Рыцарь печального образа

    Впервые я увидел его в писательской организации, куда он пришел с известной журналисткой и замечательной поэтессой Тамарой Кравец.
  Её спутника звали Тагир.  Журналист, пишущий стихи, он производил впечатление человека романтического склада, весьма начитанного, к тому же не лишенного чувства юмора, что всегда располагает к общению. То, что он татарин, можно было догадаться только по имени, а в остальном он ни чем не отличался от окружающих и, только, пожалуй, более вежливая манера общения и деликатность выдавали в нем приезжего.
     Мы познакомились. Новый человек всегда вызывает любопытство. Правда оно, часто случается, быстро проходит. Но это был не тот случай.  Тагир оказался общительным парнем, интересным собеседником.
Хотя на вид ему лет за тридцать, но «обозвать» его мужчиной как-то не повернулся бы язык. Есть тип людей, которые в любом возрасте сохраняют юношескую подтянутость и легкость в движении.  На мой же субъективный взгляд в самом слове мужчина кроется некая тяжеловесность, как скажем в слове шкаф или шифоньер.  Впрочем, к слову «женщина» это относится еще в большей степени.
    Не представляю себе, как, предположим, можно было бы обратиться к Натали Гончаровой или Анне Керн с такими словами: - Женщина! Миль пардон! Вы уронили перчатки!  А к Пушкину просто, без всяких церемоний: - Мужчина, а мужчина! У вас случайно не найдется закурить?»  Или к Блоку:  «Эй! Мужик! Сколько там на твоих натикало?».
                Явный диссонанс получается, несоответствие…
Вот так и с Тагиром.  Первое, что пришло на ум:  да это же почти что готовый рыцарь печального образа, сошедший со страниц романа Сервантеса «Дон Кихот» и чудесным образом попавший в наше теперешнее время.   Человек немного нескладный, видимо, такой же ранимый, явно с таким же обострённым чувством справедливости.  В глубине глаз – затаенная грусть, а ещё глубже – какая-то давняя, застарелая боль. Взгляд выдает в нем человека, у которого жизнь в чем-то не сложилась или сложилась не так, как ему того хотелось бы. Он прочитал свои стихи, и это впечатление усилилось. Стихи были хорошие, но такие же грустные, как и сам их автор. Много позже, беседуя за чашкой крепкого чая, а иной раз напитка и покрепче, мы подолгу беседовали, и я, немного больше узнал о его непростой судьбе, которая, делая замысловатые зигзаги, забросила Тагира в наш соловьиный край.   
        О своем прошлом он говорит неохотно, а лезть в душу с расспросами – не в моих правилах. У каждого из нас есть свои маленькие тайны, которые мы держим при себе и в которые до поры до времени посвящать никого не намерены.
Бывает, что в душе уже всё давно перегорело и с ним можно легко, без сожаления расстаться, а что-то, увы, сидит, как заноза и постоянной болью дает о себе знать.      Старые раны, конечно же, лучше не бередить и мы эту тему обходим, как старый, потрёпанный в штормах парусник обходит подводные рифы. Острые темы, старательно обходим, тем более, что многие другие ещё далеко не исчерпаны.
           В жизни не так часто встречаешь людей, с которыми есть о чем поговорить, с которыми интересно и приятно общаться, в чём-то, может быть, не соглашаться, спорить или наоборот: находить общую точку зрения, идентичность взглядов на какие-то события и явления нашей не такой уж простой, утекающей день за днём, жизни.

Тагир был по жизни совершенно незащищенным, легкоранимым и очень доверчивым.
Он искренне верил в торжество добра, справедливость, человеческое участие и часто не находил его даже в ближайшем его окружении.

Все, кто знал Тагира при жизни, его друзья, будут помнить  о нём и всегда поминать добрым словом.
                Он ушёл, но остались его стихи, очерки и рассказы.
                Осталась память о нём…



                Ив. Зарецкий
                2017 г. Курск