Старинные часы. Глава 9

Глава 9

В следующий раз встретить Эмму в парке хромому удалось только через два дня. Блуждая по дорожкам, он ругал себя за то, что был излишне настойчив и прямолинеен. Это могло напугать её. А если так, то теперь она будет избегать встречи с ним и возможно даже больше не выйдет на прогулку. Хромой безумно боялся этого, потому что другой возможности видеть её у него нет. Конечно, он пытался прорваться в палату, но знаменитую балерину тщательно охраняли от возможных вторжений со стороны и даже его красноречие не помогло ему обхитрить, всё время дежуривших у двери, амбалов. Вернее, обмануть их у хромого получилось в два счёта, но прорваться к Эмме в палату они всё равно не дали. На все «ловушки» хромого они, как роботы, отвечали: «Никому кроме родителей и жениха входить не разрешено». Не раз он пробовал подобрать подходящий момент и проскользнуть мимо них, но охранники профессионально исполняли свои обязанности. Таким образом, единственным способом встретиться с Эммой так и осталась возможность увидеть её в больничном парке.

Два дня подряд он бродил по нему с утра до вечера, ругая небеса за то, что внезапно испортилась погода и пошёл дождь. Ведь он тоже мог быть той причиной, по которой Эмма предпочитает оставаться в палате. Именно поэтому, когда на третий день его безрезультатных блужданий выглянуло солнце, хромой ещё с большей надеждой стал всматриваться в гуляющих по парку женщин, стремясь увидеть уже знакомое ему серое пальто с капюшоном. Начиная отчаиваться, он оглядывался по сторонам.

И вдруг удача улыбнулась ему: ковыляя с поникшей головой мимо беседки, он вдруг увидел Эмму, сидящую в ней. Они читала книгу. Хромой почувствовал внезапный и сильный прилив радости, ведь он не только смог отыскать её в парке, но и добиться того, чтобы она махнула охраннику, запретив тому вмешиваться.
– Вы вновь одна? – спросил хромой, прислонившись к беседке. – Жених не гуляет с вами?
– Я не уверена, что должна отвечать, – резко сказала она и хромой испугался, что сейчас Эмма потребует оставить её. Амбал неподалёку напрягся и приготовился действовать.
– О, Эмма не нужно защищаться и играть, – поспешно сказал хромой. – Со мной вы можете быть самой собой.

Он проковылял вокруг беседки и сел с ней рядом. Осмелившись взять Эмму за руку, хромой поднёс её к губам. Краем глаза, он видел, что этот рискованный жест не ускользнул от внимания охранника, но Эмма снова отрицательно покачала ему головой. Сейчас хромой вдруг подумал о том, что совершенно не помнит видел ли его, когда встречался с ней здесь два дня назад. Хотя, в общем, какое это имеет значение.
«Я не должен отвлекаться на пустяки», – одёрнул он себя и сказал, глядя Эмме в глаза:
– О, я понимаю, как вы боитесь ранить человека, которого любите, своими страхами и болью. Вы не хотите, чтобы жалость взяла верх над чувством более светлым, радостным, пока не омрачённым никакими тяготами жизни. Вы словно чувствуете себя виноватой, что вместо ожидаемого счастья принесли печаль.
– Вы правы, – дрожащим голосом прошептала она. – Ведь мы встретились так недавно и ещё совсем не успели узнать друг друга.
– И вновь скажу, что понимаю вас! – хитро и вкрадчиво сказал хромой. Немного помолчав он добавил, как будто заглянул прямо в душу Эмме – Неокрепшая любовь, не познавшая вкуса горечи пуглива, как птица.
– Нет, нет, – неожиданно запротестовала она. – Я не хочу так думать. Я гоню от себя такие мысли, потому что верю своему жениху. Не пытайтесь возродить мои сомнения. Вчера я окончательно избавилась от них.
Эмма взглянула на подаренное Сергеем кольцо, что не ускользнуло от внимания хромого.
– Пару дней назад вы сказали мне, – добавила она, – что верность в горе – дорогая штука и редко встречается. Надеюсь, мне повезёт: я буду счастливее многих.

Хромой промолчал. В этот момент он понял, что избрал неверную тактику. Эмма обладала весьма устойчивой психикой и довольно твёрдым характером. В прошлый раз ему удалось вывести её из равновесия, но за те два дня, что он не видел её, она сумела восстановить его. Казалось, что посеянные им зёрна сомнений и страха, легли в неподготовленную почву. Только сейчас хромой осознал: чтобы войти в доверие к Эмме нужно жалеть не её, а себя.
– Вы знаете, дорогая Эмма, ведь я так и не научился видеть в людях хорошее. В прошлый раз я много говорил вам о том, что мир жесток и груб. Я прекрасно знаю, что я сам подозрителен и резок. Наверно я стал таким ещё в детстве, когда приходилось защищаться от нападок и унижений. За всю мою жизнь у меня не было ни одного друга.
Хромой встал и опираясь на трость, потоптался на месте, делая вид, что собирается уйти.
– Простите дорогая Эмма, если обидел или разнервировал вас. В прошлый раз мне показалось, что я вижу перед собой родственную душу. Мне хотелось только участия. Всего лишь капельку дружеского участия.
Хромой тяжело вздохнул и сделал многозначительную паузу, во время которой внимательно наблюдал, как изменилась Эмма в лице. Вот теперь он, наконец, попал в точку, потому что мгновение спустя она сама предложила ему не торопиться и снова сесть.
– О, Эмма, – осторожно сказал хромой, желая закрепить свой небольшой успех. – Наверняка наша первая встреча оставила у вас неприятное впечатление обо мне. Вы сочли меня жадным, не так ли? Подождите, не отвечайте сразу. Вначале я попробую объяснить. Ведь тогда я говорил о деньгах, которые дают человеку свободу. Особенно человеку, чьи возможности ограничены непреодолимыми обстоятельствами. Но я не имел ввиду свободу личности. Я не утверждал, что они могут спасти от одиночества, тоски и неизлечимых болезней. Я не уверял, что они гарантируют истинную любовь, ибо её нельзя купить. Как нельзя купить и дружеское участие, о котором я молю вас. Но так странно устроен наш мир. Поймите Эмма, от вас мне нужна только капелька дружеского участия. Неужели вы, будучи успешным и обеспеченным человеком, отвергните больного и нищего? Вы в самом деле сможете оттолкнуть меня? Это будет выше моих сил.
– Я выслушаю вас.
– В этом я был уверен, – он взял её руку в свои. – В этот миг я вновь готов поверить в человека. Позвольте мне иногда встречать вас в парке. Не гоните. Позвольте только беседовать с вами. Забывшись почувствовать, что я наконец узнал, что значит друг.
– Совсем скоро меня выпишут, но пока я здесь, вы можете приходить в эту беседку. Если дни будут солнечные, вы найдёте меня в ней. Правда, я редко бываю одна.
– Да? Но я уже второй раз застаю вас в одиночестве?
Эмма встала и опираясь на трость, сделала пару шагов.
– Это скорее исключение, чем правило. Иногда жених даёт мне возможность побыть наедине с самой собой. Ведь после падения моя жизнь должна кардинально измениться. Вы знаете, сами, что на сцену я больше не выйду. Мне нужно осознать и принять это. А сейчас прошу извинить меня: я должна идти на лечебную гимнастику.
– Не грустите, милая Эмма. Я могу выслушать вас, если это станет необходимо вам. До свидания. Я буду ждать нашей новой встречи.

Когда, взяв под руку охранника, она шла по дорожке, хромой долго смотрел ей вслед. В этот момент он поздравлял себя с этой маленькой победой. Сегодня ему удалось исправить ошибку, допущенную в прошлый раз. Ни в коем случае Эмма не должна бояться его и чувствовать неприязнь к нему. Пусть жалеет, сочувствует, переживает. Как ей будет угодно! Лишь бы не избегала с ним встреч.

«Времени у меня мало, – думал хромой, покидая территорию больничного парка. – Надо бы усилить давление. Похоже подолгу сидеть со мной она не станет, поэтому придется поскорее заняться вопросом приглашения в дом. Разводить сантименты некогда, ведь она сказала, что её вот-вот выпишут. Уедет и всё. Потом придётся искать – лишняя трата усилий и потеря времени. Сейчас нельзя упустить её!»
Хромой всё рассчитал верно: Эмма сдержала своё обещание и приходила в беседку каждый день, вплоть до выписки. Она терпеливо слушала историю его мытарств, не подозревая, что хромой искусно плетёт паутину слов, чтобы в конечном итоге Эмма так не смогла узнать его настоящего.

– Я часто думаю, рано или поздно человека погубят алчность и равнодушие. Эти два порока перевешивают в нём все добродетели. Так скажите на милость из чего же может возникнуть справедливость, если для этого даже предпосылок нет? О, Эмма, я не идиот: знаю, как устроен мир. Он не меняется тысячи лет. Но самое страшное, не изменится никогда. Какой бы не была форма общественного устройства, сколько бы революций не произошло и какими бы религиями не были одурманены люди. А знаете почему? Всё это не меняет человеческую суть.
– Что же, по-вашему, может изменить её? Бог?
– Бог? Нет. Он всего лишь опасная иллюзия. Вы спросите почему опасная?
– Спрошу.
– Да потому, милая Эмма, что снимает с человека огромную долю ответственности. Ведь мы убеждаем себя в том, что во многом не вольны над собой.
– А вы считаете иначе? Вы думаете, что человек всем управляет сам?
– О, нет. Парадокс, не так ли? Замкнутый круг.
– Считается, что Он дал нам свободу выбора. Это всё проясняет.
– Напротив, путает ещё больше, ибо вся эта свобода выбора – пустышка. Яркий фантик. В действительности нет никакой свободы. Из всех возможных вариантов выбора, человек сделает тот, что диктует ему его собственная натура. Мы рабы самих себя.
– Но даже рабы иногда восстают. Всегда можно попробовать измениться, особенно если осознаёшь свои недостатки.
– Глупости. Так ли много вы знаете людей, которые осознают свои недостатки? Вы думаете, что скряга когда-нибудь осознает, как мерзко трястись над каждой копейкой, а эгоист вдруг перестанет чувствовать себя пупом Земли? Поймите Эмма, человек будет бороться только с тем, что как раз мешает ему быть тем, кем он является по своей сути. Если у скряги отнять копейку, он сделает всё, что положить в сундук новую, но ему и в голову не придёт, что вполне хватит тех, что осталось. Ведь для такого понимания нужно изменить себя, пойти против своей сути. Я настаиваю, что это невозможно. Ну или почти невозможно.
– Послушайте, в таком случае, вы не оставляете человеку шансов.
– Не оставляю. Более того, я не оставляю их человечеству. Но думаю я так, не потому что не люблю людей. Я делаю это беспристрастно, потому что не вижу выхода. Ну, не вижу я, каким образом можно изменить саму суть! Все наши попытки, начиная экспериментами по улучшению генетики и заканчивая душеспасительными идеями религиозников – чушь. Это как перевязка бинтами гниющей от гангрены ноги.
– Ваши взгляды опасны. Мне они не по душе. Вы строите их на том, что в человеке нет ничего хорошего. Но ведь это не так!
– Есть. Конечно есть, – вдруг тихо сказал хромой, задумчиво глядя перед собой и вспоминая что-то своё. – Но оно исчезает. Медленно угасает, потому что ведёт слишком уж неравный бой, в котором не одержать победу. И кому-то, так или иначе, придётся продать свою душу дьяволу, чтобы любой ценой не позволить ему исчезнуть.

Эмма не ответила. Она наблюдала за тем, как он смотрит в одну точку и не решалась заговорить. Казалось, её собеседник утратил весь свой пыл. Его взгляд стал грустным и в этот момент Эмма единственный раз видела его настоящим. Таким каким ей не суждено будет увидеть его вновь. Он не мог бы даже представить, что вся затеянная им чудовищная игра могла провалиться с треском, если бы не этот момент, когда её сердце сжалось от жалости к нему.

Хромой ещё не раз будет преследовать Эмму. Он будет мастерски завлекать её в ловко расставленные сети собственного чудовищного плана. Он будет клясться в верности самого надёжного и понимающего друга, описывать будущую школу танцев и всячески чернить и без того чёрствый и жестокий мир, в котором Эмме уже не будет места без его помощи и советов. Оказавшись тонким психологом, он многого достигнет на этом пути. Продолжая находить самые уязвимые, самые болезненные точки, хромой будет бить в них с маниакальным упорством, до тех пор, пока не подавит волю Эммы. И она поверит ему. Поверит и снова пожалеет, вспоминая момент, когда видела его настоящим.

Однажды он грустно скажет ей, что ему совсем некуда идти. Скажет, что очень устал жить на вокзале без уюта и тепла. Что хочет хоть один вечер провести в семейном кругу, почувствовать радость домашнего очага. В этом месте хромой, разумеется, пустит скупую слезу и сделает многозначительную паузу, чтобы Эмма острее почувствовала трагизм его положения. Потом он, как талантливый актёр, играющий роль, изобразит виноватое выражение лица и извинится за то, что потревожил её. Сделав показательную попытку уйти, он стал хромать сильнее обычного и даже немного сгорбился. Вспомнив, как раньше Эмма не позволила ему сделать этого, он хорошо понимал, что такой приём сработает снова. У подобных людей сострадание не бывает одноразовым, что несомненно очень хорошо для него.
Вот тогда Эмма не только задержала его, но пригласила в гости. Позже она не раз задумается над тем, зачем позволила себе сблизиться с человеком, который так мало расположил её к себе в их первую встречу. Но в эти несколько дней Эмма находилась под влиянием какой-то необъяснимой силы, заставившей её проникнуться бедами этого маленького изувеченного человека.

До роковой ошибки, подобной той, которую совершил доверчивый антиквар Шишкин, останется одна неделя. За эту неделю Эмма покинет больничные стены, а Сергей отправится в Петербург. Необходимость этой поездки возникла, когда однажды Эмма попросила его узнать у Шишкина адрес электронной почты своего мексиканского родственника. Не сумев дозвониться, Сергей решил навестить его.
А в это время хромой будет часто бродить по проспекту, пощёлкивая языком и весело посвистывая. В кармане у него теперь лежал не только обрывок с записанной электронной почтой Добролюбова, но и адрес деда Эммы. Предвкушая скорую удачу, хромой почувствует себя увереннее, значительнее. Он нашёл выход из трудного положения.
«Осталось совсем чуть-чуть, – облегчённо вздохнул он. – Ещё немного и всё изменится к лучшему».

Продолжение здесь: http://proza.ru/2023/03/12/1298