Мастерская-1

          Когда я первый раз позвонил скульптору Виктору Михайловичу Гаврилову, трубку подняла его жена.

        – Да–а?...- настороженным голосом промолвила она, явно чего–то опасаясь.

        – Виктора Михайловича можно к телефону?..  – скромно начал я.

        – Его нет, он в отъезде, а кто его спрашивает? – ещё больше насторожились на том конце провода.

        – Извините, я лучше потом перезвоню, не стоит беспокоиться, до свидания... - и я повесил трубку.

          Были времена... Назывались они «восьмидесятые». Только отгремела Московская Олимпиада, потихоньку начали умирать наши Генсеки, но до «перестройки» было ещё далеко. Вот именно в это время, я старательно искал себе работу, при этом совершенно ничего из себя не представляя. Специалист я был "аховый". Моряк из меня не получился... Механик, тем более судовой, тоже... С морем, которое я так всегда любил, было покончено и, как оказалось впоследствии, уже навсегда. Для механика на производстве я был слишком молод и не опытен, чтобы получить хорошую работу. Работу, которая была хоть как-то связана с изобразительным искусством, найти было сложно. Для этого необходимо иметь высшее художественное образование.

          Вот я и поступал который год в Срогановку. Пробовал то на дизайн, то на интерьер, особо не представляя своей будущей профессии... Надо было поступить, а уже потом видно будет. Все, в том числе и я, бредили «монументалкой». Почему?  Ответ очевиден   – на неё был спрос. Это была работа, за которую платили и не плохие деньги. Все остальные специальности были слишком эфемерны, вот и решили мои близкие и знакомые свести меня с Гавриловым, который к тому времени имел уже немалый вес в мире искусства Москвы. Был он вхож и к самому Посохину, в руках которого находились лучшие объекты архитектуры, а уж поделиться какой–нибудь «решёточкой» или «стеночкой» для своих, он всегда был готов.

          Гаврилов – везунчик! Всё плыло ему в руки, между прочим, которые он не так уж много и утруждал. Всё делалось как-то, само собой. Этому немало способствовала его жена Вера. Будучи наполовину еврейкой, она вобрала в себя все лучшие качества характера своего отца – Марка Львовича Махрютского - бережливость, педантичность, ответственность, что совершенно отсутствовало в её муже. Мастерская в центре, на Старом Арбате – её заслуга. Поступление в Московский Союз художников – это она устраивала роскошные банкеты и встречи с нужными людьми. Знакомство с Посохиным  – тоже она. Конечно, не без помощи своего вездесущего папаши.

        - Витя, ты дурак, тебе в голову не приходит, кто это всё для тебя сделал?... – Вера Марковна обводила рукой всю мастерскую, напоминая этим жестом самого Юлия Цезаря, выступающего перед сенатом. – Если бы не я, гореть тебе, Витя, синим огнем. Скажи правду, Гаврилов, что ты без меня значишь?.. Так, ноль без палочки...
   
          Где-то на третий день я всё-таки дозвонился до Виктора Михайловича. В трубке услышал спокойный, полусонный голос. Такое впечатление, что человек был в сауне и размеренно попивал пивко, и вот именно от этого занятия его оторвали.

        – Ал–ло? От кого? От Гарика? Кто, повторите, не слышу. Александр?! Н – н -да, что–то вспоминаю, а в чём, в сущности, дело?.. Так, допустим... ну и чего вам надо? - вдруг словно отрубил он, явно собираясь закончить разговор.

        – Мне рекомендовали обратится к вам по поводу работы. Сказали, что вы можете помочь с устройством в Комбинат монументального искусства...  – испугано, заискивающим тоном начал я.

        – Да ладно, хватит, я уже вспомнил… Говорили, говорили...Ты где территориально находишься сейчас?

        – Метро Текстильщики! – выпалил я.

        – Хм, Текстильщки?  – недоуменно произнёс Гаврилов. – Это что? Станция метро? Это, по-моему, где–то за городом? - продолжал  удивляться мой собеседник.

          Я сначала и не понял, как метро может находиться, за городом. И только потом, со временем, всё стало на свои места. Просто Гаврилов не опускался в подземку последние года два и ему недосуг было думать о том, что где–то там, под землей, миллионы людей сидят в электричках, пересекая Москву из точки А в точку Б, свершено не подозревая, что есть люди там, наверху, которые не знают, где находятся Текстильщики. Ибо они рассекают город на своих автомобилях, не ведая о том, что делается под землей в часы пик.

          В те времена большинство людей пользовалось городским транспортом. Пожалуй, не в этом суть. Главное, что мы договорились о встрече на Таганке, как я выяснил, он знал это метро по знаменитому театру, он туда на «Мастера» захаживал. Вот около театра и решили встретиться. Он должен был подъехать туда на своей новенькой «шестерке». Хочется напомнить, что разговор идет о «жигулях» шестой модели. А на дворе, начало «восьмидесятых». В то время это была самая модная, самая свежая модель, ну как «Порше» сейчас. Хотя, скорее всего, в те годы «шестерка» была престижней.

          Навстречу мне шёл мужчина лет сорока, в кожаной куртке, джинсах, не по годам седой, с приятной окладистой бородой и прекрасной густой шевелюрой – ну просто герой Голливудских боевиков. Вот таким я и представлял себе настоящего скульптора. Мы поздоровались.

        – Ну что?.. Ты и есть Байков или как тебя там?.. Извини, я просто не помню. – Гаврилов снисходительно похлопал меня по плечу.

        – Александр – представился я.

        – Ну чего стоять, нам пора, – он указал рукой в сторону машины. – Да, ты ходил на «Мастера»? Ну, что ж ты так, а девчонкам, наверное, лапшу на уши вешаешь: "я художник". Нет, друг мой, нужно становиться всесторонне развитым человеком, а не только кисточкой по холсту мазать. Садись...   

          Он открыл мне переднюю дверь машины.

          Через минуту мы уже ехали в Перово. Там, в бывшей районной котельной располагался «Комбинат монументального искусства». Простая бывшая котельная, с высокой трубой, огороженная бетонным забором. Но всё изменилось, когда мы вошли туда: лабиринты коридоров, ячейки многочисленных дверей с различными табличками, выполненные на металле, но сердцем всего этого сложного механизма являлся – центральный зал, где происходили «таинства» сборки и монтажа конструкций.

          Там люди в комбинезонах, некоторые в очках и резиновых перчатках занимались своим делом только им одним понятным и доступным. У остальных могло создаваться впечатление, что здесь снимают фантастический фильм и мы находимся на съёмочной площадке. Но главное, что их всех объединяло - это чувство причастности к чему-то высшему, для меня на тот момент, непостижимому. Неужели я буду здесь работать? Быть таким же важным, как они, и при этом уметь ещё что–то делать. Конечно, буду! Ведь у меня есть Гаврилов. Он постарается. И он старался…

          Виктор Михайлович ходил по разным комнатам, со всеми здоровался, кому-то жал руку, кого-то просто хлопал по плечу. Мне казалось, что все были очень рады ему, отвечая на его приветствия улыбкой. Особенно это относилось к женщинам, которые получали свою порцию поцелуев и всевозможных любезностей. Меня все это приводило в восторг, будучи его протеже, я и сам себя ощущал таким же. Эту жизнь я совсем не знал, но к ней я интуитивно тянулся всем своим существом, всем своим сердцем. Я знал одно, что хочу быть художником и обязательно монументалистом! Не зря же я свое море бросал? Это достаточно большая жертва, которую сейчас необходимо оправдывать.

          Гаврилов не заставил себя долго ждать. Выходя из очередного кабинета и потирая руки, сообщил, что всё улажено; правда, необходимо кому-то что-то дать, но, когда и сколько – это потом... Главное, что уже завтра могу приступать к работе на объекте в качестве художника-исполнителя. Но лучше с этим подождать. У него и в мастерской дела найдутся.

          И вот мы снова в машине, едем в «святая святых» - Гавриловскую мастерскую на Арбате. Пожалуй, для одного дня слишком много впечатлений, но мы едем…

          В то время по Арбату ещё передвигались троллейбусы, автомобили, ходили люди, и он не назывался "Старым". Он был Арбатом таким, как воспел его Окуджава. Машина повернула на Староконюшенный и въехала через анфиладу арок во двор.

          Мастерская находилась в полуподвальном помещении старинного дома. Сначала открыли тяжелую металлическую дверь, потом решётку, спустились по ступенькам в тёмный коридор. Резко запахло сыростью, цементом и другими производными скульптурного производства. Кругом что–то стояло, лежало, просто валялось: гипсовые слепки фигур, различные фрагменты. В полутьме коридора трудно было что–либо рассмотреть, но сердце восторженно билось в груди от увиденного. Наконец, дошли до двери основного помещения. Звякнули ключи. Мы на месте!

          Тяжело скрипя приоткрылась массивная входная дверь. Вот мы и в мастерской. Чего там только не было... Мастерская состояла: из основной большой комнаты, где он работал; комнаты столовой, где стоял дубовый стол, старинный буфет. Между прочим, это принадлежность многих мастерских – старинные и довольно потрепанные стулья. Конечно, топчан – ложе королей.

          У каждого хозяина он свой... Делался из настоящей старинной кровати, мог представлять собой сбитую из ящиков некую конструкцию, которая напоминает собой большой параллелепипед, положенный на бок, с лежавшими на нём старыми матрасами, но когда это всё накрывалось пледом, то смотрелось достаточно эпохально. Топчан - это незыблемое место хозяина, здесь он проводит немалое время в творческих размышлениях, раздумьях о бытие, да и вообще, - о хлебе насущном. Иногда его одиночество скрашивает, ненароком задержавшаяся, натурщица или подруга, забежавшая на чашку чая.

          Были ещё комнаты, но они уже не представляли такого интереса, доверху заваленные различным художественным скарбом. Они, как правило, пустовали, мирно ожидая, что придёт время и о них когда-нибудь вспомнят.

          Стены мастерской были завешаны полочками, на которых прижавшись друг другу ютились различные макеты, эскизы скульптурных произведений и просто какие-то безделушки. Половина стен представляли собой книжные стеллажи. Чего там только не было, от Эмиля Золя, до инструкции по лепке из пластилина. В общем, в мастерской творилось то, что называется творческим беспорядком, который создается долго и монотонно, по крупицам, изо дня в день. Без этого немыслимо творчество истинного художника.

          В этой мастерской было сделано всё не только для того, чтобы творить, но и, чтобы просто почивать на лаврах.

          Звонок в дверь прервал мои размышления. В мастерскую шумно ввалились три девицы, как я понял - «художницы».

        - А, Катрин, Лолка, Танюшка?!.. – Гаврилов перечислил всех. – Заходите, чего мокрые такие? Там, что, дождь идёт?   

          Полез целоваться. При этом они успели бросить на меня такие уничтожающие взгляды, что я сразу почувствовал необходимость куда–нибудь ретироваться.

         -Ах да, познакомьтесь - Александр, будущий знаменитый художник, уж не знаю какой, но художник точно, прошу любить и жаловать! Он начал деловито суетиться вокруг чайника, всячески показывая этим своё гостеприимство.

        - Катрин, ну у тебя и сиськи растут, как на дрожжах, ты, наверное, что-то особое употребляешь? - заинтересованно закончил Гаврилов.

          Я даже вздрогнул от таких слов, ещё не привыкший к такому «изысканному» отношению к женщинам, и это было только начало.

          Уехал домой поздно вечером. Жене сказал, что очень устал – работали целый день, было недосуг позвонить. С этого времени, мастерская в Староконюшенном переулке стала для меня домом. Не проходило дня, чтобы под каким–нибудь предлогом я не завернул бы в неё. Мне нравилось там всё, уж после стольких лет «казармы», а потом оторванности от дома и людей, и вдруг такая творческая свобода. Я был без ума от этой жизни! Хотя почти не зарабатывал в то время, и весь основной доход в семейный бюджет, шёл от жены.

          Я как бы работал, а скорее всего, эта была лишь видимостью работы, а на самом деле я стал простым "ординарцем" Гаврилова - "стой тут, иди сюда, подай - отнеси". А он в это время подписывал какие–то контракты, а иногда вообще всё держалось на честном слове, потом шло какое–то там «пролонгирование» … Я и сейчас толком не понимаю, что это такое?.. Но что мне до этого, когда теперь есть Арбат, есть Гаврилов! Есть мастерская! Есть жизнь, когда чего–то вроде и делаешь, но не совсем..., а при этом ещё и платят... не умираешь с голоду, а просто радуешься жизни и находишься на седьмом небе от счастья бытия!

        - Витя, ты сволочь, водишь этих шлюх без конца. Я тебя с того света вытащила, а ты чем мне платишь, изменой? - не унималась Вера Марковна, которая как–то, раз нагрянула в мастерскую с "ревизией", и наткнулась на посетительниц, которые еле ноги успели унести, столкнувшись в дверях нос к носу с законной женой.

        - А это ещё, что за нахлебник? – продолжала она, указывая на меня зонтиком. – Вы откуда такой нежданный негаданный на мою, и так больную, голову... А?..
          Я легко почувствовал, что Вера заводится.

        - Нет-нет, это я лучше уйду, – быстро просчитав события наперёд, остановил меня Гаврилов – Вы тут поговорите. Я думаю, у вас найдется много точек соприкосновения, - он успел незаметно подмигнуть мне. – А я за это время в «Прагу» смотаюсь за осетровыми головами.

          Я в ужасе посмотрел на него, но было слишком поздно, Виктор Михайлович уже успел хлопнуть дверью.

        - Пусть идёт, и без него обойдемся, не пуп земли. Да, вас Саша зовут? Чего стоите как Александрийский маяк, садитесь.   

          Мне показалось, что Вера начала немного кокетничать.

        – Можно на ты? - чиркнув зажигалкой, произнесла она.

          Фамильярно раскурив сигарету, тонкой струйкой дыма, пустила в мою сторону.

        – Куришь?   

          Я отрицательно помотал головой…

        – Понимаешь Саш, Витя просто дурак...

          Она глубоко затянулась, при этом начала кашлять.

        – Ты пойми, кто он без меня, пустота, грубый неотесанный чурбан. Это же я ему всё сделала квартиру и мастерскую, и где? На Арбате! Другие по несколько лет выбивают конуру где–нибудь в Чертанове, а тут Арбат на блюдечке, только работай, а он баб сюда таскает. Публичный дом устроил. Конечно, теперь он скульптор, а кто заказы выбивал, кто с Посохиным познакомил – опять я. Пойми хоть какая–нибудь отдача должна быть?!

        - Вера Марковна, да вы не переживайте, – постарался вклиниться я.

          Но она прервала меня, не дав договорить.

        - Полгода назад Витя попал в страшную аварию, – продолжала она. – По частям собирали, а сейчас, - он король?! Я думала он импотентом останется, так нет, всё туда же, без бабьих юбок дня прожить не может. Как со мной, так он сразу болен, понимаешь ли... Придёшь без предупреждения сюда, так тут целая свора сучек этих, хоть палкой гоняй. Надоело, сил моих больше нет. Он как ребенок малый.

          Она сделала паузу, - так мне показалось. Но главное я не понимал, почему Вера Марковна — вот так запросто и так откровенно, совершенно незнакомому человеку, выкладывает всю подноготную. Скорее всего, она просто как женщина, - решила выговориться о наболевшем. Видно, во мне она нашла хорошего собеседника, и, прежде всего, слушателя.

          Через час, успокоившись, она уехала, одарив на прощание меня таким взглядом, что мне не по себе стало.

        – Ты уж проследи за ним, и если что - звони, номер телефона знаешь...

          Она приблизилась ко мне, шепнув на ухо:

        – Ты понял, постарайся докладывать всё... –  и я почувствовал мимолетный поцелуй в щёку.

        - Да –а...- пролепетал я.

        - Ну, вот и прекрасно?!..   

          Вера запустила руку в мою шевелюру.

        – Хороший мальчик!..   

          Как правило, так одобряют собак мужского пола, если те быстро принесли палочку или помочились в нужном месте. Но я всё равно был рад, оказанному мне доверию. Она ушла... (продолжение следует)

                2011г. к