал добро! Что у тебя за привычка дурацкая!? Сказал же, пока не отыщу ту песню, которую напел, никаких предварительных просмотров не будет. Только через мой труп!!!
   Пётр Елисеевич (пытаясь подавить ярость). Если еще хоть раз попробуешь меня так толкнуть – то считай, что ты труп! Остановись, сынок. Ты в кого превратился?! В былые времена попросту стагнировал. Но теперь – полным ходом деградация! Сплошной регресс. Ты не злись, что я тебя посредственным художником обозвал. Но это и впрямь не твоё ремесло. Я тебе не враг! Просто посмотри на себя со стороны объективно и шагни навстречу. Я хоть сейчас позвоню Потылкину, при твоём желании, и он посадит тебя на халявную синекуру к себе в фирму. Не хочешь к нему – давай мать подсуетится. Тут же ничего постыдного нет, всегда можно уволиться, если не попрёт. Ну побудь прагматиком.
   Леонид. Ага! Спасибо огромное! Раз уж я такая посредственность – может, мне вообще не заморачиваться и сразу в армию сходить?! У тебя же там прочные связи. Устроишь меня на контракт. Через пару годочков стану как ты – древесиной с функцией басистого звукоизвлечения. Буду тапочками своими в коридоре командовать и мир делить на чёрное и белое.
   Пётр Елисеевич. Ты зачем так отчётливо требуешь, чтобы тебя нахлобучили?
   Леонид. Да ты только и умеешь, что физическую силу применять и расправами угрожать. Правда-матка глаза выкалывает? Ты ведь всю жизнь хотел, чтобы я в погоны пошёл. А я другой человек. Армейская система все творческие задатки и начала подавляет. Там нет никакой индивидуальности. Это всё не про меня. И я не жалею, что нарисовал себе в медкнижку эту астму и откосил от срочки. Вот ни капли стыда.
   Пётр Елисеевич. Послушай, болезный! Откуда тебе вообще знать про деградацию в армии, если ты и дня не прослужил, не считая нескольких недель кадетки?
   Леонид. Так ты самый живой пример, папаша. Самая наглядная антиреклама. Даже не надо никаких пособий.

   Пётр Елисеевич с расширенными зрачками хватает сына за шкирку, делает ему подсечку ногой и начинает возить его лицом по полу. Последний находится в состоянии полусопротивления и в бессилии выкрикивает ругательства отцу, будучи возимым щекой по полу в неудобной позиции на четвереньках.

Леонид (орет прерывисто). Деревяшка-а-а-а-а-арррхпдпди…
   Пётр Елисеевич (озверело). Р-р-рот зааакрой! Ро-от за-а-акрыл! Ро-о-от свой за-ва-а-а-ли-ил…
   Леонид. Бамбу-у-у-у-ук-к-к-кищпьдзв… Баоба-а-а-а-аб-б-б-бфтцша…
   Пётр Елисеевич. За-ва-ли-и-ись, гадёныш, по-гань та-кая!

   Леонид продолжает бесноватые крики с надеждой на то, что услышат другие домочадцы, за неимением альтернатив решения конфликта. Через несколько секунд в комнату влетают Лариса Николаевна и Марина и оттаскивают главу семейства от слегка потрёпанного Леонида.

   Лариса Николаевна (звонко). Пе-е-е-е-етя! Вы что тут устроили снова? Мы же договаривались с тобой!
   Пётр Елисеевич. А ну замолкни и не влезай, женщина! Это всё всходы твоих посевов. Распустила его. Внушала ему исключительность. Подтирала пятую точку везде. Вот он и вырос с неадекватной самооценкой да мнит себя наместником Бога на Земле.

   Марина пытается открыть рот и возразить, но не уверена, что настал подходящий момент, и продолжает аккуратно выжидать.

   Лариса Николаевна. Полноте. Он уже зрелый мальчик. Ушло время силовых методов, офицерских ремней и скакалок, скользящих по филейным местам. Смирись уже с этим.
   Пётр Елисеевич. Лара! До тех пор, пока этот тунеядец пользуется нашей квадратурой, он будет маленькой манюнечкой. И я его буду, как кошака, харей по полу возить. Мне всё равно, что он уже двадцатитрёхлетний лоб. Его психологический возраст максимум двенадцать лет, и то с натяжкой.
   Леонид. Как вы задолбали меня уже своей токсичностью! Вы оказываете беспрецедентное давление! Ваша замшелость уже как ком в горле! Марина, собирайся! Мы уходим из этого душного гадюшника. Нам здесь не рады.
   Пётр Елисеевич. Ну, во-первых, не «нам», а конкретно тебе. А во-вторых, иди-ка ты сюда, я тебя придушу (движется к сыну).
   Марина. Пётр Елисеевич, нет! Не надо!

   Лариса Николаевна закрывает телом сына, блокируя мужу доступ. Тем временем Леонид демонстративно имитирует смелость, вытаскивая голову из-за спины матери.

Лариса Николаевна. Петя, уймись сейчас же, буян старый! Марина, ты остаёшься! Даже не вздумай никуда уходить отсюда! Уйдешь – обижусь. Имей в виду. Лёня сгоряча про уход ляпнул. Он отходчивый, ты же знаешь. Он пару денёчков у своих коллег по цеху перекантуется и вернётся. Мы это ещё до тебя проходили.
   Марина. Извините, Лариса Николаевна! Но, при всем уважении, если Лео уходит, то я с ним! Прошу меня понять и простить.
   Пётр Елисеевич. Маринка, ну ты ведь адекватная девчонка. Зачем обзываешь его этим идиотским прозвищем? Не иди у него на поводу.
   Леонид. Ну какое тебе дело!? Я её попросил, этого достаточно. Не нравится мне этот вариант имени, который вы мне дали. У просвещённых людей оно ассоциируется с Древней Спартой и их воинственным царём. Может быть, я вообще не хочу иметь ничего общего с вашими идеями.
   Лариса Николаевна. Сыночек, душа моя! Я-то чего плохого тебе сделала? Почему ты так жесток со мной? Я ведь всегда так ласкова с тобой, отнюдь не за тем, чтобы быть ненавистной.
   Леонид. Да потому что независимо от контекста и ситуации ты всегда занимаешь сторону этого заскорузлого «совка». В любом случае, не держи зла. Когда я разыщу эту заветную песню, я обязательно навещу тебя. Но вот с этим (тыкнул указательным пальцем в отца) даже знаться не хочу.
   Пётр Елисеевич. «Этим»?! Подойди сюда, щенок, я сейчас этот палец тебе в непотребное место запихну!
   Лариса Николаевна (хватая супруга за кисти рук). Стоя-я-я-ять!!! Сына, замолкни уже! Не зли папу.

   Всеобщая суматоха, сбивчивые крики, ругань, молодые уходят, Леонид напоследок хватает полотно, не снимая накидку. Марина забирает реквизит с матраса.

Лариса Николаевна (вдогонку ребятам). Подождите, дети! Пожитки свои из кладовки заберите внизу, молодёжь!
   Пётр Елисеевич. Да оставь ты их в покое! Пусть катятся ко всем чертям. Вот дармоед поганый. Не, ну ты видала, мать!?
   Лариса Николаевна. Дуралей старый! Ты зачем так грубо при ней с ним обошёлся?
   Пётр Елисеевич. А мне что, в ответ на презрение облизывать его? Я могу, в принципе, догнать его, пока не поздно, да на коленках прощения попросить. Ты берега-то не путаешь? Ты вообще здесь всё это время была? Или в прострации находилась?
   Лариса Николаевна. Так, буйвол великовозрастный! Ты на меня тут поори ещё! Вслед за детьми сейчас уйду в неизвестном направлении. Будешь меня потом по моргам да по больничкам искать. Специально со связи на денёк-другой пропаду, чтобы ты над своим поведением подумал. Всех уже измучил. Ты нынче пенсионер. Хватит твоих «войска – налево», «войска – направо». Отдыхай уже спокойно.
   Пётр Елисеевич (уже без злобы). Да если хотите, валите уже все отсюда. Минуты три пострадаю. А дальше – с кайфом поживу.
   Лариса Николаевна (сардонически улыбаясь). Ну, давай, давай, выговорись! Поматюкайся, легче станет. Можешь меня даже в наказание на хозяйственные работы отправить. Я всё вынесу.
   Пётр Елисеевич (отмахиваясь). Ой, да иди ты в пень, старуха! Ты вспомни лучше, когда у него Маринка только появилась, было же ложное ощущение, что у него вправляются мозги. Ослабили бдительность, и вот тебе на – какая-то песня теперь его сводит с ума. Он и подружку свою переформатировал полностью. Она на каждый его поступок и любой словесный бред в рот ему заглядывает. Ты прикинь, какая у неё любовь. Если бы я так бредил, ты бы не задумываясь меня бросила.
   Лариса Николаевна. Да, Петечка! Я тоже боюсь. Как бы он не профукал своё счастье подобными закидонами. Она ведь всю жизнь эти выходки терпеть не будет; всему есть предел.
   Пётр Елисеевич. Да и ты сама знаешь, что художник из него, мягко говоря, никакущий. Вспомни все его провальные работы. Все эти натюрморты, пленэры… Тьфу! Срань какая-то. Это даже не проходное. Дети в школах коррекции и то талантливее несуществующих животных рисуют. Вот в мире все проблемы из-за того как раз, что многие занимаются не своим делом. Лакеи и дворецкие на театральных подмостках кривляются. Здоровые бугаи, которым самое место на производстве, в гламур прячутся, чтоб ноготочки себе не сломать. Зато поистине талантливые вкалывают по двадцать часов в сутки, лишь бы семью прокормить. Вон, Захара Жорик – молодец. Звёзд с неба не хватает. В командировке возле Средиземного моря наш покой охраняет.
   Лариса Николаевна. Хватит уже моего ребёнка с этим Жориком сравнивать. У того в голове вообще невесть что, вместе с его папашей. Там в семейке веселья не меньше нашего будет. А ты идеализируешь вечно. Всё, Петя. Пойдем есть. Сейчас опять заново разогревать придётся.




Продолжение истории следует по нижеприведенной ссылке
https://www.litres.ru/gordey-polevoy/reinkarnaciya-da-vinchi/