Веселые ребята

     Парк культуры и отдыха им. М. Горького награжден дипломом I степени с присвоением звания «Лучший Парк культуры и отдыха в стране». (И второе место в Европе, и то потому что «империалисты» судили нечестно. – по сводкам радио ОБС).

     1 августа 1962. Через новый вокзал Таганрог-1 прошли поезда дальнего следования. Теперь к проходящим поездам можно было без пересадки доехать на трамвае маршрута № 2.

***
     Но в стране и в Таганроге тем временем происходили и менее приятные процессы.
     Если в госторговле цены уменьшились ровно в десять раз, то на рынке они изменились в среднем лишь в 4,5 раза. Так, если в декабре 1960 картофель стоил в госторговле по одному рублю, а на рынке от 80 копеек до 1 руб. 20 коп., то в январе, после реформы, магазинный картофель продавался по 10 копеек за килограмм, а на рынке картошка стоила сначала 20-25, а потом 30-35 коп. за 1 кг. Подобное происходило и с другими продуктами и, особенно, со всем мясом – впервые после 1950 года, рыночные цены вновь намного превысили магазинные.
     К чему это привело? Хитроумным завмагам и новоявленным экспедиторам-товароведам оказалось выгоднее сплавить качественный товар рыночным спекулянтам, положить выручку по цене первой накладной в кассу и отчитаться о выполнении плана. Разницу между закупочной ценой спекулянта и госценой – себе и руководству в карман.
     В магазинах же оставалось лишь то, от чего спекулянты отказывались, не сортовой, некачественный товар.

     Рост цен не ограничился январским скачком, а продолжался и в последующие годы. Особенно тяжелым было положение в регионах. Если в Москве и Ленинграде положение в магазинах хоть как-то контролировалось, то в областных и районных центрах многие виды продуктов полностью исчезли из госторговли. Они уходили в сеть кафе и ресторанов. Оживилась торговля в магазинах потребкооперации. Колхозники бОльшую часть продукции тоже стали вывозить на рынок.

     А вот с чем лично пришлось столкнуться.
1.   Главная задача 9-15 леток – обеспечить семью молоком и хлебом. К восьми утра на угол Фрунзе-Украинского привозили прицепную 300-литровую бочку молока по 20 коп за литр. Надо было встать часов в семь и пойти занять очередь. Потасоваться минут 5-7, запомнить двух-трёх, кто перед тобой, сдать очередь тому, кто за тобой, запомнить ещё пару человек за ним, и предупредив, что вернёшься, сбегать домой умыться и чего-нибудь жевнув, бежать назад, восстанавливать очередь. Трёхлитрового баллона нам хватало дня на два.
Процедура повторялась через день относительно спокойно. Но однажды молоко закончилось неожиданно быстро. Пол-очереди осталось с пустой тарой. Народ заволновался. Продавщицу подняли на бочку, чтобы она через верхний наливной люк пошурудила литровым алюминиевым стаканом на длинной ручке, не забилось ли чем сливное отверстие. Выяснилось, что в цистерне было изначально 150 литров молока и так будет и дальше.
Под ногу прицепа бочки подставили несколько половинок кирпича и выцедили последние  литры трём-четырём  покупателям. Надо ли рассказывать насколько жестче стала очередь, и вся процедура в целом.

2.   В 100 метрах от дома, на Ленина, 43 располагался фирменный магазин «Мясо». Когда-то в нём продавалось мясо, мясопродукты, сырые полуфабрикаты котлет и ромштексов, очень приличные пирожки с мясом, печёнкой и ливером. Теперь в нашу задачу входило отследить в середине дня момент привоза ещё тёплых жареных пирожков с печенью или ливером и успеть купить штук десять-двенадцать по 6-8 копеек на ужин.

3.   Последнее развлечение перед сном.
Свято место пусто не бывает. Пустую бочку отвозили на молзавод, недовольная очередь расходилась, но не очень надолго. С восьми часов вечера те же пенсионеры и мы – подростки организовывали на том же углу новую очередь – за хлебом. Здесь был второй вход в магазин и окошко, через которое подавались лотки с хлебом и булками и забирались пустые лотки. Небольшая очередь стояла внутри магазина и обслуживалась одновременно с получением товара несколькими продавцами. Магазин работал до 22-х часов.
Белый «кирпич» за 16 копеек стал «серым» по 15 и заканчивался быстрее, чем раньше. Потом сократили  время работы магазина. Перекрывался подход к хлебному прилавку. Магазин мог закрыться до привоза хлеба, но продавцы и очередь не расходились до приезда хлебного фургона. Чтобы наглые и нетерпеливые не хватали батон с лотка, фургон подъезжал под самое окно, быстро разгружался, уезжал и через окно шла торговля.
Спецсправок и спецталонов в нашей семье никогда не было, поэтому не помню подробностей работы магазина в дневное время, но какие-то хлебобулочные изделия на полках присутствовали в небольшом количестве.

***
О «КОЗЬЕЙ ТРОПЕ № 2» И ТРЁХ ДЕРЕВЬЯХ

     Вся дворовая команда от девяти лет и старше уже хорошо держалась на плаву, ныряла и могла проплыть без отдыха метров 50-100 и походы для загорания на пляж мы перемежали походами к Яхт-клубу, как тогда говорили «на глубину», а сегодня сказали бы «чисто поплавать». Будки проката лодок уже снесли вместе с лодками и служителями, раскрошились ступени спусков к воде, потрескался и пророс травой первый асфальт набережной, а откосом никто вообще не занимался. Довольно неприглядно, мягко говоря, всё это выглядело.
     Поэтому – быстренько на набережную, поплавали, поныряли с понтонов или со стенки, ещё поплавали наперегонки к буйкам и обратно – и домой. Для этого имелся короткий путь, а именно: с Украинского на 3-й Интернационал, направо до Некрасовского, налево вниз до Шмидта и направо до упора в обрыв за домом № 2.
Мало кому известная, незаметная за кустами и деревьями даже с противоположной стороны улицы, за этим домом начиналась вторая Каменная лестница – Ма;лая. Две секции шириной около полутора метров с короткой площадкой заканчивалась у изгиба в середине Воронцовского спуска, что было короче, чем в обход по Греческой. А подойдя к обрыву можно было с риском для здоровья и одежды по «козьей тропе № 2», ещё быстрее спуститься к воде мимо ближайшего к Яхт-клубу туалета типа «дощатый сортир», он же переодевалка.
     Вдоль набережной стояли три или четыре таких будок на две дыры с перегородкой, в досках которых, для наблюдения за рискнувшими переодеться в сухое, были выбиты все сучки и регулярно просверливались дополнительные отверстия. Свободные от смотровых щелей поверхности досок были расписаны местными живописцами, в полном понимании ими эротики, секса и других межвидовых отношений. Некоторые рисунки сопровождались не менее откровенными слоганами.
     Рискнувшие искупаться в мутной воде залива, куда выходила и труба сточных вод, горожане и гости, бережа природу, мать их, несмотря ни на что, активно пользовались бесплатной услугой круглые сутки. Но, так как освещение не предусматривалось, за ночь дощатый пол вокруг дыры «минировался» так, что и днём пристроиться к ней стоило больших усилий. Плюс амбрэ. Стоп, стоп, стоп. Прошу прощения. Кажется, я завёл читателя не туда.

     Вернёмся на тихую, зелёную улицу лейтенанта Шмидта, отца Остапа Бендера, Шуры Балаганова, М.С. Паниковского и ещё 28-ми неизвестных ему сыновей. Именно здесь сквозь кованую изгородь двора старого купеческого дома то ли № 4, то ли № 6 в конце августа на улицу прорастали необрезанные тонкие ветки с длинными узкими серебристо-зелеными листочками и такого же цвета плодами размером и формой похожими на мелкий кизил. Тонкая, слегка вяжущая и чуть как бы ворсистая кожица и тонкий слой мякоти со странным вкусом. Созревали они в сентябре, когда купальный сезон заканчивался, так что нам редко удавалось узнать истинный вкус этого плода. Кто-то нас просветил, что это дикая маслина, она же русская олива, она же армянский финик.
     И ещё одно дерево со съедобными гиперсладкими плодами, которое мы так и называли – «сладкая косточка» (глёд). Довольно рослое дерево, мы с трудом допрыгивали до края свисающих ветвей. Мелкие и круглые, как черёмуха, с красной хрупкой кожицей и косточкой, не меньше 80-ти процентов объёма ягоды.

     Эти два дерева символически служили для нас границами НАШЕГО Таганрога, того старого центра, где все мы родились, тех знакомых улиц и переулков, неказистых, обшарпанных домов, на которые, не зная ещё их истории, мы не обращали внимания.
     Маслина росла на краю крутого мыса, который царь выбрал для строительства крепости и города, в самом его начале, а Сладкая косточка в дальнем углу Парка, почти напротив Шлагбаума, который 200 лет охранял въезд-выезд из города.
     Но Первое и Главное Дерево Детства – это ровесница ХХ века, Шелковица, росшая в нашем дворе ровно посередине между Маслиной и Сладкой косточкой. Безжалостная рука толстосума спилила почти вековое дерево, кормившее не одно поколение местной детворы. Улица Шмидта тоже вся перестроена, так что и тех двух небольших оливок, скорее всего уже нет. Одна надежда на Сладкую косточку в той тихой (без Закусочных и музыки) части Парка, где на лавочках уединялись влюблённые пары.

***
«ВЕСЕЛЫЕ РЕБЯТА»

     В начале 60-х годов в доме было 2 телевизора «Рекорд» – у Рудкиных и Паниных, потом приехали Бушины, потом телек купил жестянщик дядя Ваня с первого этажа и выставлял его летом  в окно, выходящее в палисадник. Передачи шли по единственному каналу, короткими блоками два-три раза в день. Днем – новости, мультики, документальный фильм, вечером – новости, концерт, художественный фильм. Семья Рудкиных, пользующаяся общей кухней, была более открытой, к ним «на телевизор» я напрашивался часто. Потом чередовал визиты с Бушиными. Панины жили довольно замкнуто. Тем неожиданнее однажды днем прозвучало от них приглашение в гости всей дворовой детворе. Семь или восемь мальчишек и девчонок расселись на полу, на диване за нами расположились хозяева. Исчезла настроечная сетка и на маленьком экране появилось название фильма – «Веселые ребята» и мультиплицированные титры.
     Через несколько минут мы, перестав стесняться, громко смеялись над сценой на пляже, а когда в банкетном зале сошлись гости и животные, мы уже просто катались по полу.
     Краем глаза я увидел хозяев. Они от души смеялись, заразившись нашим непосредственным весельем. Думаю, что такого хохота в их квартире никогда не было. К концу фильма у нас болели все мышцы лица, текли слезы и смеялись мы почти без звука. Это был первый фильм, разобранный на фразы, на фрагменты, на кусочки песен.

***
ПЕСНИ НАШЕГО ДЕТСТВА
     Мы тут же организовали свой джаз-банд из дырявых кастрюль, крышек, сковород и другого «музыкального» хлама, приготовленного для утильщика. Задействовали все дудки, сохранившиеся с детства, обернули расчёски папиросной бумагой и исполнением хитов «Ма-ма я керу!», «Шаланды полные кефали», «Эй, моряк, ты слишком долго плавал» и других нелитованых песен потрясли общественность не только своего двора.
Слышали мы из разных источников и пели во дворе, не то что учили в детсаду и школе, а совсем наоборот.

     МУРКА
Прибыла в Одессу банда из Ростова,
В банде были урки, шулера.
Банда занималась темными делами,
И за ней следила ГубЧеКа.
Верх держала баба, звали ее Мурка,
Хитрая и смелая была.
Даже злые урки – и те боялись Мурки,
Воровскую жизнь она вела.
Припев: Мурка, ты мой Муреночек!
Мурка, ты мой котеночек!
Мурка, Маруся Климова
Прости любимого!

     ЖОРА, ПОДЕРЖИ МОЙ МАКИНТОШ!
Я с детства был испорченный ребёнок,
На папу и на маму не похож.
Я женщин обожал ещё с пелёнок –
Эй, Жора, подержи мой макинтош!
Я был ценитель чистого искусства,
Теперь уже такого не найдёшь.
Во мне горят изысканые чуйства –
Эй, Жора, подержи мой макинтош!

У фрайера отличные брючата
И деньги шелестят, ну, ты живешь
И напевает шатия блатная –
Эй, Жора, подержи мой макинтош!
Пусть обо мне романы не напишут;
Когда ж по Дерибасовской идёшь,
Снимают урки шляпы, лишь заслышат:
«Эй, Жора, подержи мой макинтош!»

     ГОП СО СМЫКОМ
(Текст песни  Леонида Утесова,
как мы его слышали в Таганроге)

Родился я у тёщи под забором,
Крестили меня черти с косогора.
Рыжий дядя с бородою окатил меня водою
И назвал меня он Гоп-со-смыком.
На Подоле жил-был Гоп-со-смыком,
Славился своим басистым криком.
Глотка была прездорова, и мычал он, как корова,
А врагов имел – мильен со смыком!
Гоп-со-смыком – это буду я!
Воровать – профессия моя.
Я в Одессе научился, а в Ростове подучился,
В Таганрог приехал воровать.
     …и так далее. Говорили что всего в песне 120 куплетов.
(22 23 сентября 1962 г. Выступление в Таганроге Государственного эстрадного оркестра РСФСР под руководством и при участии народного артиста России Л. Утесова. – Отсюда и наш повышенный интерес к песне и певцу.)

     А также «Цыплёнок жареный…», «там, над свежей могилой повесился сам прокурор», «Фонарики ночные», «На Дерибасовской…», «Мы идём по Уругваю, ночь хоть выколи глаза…», «А кто не знает, где живет Марина? Она живет в тропическом саду, и каждый день приходит к ней горилла и маленький, зеленый какаду…», «У бабушки под крышей сеновала, где курочка спокойно проживала…», пойманные на радиохулиганских волнах.

Мама, я летчика люблю. Мама, я за летчика пойду!
Летчик высоко летает, много денег получает.
Мама, я летчика люблю!
Мама, я повара люблю. Мама, я за повара пойду!
Повар делает котлеты и хороши винегреты.
Мама, я повара люблю!
Мама, я шофера люблю. Мама, я за шофера пойду!
Шофер ездит на машине и целуется в кабине.
Мама, я шофера люблю!
Мама, я доктора люблю! Мама, я за доктора пойду!
Доктор лечит все болезни, значит, очень он полезный.
Мама, я доктора люблю!

     И кое-что ещё, подслушанное сквозь заросли винограда, в исполнении Толика Борисова и его друзей:
«… И лечусь "Столичною" лично я,
Чтоб совсем с ума не стронуться,
Истопник сказал – "Столичная" –
Очень хороша от стронция.
И мне верится, и не верится,
Что минует та беда...
А шарик крутится да вертится,
И все время не туда.»

     Любовную лирику мы тоже не игнорировали:
– Я сидел в сиреневом садочке,
ты пришла в сиреневом платочке.
Ты пришла и я пришел.
И тебе и мине хорошо!

     С особой грустью выводили единственный запомнившийся куплет неизвестного автора:
«– Всю ночь кричали петухи, и шеями мотали,
как будто грустные стихи, всю ночь они слагали.»
 «Ночь и грусть» делали неясные намёки на что-то эротичное. Оказалось, что мы были не так уж далеки от истины. Вот полный текст песни Булата Окуджавы –

     ВСЮ НОЧЬ КРИЧАЛИ ПЕТУХИ.
Всю ночь кричали петухи и шеями мотали,
как будто новые стихи, закрыв глаза, читали.
И было что-то в крике том от горькой той кручины,
когда, согнувшись, входят в дом постылые мужчины.
И был тот крик далек-далек и падал так же мимо,
как гладят, глядя в потолок, чужих и нелюбимых.
Когда ласкать уже невмочь, и отказаться трудно…
И потому всю ночь, всю ночь не наступало утро.

     Но наши вопли недолго терзали уши соседей – инструменты были сданы родителями старьёвщику или старшими братьями в металлолом.

***
     МОЁ ПОКОЛЕНИЕ – 2
          А.Галичу
"Брехунок" играл гимны партии
От рассвета и до заката –
Я же пел песни другие,
В шестидесятых когда-то.
Память была в порядке,
Запоминал с нескольких прослушиваний.
В те времена в "радике"
Студенты учились нескучные.

Двенадцатилетним хлопчиком,
Не ведающим забот,
Забирался на верхушку шелковицы,
Бросая ягоды в рот.
Преодолевая робость,
Спрятавшись в густой листве,
О какой-то «прибавочной стоимости»
Орал без царя в голове.

Измазанный спелой шелковицей,
Чирикал свободною птицей:
– А жена моя, товарищ Парамонова,
В это время находилась за границей.
На ветвях и завтрак, и гимнастика,
Плыли "Облака" над листьями.
А внизу прошаркивали «романтики»
После очередной амнистии.

Так бы и пропел все лето,
Только кто-то из чужих отцов
Бросил на ходу: – Не надрывайся,
Это – песни не для мальцов.
Приученный слушаться старших,
Я не то что бы совсем замолк,
Но стал чуть-чуть осторожней,
Стал учиться читать между строк.

***
     В пятом классе нас вернули в первую смену. К этому времени определился и круг близких по духу и характеру одноклассников: спокойный, хозяйственный, надёжный крепыш Женька Мальцев и весёлый до шутовства, несколько избалованный, но начитанный Вовка Шипико, неконфликтный Сашка Лукин. Женька мог постоять за себя, Вовка был слабоват физически, я где-то между ними. Втроём мы не давали в обиду друг друга, хотя между собой могли иногда и поссориться. У каждого были свои друзья-противники во дворе и на улице. Жили мы все неподалёку: Лукины – в стодворке на Фрунзе, где сейчас стоит Фаина Раневская, Шипико – в такой же стодворке на Греческой, 69, а я точно между ними. Мальцевы – чуть дальше, на Либкнехта, 30.
     У Вовки была образованная бабушка Иост Александра Гавриловна и родители (Василий Ефимович, Луиза Карловна) с высшим образованием, у Женьки старшие брат и сестра – они помогали с домашними заданиями. Ко мне Вовка и редко Женька в 5-6 классах за помощью обращались только в школе.
     Появились новые предметы и новые учителя. Классу «А» досталась сильная русистка, а «Б» – сильная математичка – Кира Георгиевна Дуденко. Классным руководителем стала у нас вторая русистка – Анна Ивановна Маркина по кличке «Пухтя» (маленькая, пухленькая). Клички были даны предыдущими поколениями. «Швабра» – худая, болезненная, прямая во всех смыслах историчка – Юлия Дмитриевна, «Колобок» – завуч Иван Михайлович Карапетян, – низенький, круглый, прокатываясь по коридору, окриком, а то и лёгким отеческим подзатыльником приводил в чувство не в меру расшалившихся школьников.
     Остальные предметники (по именам вместо кличек) были «общие» и до окончания восьмилетки практически не менялись, как и проблемы у одноклассников с усвоением той обширной и довольно щадящей, школьной программы. С кем-то занимались родители, кому-то нанимали репетиров, кого-то цепляли на «буксир» к отличникам.
     Мне частенько приходилось задерживаться после уроков и помогать с домашними заданиями то одному, то другому однокласснику. Было не очень комфортно, потому что мой желудок уже сильно хотел кушать. Поэтому, когда я знал, что придётся задержаться, я старался перекусить на большой перемене.

***
     Если тебя с 3-месячного возраста, утром, полусонного одевают, долго везут на трамвае, сдают с рук на руки в ясли-сад, то откуда возьмётся привычка плотно завтракать дома. Однако в школе, после третьего урока к 11-ти часам, начинает сильно «сосать» в желудке. Необходимо срочно подкрепиться, иначе – головная боль, голодная отрыжка, икота и гастрит с колитом в обозримом будущем.
     Особенно остро проблема встала после отмены бесплатного молока. Народу в буфет на переменах набивалось много, и редко когда удавалось до звонка на урок достояться до заветной сосиски с винегретом или пары пончиков с чаем. Шарообразные пончики из дрожжевого несладкого теста имели внутри начинку из дешевого повидла и стоили 3 копейки много лет в незыблемых ценах 1961 года. Но их и сосиски разбирали в первую очередь, и было обидно, простояв 10-15 минут, не получить желаемое. Переменка ведь не для очереди. А лезть «по головам» я не мог.