Мастерская-1

Когда я впервые позвонил скульптору Виктору Михайловичу Гаврилову, трубку подняла его жена.

— Да-а? — настороженно произнесла она, явно чего-то опасаясь.

— Виктора Михайловича можно к телефону? — скромно начал я.

— Его нет, он в отъезде, а кто его спрашивает? — ещё больше насторожились на том конце провода.

— Извините, я лучше потом перезвоню, не стоит беспокоиться, до свидания. — И я повесил трубку.

Это были восьмидесятые годы, время, когда только отгремела Московская Олимпиада, начали умирать наши генсеки, но до «перестройки» было ещё далеко. В то время я активно искал работу, но не мог найти ничего подходящего. Я не был хорошим моряком или судовым механиком, а с морем, которое всегда любил, было покончено. Для работы на производстве я был слишком молод и неопытен, а найти что-то связанное с изобразительным искусством было сложно — для этого требовалось высшее художественное образование.

Поэтому я уже несколько лет поступал в Срогановку, пробуя то на дизайн, то на интерьер, не представляя, кем стану в будущем. Надо было поступить, а потом видно будет. Все, включая меня, мечтали о «монументалке» — это была работа, за которую платили неплохие деньги. Все остальные специальности казались слишком эфемерными, и мои близкие и знакомые решили свести меня с Гавриловым, который к тому времени уже имел немалый вес в мире искусства Москвы. Он был вхож к самому Посохину, в руках которого находились лучшие объекты архитектуры, а уж поделиться какой-нибудь «решёточкой» или «стеночкой» для своих он всегда был готов.

Гаврилов был везунчиком, всё шло ему в руки, и он не так уж много и утруждал себя. Всё делалось как-то само собой. Этому немало способствовала его жена Вера. Будучи наполовину еврейкой, она вобрала в себя все лучшие качества характера своего отца — Марка Львовича Махрютского: бережливость, педантичность, ответственность, что совершенно отсутствовало в её муже. Мастерская в центре, на Старом Арбате — это её заслуга. Поступление в Московский Союз художников — это она устраивала роскошные банкеты и встречи с нужными людьми. Знакомство с Посохиным — тоже она, конечно, не без помощи своего вездесущего папаши.

— Витя, ты дурак, тебе в голову не приходит, кто это всё для тебя сделал? — Вера Марковна обводила рукой всю мастерскую, напоминая этим жестом самого Юлия Цезаря, выступающего перед сенатом. — Если бы не я, гореть тебе, Витя, синим огнем. Скажи правду, Гаврилов, что ты без меня значишь? Так, ноль без палочки.

Где-то на третий день я всё-таки дозвонился до Виктора Михайловича. В трубке я услышал спокойный, полусонный голос. Такое впечатление, что человек был в сауне и размеренно попивал пивко, и вот именно от этого занятия его оторвали.

— Алло? От кого? От Гарика? Кто, повторите, не слышу. Александр? Н-н-да, что–то вспоминаю, а в чём, в сущности, дело? Так, допустим. Ну и чего вам надо? — вдруг словно отрубил он, явно собираясь закончить разговор.

— Мне рекомендовали обратиться к вам по поводу работы. Сказали, что вы можете помочь с устройством в Комбинат монументального искусства. — испуганно, заискивающим тоном начал я.

— Да ладно, хватит, я уже вспомнил… Говорили, говорили. Ты где территориально находишься сейчас?

— Метро Текстильщики! — выпалил я.

— Хм, Текстильщики? — недоуменно произнёс Гаврилов. — Это что? Станция метро? Это, по-моему, где–то за городом? — продолжал удивляться мой собеседник.

Я сначала и не понял, как метро может находиться за городом. И только потом, со временем, всё стало на свои места. Просто Гаврилов не опускался в подземку последние года два, и ему недосуг было думать о том, что где–то там, под землей, миллионы людей сидят в электричках, пересекая Москву из точки А в точку Б, совершенно не подозревая, что есть люди там, наверху, которые не знают, где находятся Текстильщики. Ибо они рассекают город на своих автомобилях, не ведая о том, что делается под землей в часы пик.

В те времена большинство людей пользовалось городским транспортом. Главное, что мы договорились о встрече на Таганке. Как я выяснил, он знал это метро по знаменитому театру, он туда захаживал на «Мастера». Вот около театра и решили встретиться. Он должен был подъехать туда на своей новенькой «шестерке». Хочется напомнить, что разговор идёт о «жигулях» шестой модели. А на дворе начало «восьмидесятых». В то время это была самая модная, самая свежая модель, ну как «Порше» сейчас. Хотя, скорее всего, в те годы «шестёрка» была престижней.

Навстречу мне шёл мужчина лет сорока, в кожаной куртке, джинсах, не по годам седой, с приятной окладистой бородой и прекрасной густой шевелюрой — ну просто герой голливудских боевиков. Вот таким я и представлял себе настоящего скульптора. Мы поздоровались.

— Ну что? Ты и есть Байков или как тебя там? Извини, я просто не помню. — Гаврилов снисходительно похлопал меня по плечу.

— Александр, — представился я.

— Ну чего стоять, нам пора, — он указал рукой в сторону машины. — Да, ты ходил на «Мастера»? Ну что ж ты так, а девчонкам, наверное, лапшу на уши вешаешь: «Я художник». Нет, друг мой, нужно становиться всесторонне развитым человеком, а не только кисточкой по холсту мазать. Садись.

Он открыл мне переднюю дверь машины.

Через минуту мы уже ехали в Перово. Там, в бывшей районной котельной, располагался «Комбинат монументального искусства». Простая бывшая котельная, с высокой трубой, огороженная бетонным забором. Но всё изменилось, когда мы вошли туда: лабиринты коридоров, ячейки многочисленных дверей с различными табличками, выполненные на металле, но сердцем всего этого сложного механизма являлся центральный зал, где происходили «таинства» сборки и монтажа конструкций.

Там люди в комбинезонах, некоторые в очках и резиновых перчатках занимались своим делом, только им одним понятным и доступным. У остальных могло создаваться впечатление, что здесь снимают фантастический фильм и мы находимся на съёмочной площадке. Но главное, что их всех объединяло, — это чувство причастности к чему-то высшему, для меня на тот момент непостижимому. Неужели я буду здесь работать? Быть таким же важным, как они, и при этом уметь ещё что–то делать. Конечно, буду! Ведь у меня есть Гаврилов. Он постарается. И он старался…

Виктор Михайлович ходил по разным комнатам, со всеми здоровался, кому-то жал руку, кого-то просто хлопал по плечу. Мне казалось, что все были очень рады ему, отвечая на его приветствия улыбкой. Особенно это относилось к женщинам, которые получали свою порцию поцелуев и всевозможных любезностей. Меня все это приводило в восторг, будучи его протеже, я и сам себя ощущал таким же. Эту жизнь я совсем не знал, но к ней я интуитивно тянулся всем своим существом, всем своим сердцем. Я знал одно, что хочу быть художником и обязательно монументалистом! Не зря же я свое море бросал? Это достаточно большая жертва, которую сейчас необходимо оправдывать.

Гаврилов не заставил себя долго ждать. Выходя из очередного кабинета и потирая руки, сообщил, что всё улажено; правда, необходимо кому-то что-то дать, но когда и сколько – это потом... Главное, что уже завтра я могу приступать к работе на объекте в качестве художника-исполнителя. Но лучше с этим подождать. У него и в мастерской дела найдутся.

И вот мы снова в машине, едем в «святая святых» — Гавриловскую мастерскую на Арбате. Пожалуй, для одного дня слишком много впечатлений, но мы едем…

В то время по Арбату ещё передвигались троллейбусы, автомобили, ходили люди, и он не назывался «Старым». Он был Арбатом таким, как воспел его Окуджава. Машина повернула на Староконюшенный и въехала через анфиладу арок во двор.

Мастерская находилась в полуподвальном помещении старинного дома. Сначала открыли тяжелую металлическую дверь, потом решётку, спустились по ступенькам в тёмный коридор. Резко запахло сыростью, цементом и другими производными скульптурного производства. Кругом что–то стояло, лежало, просто валялось: гипсовые слепки фигур, различные фрагменты. В полутьме коридора трудно было что–либо рассмотреть, но сердце восторженно билось в груди от увиденного. Наконец, дошли до двери основного помещения. Звякнули ключи. Мы на месте!

Тяжело скрипнула массивная входная дверь, и мы оказались в мастерской. Чего здесь только не было! Мастерская состояла из основной большой комнаты, где он работал, и комнаты-столовой, где стоял дубовый стол и старинный буфет. Кроме того, в ней были старинные и довольно потрепанные стулья, что, между прочим, характерно для многих мастерских. И, конечно, топчан — «ложе королей».

У каждого хозяина он свой. Его можно было сделать из настоящей старинной кровати, а можно было сбить из ящиков конструкцию, напоминающую большой параллелепипед, положенный на бок, с лежавшими на нём старыми матрасами. Но когда это всё накрывалось пледом, то смотрелось достаточно эпохально. Топчан — это незыблемое место хозяина, где он проводит немало времени в творческих размышлениях, раздумьях о бытие и о хлебе насущном. Иногда его одиночество скрашивает случайно задержавшаяся натурщица или подруга, забежавшая на чашку чая.

Были и другие комнаты, но они уже не представляли такого интереса, так как были доверху завалены различным художественным скарбом. Они, как правило, пустовали, мирно ожидая, что придёт время и о них когда-нибудь вспомнят.

Стены мастерской были завешаны полочками, на которых ютились различные макеты, эскизы скульптурных произведений и просто какие-то безделушки. Половина стен представляли собой книжные стеллажи, где можно было найти всё — от Эмиля Золя до инструкции по лепке из пластилина. В общем, в мастерской царил творческий беспорядок, который создаётся долго и монотонно, по крупицам, изо дня в день. Без этого немыслимо творчество истинного художника.

В этой мастерской всё было сделано не только для того, чтобы творить, но и чтобы просто почивать на лаврах.

Звонок в дверь прервал мои размышления. В мастерскую шумно ввалились три девицы, как я понял, «художницы».

— А, Катрин, Лолка, Танюшка? — воскликнул Гаврилов, перечисляя их. — Заходите, чего мокрые такие? Там что, дождь идёт?

Он полез целоваться, но они успели бросить на меня такие уничтожающие взгляды, что я сразу почувствовал необходимость куда-нибудь ретироваться.

— Ах да, познакомьтесь — Александр, будущий знаменитый художник, уж не знаю какой, но художник точно, прошу любить и жаловать! — начал деловито суетиться вокруг чайника Гаврилов, всячески показывая своё гостеприимство.

— Катрин, ну у тебя и сиськи растут, как на дрожжах, ты, наверное, что-то особое употребляешь? — заинтересованно закончил он.

Я даже вздрогнул от таких слов, ещё не привыкший к такому «изысканному» отношению к женщинам, и это было только начало.

Домой я уехал поздно вечером. Жене сказал, что очень устал — работали целый день, было недосуг позвонить. С этого времени мастерская в Староконюшенном переулке стала для меня домом. Не проходило дня, чтобы я не завернул в неё под каким-нибудь предлогом. Мне нравилось там всё! После стольких лет «казармы», а потом оторванности от дома и людей, я был без ума от этой жизни! Хотя в то время я почти не зарабатывал, и весь основной доход в семейный бюджет шёл от жены.

Я как бы работал, а, скорее всего, это была лишь видимость работы, а на самом деле я стал простым «ординарцем» Гаврилова — «стой тут, иди сюда, подай-отнеси». А он в это время подписывал какие-то контракты, а иногда вообще всё держалось на честном слове, потом шло какое-то там «пролонгирование»… Я и сейчас толком не понимаю, что это такое? Но что мне до этого, когда теперь есть Арбат, есть Гаврилов! Есть мастерская! Есть жизнь, когда чего-то вроде и делаешь, но не совсем! И при этом ещё и платят! Не умираешь с голоду, а просто радуешься жизни и находишься на седьмом небе от счастья бытия!

— Витя, ты сволочь, водишь этих шлюх без конца! Я тебя с того света вытащила, а ты чем мне платишь, изменой? — не унималась Вера Марковна, которая как-то раз нагрянула в мастерскую с «ревизией» и наткнулась на посетительниц, которые еле ноги успели унести, столкнувшись в дверях нос к носу с законной женой.

— А это ещё что за нахлебник? — продолжала она, указывая на меня зонтиком. — Вы откуда такой нежданный-негаданный на мою и так больную голову! А?

Я легко почувствовал, что Вера заводится.

— Нет-нет, это я лучше уйду, — быстро просчитав события наперёд, остановил меня Гаврилов. — Вы тут поговорите. Я думаю, у вас найдётся много точек соприкосновения, — он успел незаметно подмигнуть мне. — А я за это время в «Прагу» смотаюсь за осетровыми головами.

Я в ужасе посмотрел на него, но было слишком поздно, Виктор Михайлович уже успел хлопнуть дверью.

— Пусть идёт, и без него обойдёмся, не пуп земли. Да, вас Саша зовут? Чего стоите, как Александрийский маяк, садитесь, — произнесла Вера.

Мне показалось, что она начала немного кокетничать.

— Можно на «ты»? — чиркнув зажигалкой, произнесла она.

Фамильярно раскурив сигарету, тонкой струйкой дыма пустила в мою сторону.

– Курите?  

Я отрицательно покачал головой…  

– Понимаешь, Саша, Витя просто глупец.  

Она глубоко затянулась, начав кашлять.  

– Ты только пойми, кто он без меня? Пустота, грубый неотесанный чурбан. Я же всё для него сделала: квартиру и мастерскую, и где? На Арбате! Другие по несколько лет выбивают себе конуру где-нибудь в Чертанове, а тут Арбат на блюдечке, только работай. А он баб сюда таскает. Публичный дом устроил. Конечно, теперь он скульптор, но кто заказы выбивал, кто с Посохиным познакомил – опять я. Пойми, хоть какая-то отдача должна быть?

– Вера Марковна, да вы не переживайте, – попытался вклиниться я.  

Но она прервала меня, не дав договорить.  

– Полгода назад Витя попал в страшную аварию, – продолжала она. – По частям собирали, а сейчас он король? Я думала, он импотентом останется, так нет, всё туда же, без бабьих юбок дня прожить не может. Как со мной, так он сразу болен, понимаешь ли. Придёшь без предупреждения сюда, так тут целая свора этих сучек, хоть палкой гоняй. Надоело, сил моих больше нет. Он как ребенок малый.

Она сделала паузу, так мне показалось. Но главное, я не понимал, почему Вера Марковна — вот так запросто и так откровенно, совершенно незнакомому человеку, выкладывает всю подноготную. Скорее всего, она просто, как женщина, решила выговориться о наболевшем. Видно, во мне она нашла хорошего собеседника и, прежде всего, слушателя.

Через час, успокоившись, она уехала, одарив меня на прощание таким взглядом, что мне не по себе стало.  

– Ты уж проследи за ним, и если что — звони, номер телефона знаешь.  

Она приблизилась ко мне, шепнув на ухо:  

– Ты понял, постарайся докладывать всё.  

И я почувствовал мимолетный поцелуй в щёку.  

– Да-а.  

– Ну вот и прекрасно?  

Вера запустила руку в мою шевелюру.  

– Хороший мальчик!  

Как правило, так одобряют собак мужского пола, если те быстро принесли палочку или помочились в нужном месте. Но я всё равно был рад оказанному мне доверию. Она ушла.

                (продолжение следует)

                2011г.*)