Командировка длиною в жизнь

Конец 1990-х. Тогда к утреннему радиообзору республиканских газет, издававшихся в Минске и распространявшихся по городам и сёлам Беларуси, внимательно прислушивались как читатели, так и люди, давшие интервью, ставшие героями публикаций, и, естественно, сами авторы. Впрочем, как и вообще журналисты - ради того, чтобы быть в курсе, о чём пишут коллеги из печатных изданий, и дабы самим не упустить нечто любопытное и важное… В тот день с нетерпением ждали обзора «Народной газеты» не только я, но и сын Василя Быкова, у которого я брала интервью о его отце. И вот диктор, подробно анонсируя страницы "НГ", вплоть до кроссворда, большое интервью о Быкове не упомянул! Что бы это значило? Может быть, материал сняли?! Позвонила заму редактора – нет, стоит. Значит, не осмелились лишний раз привлекать внимание к неоднозначной личности Быкова? Причём решал это, конечно, не диктор, а главный редактор республиканского радио. Ладно, уже хорошо, что опубликовано.

ИНТЕРВЬЮ С СЫНОМ ПИСАТЕЛЯ

Я привожу здесь то интервью не полностью, но с необходимыми дополнениями.

Мы работали в одной газете, но в разное время. Быков из поколения моих родителей, земляк моего отца. Мы никогда не встречались, хотя я вынашивала идею пригласить Василия Владимировича в нашу и бывшую его редакцию на журналистские посиделки, но поняла, что вряд ли бы он приехал, некая старая обида на «Гродненскую правду» удерживала его...

Он писал в основном о минувшей большой войне, которую прошёл от призыва до Победы лейтенантом. И которая застряла в его душе неизвлекаемым, болезненным осколком. Три года в пекле войны – этих переживаний и воспоминаний хватило писателю на всю оставшуюся жизнь. Назову лишь самые известные из его книг: «Альпийская баллада», «Сотников», «Знак беды». В большой советской литературе они заняли место в ряду лейтенантской прозы.

Впервые в коллектив людей пишущих Быков попал в Гродно. Он приехал в этот город 23-летним в лейтенантской гимнастёрке и остался на три десятилетия. Образования необходимого у многих тогда не было. А у него, видимо, врождённое чутьё языка, и белорусского, и русского. Газета выходила на двух языках, два тиража печатали. А говорил Быков в основном на русском, после фронта это было неудивительно.

- Говоруном он не был, - вспоминала моя старшая коллега по «Гродненской правде» Анна Тимофеевна Лебедева, - и о войне никогда не рассказывал, не бахвалился. Всё в себе носил, глубоко. Очень содержательный человек. И застенчивый, скромный. Возможно, с мужчинами в тесном кругу он и делился воспоминаниями, фронтовиков в редакции хватало: Денисов, Краснянский, Попов, Костин, Лысков, Тронза…

Официальная библиография писателя начинается с рассказа «В первом бою», я нашла его в старой подшивке «Гродненской правды» - на полполосы в воскресном выпуске за 19 июня 1949 года. О первом и последнем бое молодого лейтенанта Николая Бережного, бросившегося под немецкий танк. В день публикации автору исполнилось ровно 25.

Недолго Быков проработал тогда в областной газете и скоро вместе с молодой женой Наденькой уехал служить на Дальний Восток. Там у офицера-артиллериста Быкова родился старший сын Сергей, как раз на 23 февраля, и сослуживцы предрекли – быть пацану военным! Так и вышло. Они прожили там больше шести лет. Младший сын тоже подгадал дату, умудрившись появиться на свет ровно в день рождения отца, но уже в Гродно. Неудивительно, что его назвали Василием.

***

Василий вырос, стал невропатологом и однажды дал мне первое в его жизни интервью, мы говорили тогда о его отце, который уже несколько лет жил в Финляндии. При этом я старалась не задавать младшему Быкову вопросы, на которые мог бы ответить сам писатель.

В 1978 году Василь Быков покинул Гродно. Спустя 20 лет, возвращаясь к тому времени, его младший сын вспоминал, что произошло всё довольно плавно и постепенно. Просто однажды отец уехал в командировку, сказав, что пока поживёт в Минске. Собственно, сыновья уже были совершенно взрослые: старший Сергей окончил военное училище, а младший учился в мединституте. Скорее всего, отец сам не предполагал, как всё сложится дальше. Случилось же так, что из Минска он домой уже не вернулся, а его жена и мать двоих сыновей (других детей у Быкова нет) через пять лет после ухода мужа из семьи умерла… По словам младшего сына, разлад между родителями был только их проблемой, сыновья не считали себя вправе в неё вмешиваться и ни того, ни другого не винили.

У доктора Быкова тоже двое сыновей, и младшего уже по традиции назвали Василием. Куда бы ни уезжал сын писателя, его тянет назад в родной город. Здесь они жили вчетвером с матерью, братом и отцом в большом трёхэтажном доме, с печным ещё тогда отоплением, в самом центре. Рядом располагалась редакция отцовской газеты.

- Почему вы решили стать невропатологом?..

- Вообще-то в детстве я больше всего любил рисовать. В этом мы с отцом похожи. Мама, помню, собирала все мои рисунки, хранила, а когда отец возвращался из командировок, показывала ему. Отец, кстати, очень поощрял это моё занятие, может быть, потому, что сам всегда тянулся к нему. Он до сих пор рисует, даже маслом
пробовал писать, а в юные годы, по-моему, учился в художественной школе.
Все его рукописи испещрены рисунками.

Когда после школы мне пришлось выбирать институт, отец хотел, чтобы я
пошел по художественной части и загорелся помочь мне в этом. Но я, может
быть, интуитивно, предугадал, что рисование хорошо как хобби. Всё-таки
больше меня тянуло к биологии, естественным наукам. А дружба отца с
Владимиром Рудольфовичем Калкуном, известным в городе невропатологом,
владеющим гипнозом, моё общение с ним, он был тогда заядлым рыбаком, как-
то незаметно увлекли меня, и я выбрал "мед". Спорить отец не стал. Он вообще
человек лояльный и терпеливый к каким бы то ни было проявлениям других
людей. Терпеть не может конфликтов.

В школе я, случалось, хулиганил. Но он никогда не вмешивался ни в мои
школьные дела, ни в институтские.

- А кем была ваша мама?

- Она преподавала русский язык и литературу. И была очень деятельной в том,
что касалось семьи, устройства быта. Это по её инициативе, и к немалому
огорчению отца, брат поступил в военное училище. Сейчас он уже на пенсии,
демобилизовался в чине полковника, живёт в Минске. У него есть сын.

ОТЦЫ И ДЕТИ

- У вас есть все книги отца? Вы их читали? Что-нибудь новое узнали из них
об отце?

- Книги есть не все, но большинство, во всяком случае все собрания сочинений,
то, что издано за рубежом. В основном он сам их приносил, привозил,
присылал. Вообще книги, которые были дома, читали в последнюю очередь. Сначала
проглатывали те, что брали у друзей, в библиотеке.

- А ваши мальчишки читали что-нибудь из книг Быкова? Им льстит то,
что дед - известный писатель?

- Они поглощены телевизором, компьютером, с которыми не сравнится никакая
книга. Да и событий у них больше, чем у нас, им пока просто не до того. А мы
не принуждаем. Думаю, когда-нибудь они сами захотят прочесть эти книги. А
пока им интереснее живой дед. Они любят бывать у него в Минске, дед водит
их по городу, делает подарки.

Дома, если показывают деда по телевизору, бегут смотреть. Раза два в год отец приезжает в Гродно, я, бывая в Минске, останавливаюсь у него. А между встречами перезваниваемся.

- На каком языке вы разговариваете с отцом и в семье?

- Во времена моего детства в Гродно все говорили по-русски. И в нашей семье
тоже. А выезжая летом в деревню, мы слушали и перенимали сочную,
"смачную" белорусскую речь, но, честно говоря, лексикон там был не такой
богатый, как у Короткевича. Отец не настаивал, чтобы мы говорили по-белорусски. Но когда он или кто-либо из гостей говорят по-белорусски, я могу поддержать беседу. Порой с детьми пытаемся говорить по-белорусски, но легче и непринуждённее это получается в деревне.

- Давно вы встречались последний раз?

- В июне (1998 г.) отец был в Гродно, заглянул на пару дней перед отъездом в
Финляндию. Прогулялся по городу, нашёл, что Гродно приходит в упадок, что
раньше он был уютнее, опрятнее…

Звонил из Финляндии, потом я звонил ему, вероятно, это дорого, я еще не
узнавал…

- Вам не хотелось когда-нибудь стать не менее известным, чем отец? Не
донимал такой комплекс?

- Нет, добиваться известности не хотелось. Меня больше привлекала
неизвестность, возможность спокойно заниматься своим делом, находить время
для рыбной ловли, рисования. Даже лишние телефонные звонки меня тяготят.
А успех, он ведь всегда сопряжён с обязанностями, с дальнейшей расплатой в
виде посетителей, звонков, просьб, обещаний…

- Но в вашей работе всему этому тоже есть место... Тем более, что в
неврологию поступают дети с такими серьёзными диагнозами, как
эпилепсия, энцефалит... Тяжело?

- Да, все эти болезни и нервные стрессы у детей связаны с большими
неприятностями, в основном семейными. И труд наш часто бывает
неблагодарным, потому что мы лечим последствия, но не можем устранить
неприятности, которые провоцируют болезнь. Ужасно и то, что врач в
состоянии уделить больному лишь несколько минут, а всё остальное время
отнимает писанина. Мы ведём дневники, истории болезни, делаем выписки,
справки, выписываем рецепты, подсчитываем показатели.

А лечим… скудным набором препаратов. Новых, разработанных за рубежом,
нет, даже минимума. Нет и выбора отечественных. Один сосудистый препарат,
один ноотропный и один противосудорожный - на все случаи жизни.

- Вы не стали для отца семейным врачом?

- О, тут он большой консерватор и сам знает, как себя лечить. Всем лекарствам
предпочитает отечественный аспирин. Однажды попросил было меня достать
ему дефицитное лекарство от астмы, но пока я искал, он нашёл его сам.

- Какие эпизоды из совместной жизни с отцом вам особенно памятны?

- Помню, пошли с ним на рыбалку, я ещё дошкольником был, к устью Лососянки,
у впадения её в Неман. Два часа там проторчали и поймали одну колючку. Уже
позже я понял, что для отца это вовсе не рыбалка была, а возможность
отвлечься от суеты, подумать. Ему не хватало уединения и покоя, а работать отец предпочитал в часы, когда мы уезжали или нас не было дома.

…Мой собеседник, в отличие от старшего брата, внешне не похож на отца.
Но, помимо тихой страсти к рисованию, унаследовал от него почерк, а значит,
если верить графологам, и характер.

***

Пройдя с боями пол-Европы и впервые увидев красивейшие города с богатой архитектурой, Быков после войны вновь вернулся в свою первобытную деревеньку, потом очутился в начисто разорённом Минске, а попав оттуда в мало разрушенный Гродно, был очарован его старинными храмами, замками, даже брусчаткой улиц. То впечатление уюта старого города, сохранившего черты западной культуры и средневековья, крепко запало в душу. И даже когда, уже не раз побывав в Москве и других роскошных столицах, он мог делать сравнения не в пользу небольшого провинциального городка, Быков продолжал с удовольствием и гордостью демонстрировать наезжавшим сюда собратьям по перу гродненские изюминки. Неман он называл самой впечатляющей рекой из всех, какие когда-либо видел. Здесь был причал, у которого швартовалась его моторка. Писатель обожал рассекать неманскую волну, любуясь крутыми лесистыми берегами. Долгие годы этот город, семья и «Гродненская правда» были жизненным причалом Василя Быкова. Насколько удобным, мог знать только он сам.

Прожив в эмиграции в Финляндии, Германии и Чехии больше пяти лет, Быков вернулся в Минск. Получилось, что умирать. Это случилось в годовщину начала войны, ставшей в его судьбе определяющей, 22 июня 2003 года.
------------------------------------------------
На снимке: Василь Быков с сыном Василием.
Фото из архива младшего сына.