Америка с ленинградским лицом

Недавно, говоря о характере написанного в последние два десятилетия, я с благодарностью назвал имена ряда моих коллег, которые подталкивали меня к тому, чтобы сказать: «И все же это автоэтнография» [1]. Движение к такому выводу было трудным и долгим, и последним аргументом в пользу этого вывода было предисловие петербургского социолога, профессора Ольги Крокинской к моей сетевой книге «Foster City – это и есть моя Америка. Социографические очерки» [2]. Значительная часть указанных очерков размещена на моей странице «Проза. Ру» http://proza.ru/avtor/bdbd80 в Разделе «Foster City. Сохранившиеся наблюдения и ощущения»
Возможно, этот текст станет началом ряда рецензий на мои книги, которые (рецензии) приоткрывают проделанный к автоэтнографии путь.

                ******
Крокинская О. Америка с ленинградским лицом: социографическое открытие. Предисловие к книге [2].

Это предисловие читателя. Одного из первых, кому досталась эта книга и поспешившего рассказать о ней другим.
Что я знаю «на входе» в чтение? Что ее автор, Борис Зусманович Докторов, – известный ученый. Официально это звучит так: доктор философских наук, профессор, независимый исследователь и консультант, Почетный доктор Института социологии РАН (Москва), почетный член Санкт-Петербургской ассоциации социологов, действительный член Российской Академии социальных наук. Но и неофициально звучит совсем не хуже: уважаемый и авторитетный коллега многих российских социологов и просто любимый в нашем профессиональном кругу человек. Борис автор более чем пятисот научных работ самой разной тематики. Кроме того, он творец научных форматов. А формат сотворить – дело демиургическое, почти сакральное.


Что я имею в виду? Прежде всего, заброшенную в наши социологические палестины автоэтнографию – метод исследования, соединяющий интроспекцию со «спектральным анализом» социума: пристрастное, эмоциональное углубление в собственную личность – со столь же пристрастным и детальным рассмотрением сформировавших ее социокультурных обстоятельств. Прожектор, направленный не извне вовнутрь и объективирующий в тебе что-то, а наоборот, изнутри тебя – вовне, в культуру, в общество, в историю, для того, чтобы понять, как они на тебя, такого неповторимого, откликаются. И значит, и их, и себя видеть яснее, сложнее и напряженнее, потому что это всегда драматические взаимосвязи.


На этой теоретической посылке, известной в западной социологии, но полностью отсутствовавшей ранее у нас, Борисом Зусмановичем создано уникальное научное произведение – интерактивное онлайновое собрание биографических интервью с коллегами-социологами. Большой портрет советской и современной российской социологии – в лицах и в личностях, ныне насчитывающий 185 автобиографий*.
И вот теперь новый формат – социоэтнография. Такой подзаголовок имеет книга, предисловие к которой я пишу, и мы имеем возможность первыми увидеть и ощутить, что это такое. Итак, «Foster City – это и есть моя Америка. Социографические очерки».


По жанру это отдельные зарисовки – город и его окрестности, быт, работа, разные жизненные ситуации. Композиционно это разнородное соседство хорошо уживается под одной обложкой и довольно быстро обнаруживает неслучайный характер. «Своей Америкой» автор называет не великие Соединенные Штаты, а небольшой уютный городок в Калифорнии, насчитывающий всего 30 тысяч жителей, некоторые из которых встретятся нам на страницах книги. Автор идентифицирует себя не со страной-гигантом современного мира, а с миром человеческим, личностным, очень симпатичным – и очень мало похожим на мир его прежней жизни в Советском Союзе и постсоветской России.
Здесь, как мне кажется, ключ к повествованию: негромкий, но постоянно звучащий мотив памяти и её внимательного взгляда на новую жизнь глазами прежней – результативной и полнокровной жизни, ее любимых людей и памятных обстоятельств. Социоэтнография начинается. Разделенные в пространстве и времени – в мысли и памяти эти две жизни соединяются, потому что в социокультурном отношении они часто зеркальны – дополняют друг друга и под скорлупкой стереотипов высвечивают живую жизнь прошлого и настоящего.


Сюжеты, с которыми встретится читатель, часто касаются философии американской повседневности, рассказ о которой явно или неявно ведется с учетом той, советской и ранней постсоветской повседневности. Иногда она всплывает контрапунктом, а иногда лишь угадывается, но тем не менее легко включает популярную оптику сравнения «у них» и «у нас», которая здесь, в России, у самого широкого круга соотечественников всех возрастов и рангов настроена круглосуточно. Думаю, у потенциального читателя этой книжки тоже.
Вот, например: неукоснительное соблюдение правил «у них» (и нашему вниманию предлагаются несколько ярких ситуаций такого рода) – и глубокий нормативный нигилизм у нас, свидетелями и участниками которого в нашей стране мы слишком часто являемся сами.


Или милая история Зои, Саши и Миши Цукерман. Трудный случай для наших этнонационалистов, шовинистов и ксенофобов. Потому что в этом сюжете «впали в любовь» – fall in love – китаянка с именем Зоя и еврей Саша Цукерман, и родили они сына Мишу, который венчает этот китайско-русско-еврейский букет своей американской идентичностью.
Или вот такая идентичность: в жаркий день «наш» Борис Зусманович пьет горяченный кофе, а «их» дама за соседним столиком кафе – ледяную воду, да еще и грызет этот самый лед.
Ну, и, конечно, по критерию «у них» и «у нас» явно проходит раздел книги «Школьные годы». Мы ведь слышим, как это поётся, правда? – «Школьные годы чудесные, с книгою, с дружбою, с песнею…» Так вот, «у них» в школе, у внучки Бориса, Лизы, всё, вроде бы, то же самое – и годы чудесные, и книги, и дружба, и песни – а по сути ну, прямо, совсем все другое. И начинаешь понимать, почему страна Америка другая и люди другие. Школа как гомеровская «Одиссея», и лозунг ее – «Что надо делать, когда не знаешь, что делать». Дальняя родня нашего «Пойди туда – не знаю, куда, принеси то, не знаю, что» – только с завершением процесса и с решением вопроса, куда и что.


В какой-то момент бытовая зарисовка перестает скрывать аналитическую природу мышления автора. Сквозь картинку тихого утра в «Старбаксе» (кофе, теплая от солнца стена) проступают данные опросов, описание целевой аудитории потребителей, какие-то индикаторы, прогностическая модель «Старбакс-Уолмарт»…И чувствуешь себя Терминатором, на мозговом мониторе которого вспыхивают цифры, графики, схемы, и сама собой выдается информация к выбору эффективного варианта действий. Что ж, вам была обещана социография? Это она и сеть.
Осторожно касаюсь лирического у автора – видеть прошлое в настоящем. Вот, Борис пишет: «Перехожу мостик, совсем не похожий на мосты через канал Грибоедова или Крюков канал в Петербурге, но все равно напоминающий мне о них». И фотография: да, мостик, канал, и по-моему, – ну, ничего похожего! Кроме самих слов и их звучания в голове, догадываюсь, что по-русски посреди английской уже внутренней речи – «канал»…«мостик»…, и это они создают резонанс, они «напоминают». А если к звукам добавить еще и запахи…


Или вот штаб-квартира корпорации «Оракл», архитектурный центр северной оконечности Кремниевой долины. Комплекс из шести округлых высотных зданий зеркального стекла, меняющих очертания, подвижных, гибких, хоть и огромных. И ассоциация – Смольный собор в Санкт-Петербурге: «Иногда, ранним утром, пока туман не рассеялся, башни «Оракла» кажутся бело-голубыми». Воля ваша, уважаемые читатели, с моей точки зрения, странное совмещение. Но не наше дело оценивать, а наше дело сочувствовать. Для нас странная, даже невозможная ассоциация, но у автора ставшая возможной, и это наша с вами добыча знания в познавательном квесте с этой книгой. Предположу, что это след еще детского, и оттого сильнейшего импринтинга, такое социокультурное запечатление дорогого места как первопричины твоего существования, когда самые малые частицы общих свойств (что-то бело-голубое, неяркий свет и облака, так не свойственные Калифорнии, но свойственные Петербургу) – вызовут в воображении невозможную при других обстоятельствах рифму.


Как мы теперь знаем от нейрокогнитивистов, это шутки мозга, в который навеки вросло всё, что с нами было, и который аналоговым способом «подбрасывает» нам то, что мы называем воспоминаниями и ассоциациями. И наше сознание далеко не всегда может контролировать эти ассоциации, и приходится жить с ними в двуедином чувстве – не быть в родном и дорогом месте, когда, в принципе, можно в нем быть. То есть, в конечном счете, быть со страной Россией и не быть в ней одновременно. Удел многих уехавших, но не все умеют справиться с подобным испытанием.
И вот мне кажется, что Борис справляется с этим испытанием самым естественным для него образом – своей профессией. Большое счастье, что Америка дала ему эту возможность – видеть, изучать, представлять в лицах и идеях, воссоздавать в реалиях мнений и судеб науку социологию, а через нее – и страну Россию. И видеть их при этом не «глаза в глаза», когда, как известно «лица не увидать», а на расстояньи – и часто видеть больше, глубже, чище, яснее, многообразнее. Видеть все это через судьбы своих коллег – но также через себя и свою судьбу. Тройная авто-социо-этнография.


Итак, я совершила с автором путешествие в его город. Ну, да, отчасти такое, как когда-то на советском телевидении в «Клубе кинопутешественников», переименованном в Клуб кинопутешествий, потому что уж слишком явным был этот «вкус на слух», когда путешествовал Юрий Сенкевич, а советский телезритель при сем присутствовал со своего дивана. Наверное, его берегли таким образом от культурного шока. Сегодня я вполне могу очутиться в Фостер-сити и обнять дорогого автора, но мой культурный шок вряд будет убийственным, потому что автор уже подготовил меня к своей, уже привычной, но иной для меня реальности.


Из лучших побуждений он даже поговорил немного об «Уроках оптимизма для России». Не могу сказать, что я вдохновилась этими уроками. Вообще не люблю это слово, всё мне кажется, что оно происходит от оптимизации и оптимума – такого окуклившегося равновесия, гомеостаза, такой выкройки платья, когда не остается и клочка материи на какую-то вольную деталь. Но отношение к жизни как решению непрерывно встающих перед тобой, легко или трудно решаемых, задач, и даже таких задач, которые выглядят вовсе не решаемыми, и побуждение к тому, чтобы не уставать браться за их решение – это нас с автором сближает.


Что же я знаю теперь, «на выходе» из книги, совершив это книго-путешествие с автором? Прежде всего – еще много замечательного про самого автора. Ученый в нем укоренен, и всё, что мы видим, мы видим глазами ученого, наблюдателя и исследователя. И внучку Лизу в школе, и китайский продуктовый магазин, и Старбакс, и селедку с луком, а уж китаянку с комсомольским именем и еврейской фамилией – и подавно. Но автор здесь не только ученый, но также муж, зять, дед, покупатель, простой американский служащий, кофеман, автомобилист. Автомобилист – очень важная ипостась! И автомобиль – ближайший сподвижник (подвижник!) чуть ли не всех рассказов, а само движение, перемещение в пространстве – чуть ли не главный способ существования. Вот что главное в авторе и герое – он непрерывно движется. В пространстве и времени, во всех направлениях пространства и времени, и это помогает ему их соединять. В результате его «Моя Америка» – она Америка отчасти с ленинградским лицом.
Читайте!


P.S. Как хотите, уважаемый читатель, но на мой культурный импринтинг практически невозможно сказать «стакан кофе»! Только чашка, или, на крайний случай, просто кофе, потому что он сам себе довлеет, а «у них там» – стакан, да еще картонный. Это про кофе-то – наш (!) почти сакральный, интеллигентский, богемный, напиток. Ужас, ужас!
Ольга Крокинская
21-23 июня 2019 г., Санкт-Петербург

1. Докторов Б. «Проза. ру 15000. И все же это автоэтнография» http://proza.ru/2023/02/24/1864.
2. Докторов Б. Foster City – это и есть моя Америка.М. 2019. http://www.sociologists.spb.ru/files/2019Foster_City03F.pdf.