Встреча с доктором Абстом

(шпионские страсти)


   Пляж бурлил. Люди играли в волейбол, где-то пели под гитару, на пенистой кромке дети упоенно строили песочные замки. Повсюду, куда ни посмотришь, белели бахромчатые зонты, под которыми можно уместиться целой группой или семьей. Между этими гигантскими грибами лежали в разных позах загорающие – на полотенцах, лежаках и требующих предварительной очереди шезлонгах. В человеческой гуще высился спасательный пост, с прикрепленным к мачте громкоговорителем, иногда оживающим, чтобы вернуть заплывших за буйки к берегу. На берегу старательно загорали: ходили, поставляя солнцу разные бока, стояли спинами и животами к морю, лежали. В полной неподвижности спящих, за карточной игрой, чтением журналов.  Молодые и не очень, даже совсем не очень. В темных очках, разноцветных панамках или одинаковых соломенных шляпах, продающихся в киоске возле ведущей к морю лестницы.  Широкой лестницы дома отдыха «Балтийский берег». Особый курортный шик - на каждой ее площадке роскошный вазон с лианами, касающимися своими сиреневыми цветками плит; широкие мраморные перила, обязательно заканчивающиеся большими шарами. На них забирались, чтобы сделать фото на память «Юрмала 1962 год».
Кирилл Карцов жил в доме отдыха уже седьмой день. Оставалась неделя. Много это или мало? Как посмотреть, как отнестись. Это, как со стаканом – для кого-то он наполовину пуст, кому-то до половины полон. Тем более важно, что в него налито.
В наполовину полный стакан под названием «отпуск по путевке» была налита поездка в Ригу, конкурс «Любимая песня» и не заставляющий хмурить брови прогноз погоды. Будет без единого облачка солнце, двадцать шесть градусов в воздухе, двадцать градусов в воде.  Не считая здесь уже прожитого – купания до усталости, прогулки на катере, новых интересных знакомств, включая сам городок, где Карцов купил несколько книг.
Карцов жил в двухместном номере с Павлом Дубовым – сталеваром из Уральска. Молодым, плечистым весельчаком, привлекающим внимание девушек, но этим совершенно пренебрегающим – дома у Павла невеста.
Общительный Паша втянул молчаливого по натуре Карцова в свою, как он называл, «компашку одиночек».
За столиком в столовой к Павлу и Карцову присоединялись   Вениамин Альбертович и всегда опаздывающая Марина.
Вениамин Альбертович – очень приятный, чрезвычайно вежливый товарищ лет за пятьдесят, с мушкетерской бородкой-эспаньолкой. «Искусствовед» - так определил Вениамин Альбертович свою деятельность. Ел аккуратно, часто промокая губы салфеткой. Проживал в Москве.
Марина – красивая темноволосая женщина без точного возраста и неисчерпаемой коллекцией нарядов, меняемых чуть ли не каждые двенадцать часов. Откуда она приехала, чем занималась, замужем ли, оставалось загадкой. Иногда Марина останавливала свой задумчивый взгляд на Карцове, и тогда он испытывал неловкость.
Также Карцов приходил в волнение (совладать с собой ему никак не удавалось) в те минуты, когда Марина раздевалась на пляже. Ничего особенного, так делают все. Но фигура Марины, ее ноги, грудь, загар, случайно подчеркнутый белой полосой обычно прикрытой купальником кожи, заставляли Карцова смущенно отводить глаза.
Марина к себе притягивала. И притянула в их компанию Женю-стеклодува из Гуся Хрустального, инженера Кротова из Ленинграда, смешливую ткачиху Машу из Иваново, молчаливого и близорукого Гуревича - шахматного гения и математика, приехавшего в Юрмалу из Иркутска.
Пляж бурлил. Слепило полуденное солнце, исключающее возможность найти прохладное место. Но лучше быть здесь, сплотившись в бледной тени зонта, развлекая себя забавными историями из жизни каждого.
- Как же мне хочется пить! – воскликнула Маша и скривила губки. И посмотрела на Пашу-сталевара.
- А мы, - Паша поднялся, - к температуре и жажде привычные. Но ради тебя, Машенька и ради вас, Марина, я так и быть…
Паша нахлобучил шляпу, натянул штаны и растворился в пляжной, преимущественно горизонтального положения толпе.
Не успел Вениамин Альбертович закончить рассказ о том, как у его знакомого украли скрипку Гварнери, Павел вернулся.
- Все раскупили, дорогие товарищи. И в буфете, и в павильоне. Даже в «Волне» (ближайший городской магазинчик), куда я тоже сбегал.  Нету! Сказали после обеда привезут. Так что… Поэтому предлагаю снова в воду. Хоть так.
- Жаль, что море нельзя пить.  – Маша поправила волосы и встала. – Столько воды!
- Можно, - сказал Карцов, на которого, не отрываясь, смотрела Марина. 
Сказал уже по привычке, не задумываясь. Мысли его были заняты Мариной – сегодня вечером танцы, и он Марину пригласит. Чего он никогда, живя здесь, еще не делал. На танцы, устраиваемые на террасе закрытого днем ресторана ходил, но не танцевал. Просто сидел с бокалом вина или чашкой кофе и смотрел. На разноцветные фонарики, музыкантов в узких пиджаках и брюках, танцующих.
«Но зачем?  И что мной движет? – думал Карцев. – Странная женщина, красивая, но чего-то в ней недостает. Или, напротив, слишком много.  И хочется с такой потанцевать, и понимаешь, что это совершенно не нужно…»
Там, где Карцов жил, у него не было невесты, как у соседа Паши.  Но вместе с Карцовым, на одном с ним комбинате «Энергомаш» работала Катя. Он в конструкторском бюро, Катя в электротехническом цеху. По субботам он ходил с Катей в кино. Или просто гулял, зная, что нравится Кате. И Катя ему тоже нравилась – как школьница худенька и стройная, любящая стихи. Ничего от Карцова не ждущая, на возможный с ним брак ни разу не намекнувшая.  Должно быть, очень нежная и заботливая. Но самая «обыкновенная». А Марина… И этот ее взгляд, словно она Карцову незаметно для всех подмигивает.  Или это ему так кажется?
- Через газету? – пошутил Паша.
- Что ты говоришь? – очнулся Карцов.
- Через газету Балтийское море пить? Ты сказал, что морскую воду можно пить.
- Можно, если ее особым образом опреснить. Я этим вопросом специально занимался. И довольно-таки успешно. Причем…
Карцов бросил взгляд на Марину. Марина улыбалась. Как ему показалось, над его хвастовством.
- Опять  ты, Паша, прав. Я определил, что морскую воду пить нужно только через газету. Лучше «Советский спорт», пошли плавать!
Тем и закончилось.
***
Кирилл Карцов жил в городе N. Четыре года назад закончил в Ленинграде Политехнический институт и, будучи обладателем Красного диплома, выбрал распределение на «Энергомаш». 
Новый «Энергомаш», который после реконструкции ничего общего не имел с довоенным производством, – современное оборудование, дополнительные подразделения и сложные, продиктованные временем задания.   
После учебы Карцов вернулся домой, потому что в N родился. Вернулся в двухкомнатную квартиру на улице Энгельса в пятнадцатом доме, полученную от «Энергомаша» его отцом. 
До войны в большой комнате жил отец (мать умерла, когда Карцову было три года); в маленькой - Карцов и старшая сестра Лида.    После войны в комнату погибшего отца перебралась сестра.
Когда Карцов уехал учиться, Лидия вышла замуж и уехала с мужем-офицером в Среднюю Азию. Карцов в квартире остался один. И не один - он и его работа, его поиск.
***
 - Вы что же не танцуете, Кирилл? – спросил у Карцова ленинградец Кротов, присаживаясь рядом. – Устали? И чем будем продолжать? 
Кротов кивнул на пустой бокал Карцова.
- Да, собственно…
Кротов Карцову не нравился. И не потому, что у Кротова были облезлые покатые плечи, невысокий рост и полнота, лишающая его тело всякой «мужественности». Карцову были неприятны глаза Кротова – бегающие, ускользающие от прямого при разговоре взгляда. Глаза жулика, если бы не явный в них ум. Карцов был убежден, что жулики и мошенники глупы, примитивны в своих желаниях и действиях, порой ловких и хитрых. Но Кротов примитивным человеком не был. Наблюдательный, делающий иногда интересные замечания. Один раз Кротов вступил в спор с Вениамином Альбертовичем и победил. Столкнулись они, обсуждая воздействие цвета на настроение.
И сейчас, когда рядом оказался этот человек, Карцов почувствовал раздражение. Но тотчас себя за это укорил.
- Давайте сухого? Я закажу, - Кротов кивнул официанту. – Шампанское несколько вызывающе, а сухое… Помните у Пушкина – как мысли черные к тебе придут, откупори шампанского бутылку, иль перечти «Женитьбу Фигаро»? А мысли у меня сегодня черные, признаюсь. Звонил жене и узнал, что ничего уже не изменить, мы разводимся. Я ведь сбежал сюда для передышки. Впрочем, история скверная, не буду вас ею мучить.
Подошел официант, принял заказ, и через минуту перед Карцовым и Кротовым стояла бутылка холодного вина.
Кротов разлил:
- За верность и любовь. За то, чтобы человек не знал горя одиночества и горечь предательства. Как все глупо!
Карцов выпил. Еще раз себя укорив - разве бегающий взгляд достаточный повод для неприязни?
- Счастливая молодежь, - Кротов махнул рукой танцующему с Машей Павлу, их зовущего на танцплощадку, и пробежался своими юркими глазами по остальным. - А наша Марина опять в новом платье. Красавица. Но я бы держался от нее подальше. М-да… Вы сегодня говорили, что занимаетесь вопросом опреснения воды. Я правильно понял?  Или так, для красного словца? 
- Нет, не для красного. 
- Впрочем, я заметил. Да, тема интересная и насущная. Верно сказала эта девочка – столько кругом воды, а не попьешь. У нас на кафедре гидродинамики был замечательный дядечка, сейчас уже старик – Моисеев Илья Андреевич. Так вот он…
- А я у него учился! – радостно перебил Карцов.
- Ну знаете! Мир тесен, не зря народ говорит. Так мы земляки? И когда Политехнический закончили?
Через десять минут (они выпили еще по бокалу) Кротов узнал, что Карцов живет в N, работает на «Энергомаше». Профессору Моисееву очень благодарен.  Пока не женат.
- И не торопитесь, Кирилл, развестись всегда успеете.  А эти ваши… изыскания? Я имею в виду пресловутое опреснение. Это часть вашей работы? Или, как сейчас модно говорить, «хобби»?
- Скорее хобби. Нет, это… Не знаю, как и определить. Просто однажды меня осенило. Возвращался домой и вдруг понял принцип, совершенно новый подход. Без выпаривания для получения дистиллята, без ограничений процентного содержания солей. Потом кое-что попробовал. Потом увлекся, получил некоторый результат, а потом уже, как говорится, увяз «по уши». По всем направлениям!
- Что вы имеете в виду?
- Размеры, энергозатраты, КПД.  Современные опреснительные установки настолько громоздки, что…
Карцов не закончил – к ним подошли Павел, Маша и Марина в синем, облегающем фигуру платье.
- Продолжим потом, - Кротов поднялся. – Идем плясать?
Выпитое вино, разговор о приятном (увлеченность опреснителем, нашедшая неожиданный отклик в Карпове) сделали Карцова раскованно-беспечным, ему захотелось покривляться - ансамбль заиграл свое «коронное». Нечто нервозно-стремительное и бессмысленное на латышском.  «Твист» называла этот танец Маша, ножки которой во время твиста становились похожими на пружины или штопоры-сверла, пытающиеся просверлить орнамент плиточного пола.
Потом была тягуче-медленная мелодия без слов. К Карцову сквозь мгновенно возникшие пары протиснулась запыхавшаяся Марина и протянула руки:
- Вы меня не поддержите? 
Танцуя, Карцев чувствовал Маринино горячее тело, к нему прижимающееся. Ее волосы щекотали Карцову щеку, а дыхание точно касалось шеи. Подобная близость не по-доброму, помимо воли Карцова возбуждала. Легкий хмель после бешеного «твиста» его оставил, и он чувствовал уколы совести, представив вдруг Катино лицо, доведись ей сейчас увидеть этот танец-обнимание.
Он был последним номером музыкального вечера.
После танцев   пошли на море освежиться. Почти прежней дневном компанией.
Матовым золотом светилась луна. Волны ее стократно множили и, покачивая, катили к берегу. Павел полез в воду. Неутомимая Маша, сняв туфельки, бегала по воде. Марина держала Карцова под руку, и он этого стыдился.
Когда появился Женя-стеклодув и еще один парень с гитарой, они двинулись подальше от пляжа и дома отдыха, к соснам. Там развели костерок. Пока горели ветки и тлели повторившие их форму угли, слушали гитариста, ему подпевая.
- Вы не хотите заглянуть ко мне в номер, Кирилл? – тихо спросила Карцова Марина на обратном пути.
- Нет, - сухо ответил Карцов. Марина его окончательно разочаровала.

***
Первое время, вплоть до рождения сына сестра Лидия часто Карцову писала. Рассказывала о жизни в гарнизоне, жаловалась на то, что воду им привозят. Воду они экономят, она теплая и невкусная. Однажды произошла утечка – цистерна опустела, и люди томились жаждой почти сутки. А рядом (в десять раз ближе, чем N) Каспийское море, но «близок локоть, да не укусишь».
«Как много на планете воды, а людям ее не хватает!» – говорил Карцову заведующий кафедрой гидродинамики профессор Моисеев.  Буквально повторив или предварив, брошенную Машей фразу.
Отношения Моисеева и студента Карцова, чей ум и прилежание профессор не мог не заметить, очень быстро вышли за рамки обычных, имеющих   привкус отстраненной официальности.  Они стали друзьями, и Карцов часто бывал у профессора в гостях.
Перед отъездом в N Карцов заглянул к Моисееву проститься.
- Люди привыкли, свыклись, - говорил после чая Моисеев, замысловатым маршрутом расхаживая по своему кабинету (когда профессор волновался, то сидеть не мог). – Сколько веков было бы сэкономлено и до каких высот добралась бы тогда наука! И все их-за чего? Из-за того, что в любую экспедицию или путешествие требовался дополнительный груз. Запас питьевой воды. Сколько естествоиспытателей погибло от жажды в пустынях и бескрайних степях! Сколько мореплавателей не достигали намеченной цели по причине отсутствия пресной воды! Буря, шторм - и за борт летит весь балласт, включая бочки с водой. И после медленная смерть от обезвоживания. А мечта превратить пустыню в сад? Возьмем Сахару. Сколько миль от Судана до Красного моря? Из Ливии до моря Средиземного? В масштабах планеты, пустяк. И человечеству вполне по силам протянуть из этих морей трубопроводы для орошения. Но спрошу я вас, чем прикажете поливать сады и поля пшеницы? Чем? Ответ очевиден. Как и очевиден новый вопрос. Чисто технологического свойства. Моя работа, возраст, дорогой Карцов, лишают меня надежды разработать технологический процесс масштабного опреснения, но вы попробовать имеете право. Да просто обязаны! Тем более, что кое-что я уже прикинул, и кое-какие схемы мной уже составлены. И я дарю их вам - продолжайте. Дерзайте, молодой человек!
И Моисеев отдал Карцову свои тетради.
***
На следующий день Карцов на пляж не пошел. За завтраком прощались с Павлом – ему сегодня уезжать. Вениамин Альбертович в течение короткого застолья, состоящего из какао и геркулесовой каши, разразился речью о пользе овса, дружбы и сталелитейной промышленности.  Марина не появилась. И Карцов, у которого от ночи, закончившейся призывным Марининым шепотом остался неприятный осадок, был этому рад.  А изображать приветливость или делать вид, что ничего не случилось ему не хотелось.
После завтрака Карцов проводил сталевара на автобус и направился в магазинчик сувениров, где купил Кате брошку – изогнутая янтарная капля, в которой навеки застыл паучок.
Выйдя из магазина, он вернулся в номер и стал читать. Перед самым обедом у него появился новый сосед – худой и сутуло-высокий, со смешным именем Карп Иванович. Карп Иванович приехал из Калинина.
Обедали целым столом – Карцов, старающийся не смотреть на Марину (она была абсолютно безмятежна), Вениамин Альбертович и Карп Иванович, удививший всех своими познаниями в кулинарии. Он оказался поваром.
Вечером был конкурс «Любимая песня», проводимый там, где устраивались танцы. Рядом с Карцовым сидел Кротов, с котором он после веселого награждения пошел пройтись по берегу. Кротов рассказал о своей работе на «Металлическом заводе».  Карцов, не вдаваясь в детали, довольно бегло продолжил и завершил свою историю с опреснителем – когда провел первые испытания, когда увеличил пропускную способность агрегата, какие обнаружил ошибки, что собирается исправлять и улучшать. Следя во время рассказа прежде всего за тем, чтобы его слова не выглядели бахвальством.   
***
В Ригу из прежней компании кроме Карцова поехали Марина, Кротов, Женя-стеклодув и Маша. И, конечно-же, Вениамин Альбертович.
В автобусе Карцов сидел с Женей, Кротов и Маша через проход, Марина с Вениамином Альбертовичем впереди. Весь путь Вениамин Альбертович громко, чтобы его слышали все пассажиры, посвящал в историю органной музыки и в особенности звучания Домского органа, слушать который они и ехали. 
Орган Карцова потряс. Исполнялся Бах. Его знаменитая «Токката ре минор», разверзшая перед Карцовым бездны космоса. Мощные звуки завораживали, и были моменты, когда Карцову хотелось плакать от радости, радости за величие человека, способного создавать такую музыку.
После концерта Маша и Женя отделились, устремившись в универмаги. Карцов и остальные пошли смотреть Даугаву. По дороге Вениамин Альбертович рассказывал о Бахе и его музыке. А Карцов вслух пожалел, что практически ничего о композиторе не знает.
- Ничего, Кирилл. Вам же не сто лет, еще наверстаете. И если вы думаете, что я знаю все, то вы, дорогой мой, опасно заблуждаетесь. В чем-то я знаток, в чем-то глубокий невежда.
Они долго стояли на мосту, глядя на ширь и спокойствие покрытой солнечным глянцем реки.   И Карцов поймал себя на том, что хочет домой. В свой родной N, где нет реки, но есть любимая работа. И его личное дело, его обещание профессору Моисееву – превратить соленые воды океанов и морей в такую вот Даугаву, питающую здоровой влагой пустыни и степи. Захотелось увидеть Катю, коллег-товарищей, заглянуть в гости к школьному приятелю Глебу, у которого недавно родился сын…
- А теперь, друзья мои, - Вениамин Альбертович оторвался от перил, - приглашаю вас на прощальный обед. Я знаю здесь один пре-е-красный ресторанчик в национальном духе. Как говорил герой известной любовной повести: «Пора и мне на север». Завтра я уезжаю. Идемте!
***
После обеда (Кротов от себя заказал графин сидра и кофе с мороженым) Вениамин Альбертович вынул из пиджака блокнотик и стал быстро писать.  Отрывая листок за листком.
- Это мой адрес и телефон. Будете в столице – милости прошу в гости. Лучшего экскурсовода вы не найдете! Мариночка, Кирилл, Анатолий Владимирович… прошу.
Кротов взял адрес, кивнул и сказал, улыбаясь:
- Не останусь в долгу, позвольте ручку и бумагу.
И тоже написал три листка.
- Будете в Ленинграде, покажу вам город. За качество экскурсии не ручаюсь, но ноги ваши устанут -  это точно.
- Ну и я тогда тоже, - Карцов взял блокнот. – Чайку попьем, сходим в парк, комбинат свой покажу и свожу на озеро Гранитное. Чем богаты, тем и рады.
Марина не написала ничего. И даже не взяла ничьего адреса:
- Не уверена, что это понравится моему мужу.
Карцов покраснел.
***
Вернувшись домой (12 августа), уставший отдыхать Карцов с радостью взялся за чертежи, ждущие его в конструкторском бюро. И первые дни виделся с Катей постоянно – делиться впечатлениями и новыми мыслями. Встречи происходили в восемь вечера на «их месте» - у памятника Ленину на площади Революции. Получив брошку, Катя, как ребенок счастливо засмеялась и в порыве чмокнула Карцова в щеку. Став вдруг для него самой лучшей и красивой на свете…
Все шло своим чередом – работа, вечерняя задержка в бюро, свидания с Катей. 
Необходимые для сборки опреснителей («компактный и «промышленный») расчеты и чертежи Карцов делал на работе, не тратя время на дорогу домой. Тем более, в бюро имелся необходимый справочный материал.  Домашнее «изобретательство наощупь» давно осталось позади. Это и трехлитровые банки с водой с постепенно повышаемым содержанием в ней соли, и похожие на разобранные радиоприемники, опутанные проводами и трубками приборы-механизмы, и перегретый паяльник, которым Карцов мастерил ему одному понятные цепочки и схемы.
 Многие на комбинате знали о занятиях Карцова и ему с охотой помогали – химики, электрики, слесаря и прежде всего начальник КБ Виноградов - чрезвычайно опытный конструктор и сильный логик.
Без долгих предисловий Карцов сделал Кате предложение. Катя зарделась, кивнула, и они приняли решение жениться на Новый год.  А пока «готовиться», сократив свои встречи до субботнего кино, после которого Карцов провожал Катю домой, подавляя порывы ее обнять - поцелуи и ласки ждут их после регистрации.
Лето закончилось. Начались дожди. Зелень стала желтеть, краснеть и опадать. Упавшие листья делали мягкими шаги и давали приятно-грустный запах. Порывы ветра заставляли скрипеть провода…
А в воскресенье, четвертого октября, в дверь квартиры Карцова раздался звонок.
На лестнице, опираясь на палочку, стоял пожилой человек в темном плаще и кепке. В свободной руке незнакомца был небольшой сверток.
- Кирилл Андреевич?
- Он самый. Заходите.
- Не хочу беспокоить. У меня поручение. Прошу.
И человек протянул Карцову пакет:
- Вам привет от Вениамина Альбертовича. Помните?
- Как же!
Карцов мгновенно представил похожего на постаревшего мушкетера Вениамина Альбертовича:
- Да не стойте-же! Заходите.
Гость, прихрамывая, вошел в квартиру. 
- Как только мой коллега узнал, что меня командируют к вам, то немедленно дал ваш адрес и велел передать поклон. И книгу. Я направлен в ваш Отдел культуры, собираюсь организовывать выставку. Зовут Виктором Петровичем. Виктор Петрович Марков.
Карцов помог Маркову раздеться, провел его в большую комнату, усадил на диван и сразу занялся угощением, выискивая все, что можно для чая.
За чаем Марков (его строгое лицо ожило) поделился своими планами. Первое и самое важное - художественная выставка, на которую привезут несколько полотен из музея Пушкина. Второе – выяснение обстановки и возможностей организовать лекторий.
- Так что, дел много. И не исключаю, ходьбы. А мне с этим… - он вздохнул. - Но что поделаешь, война. А кто-то и так не может. Ну мне пора, Кирилл Андреевич. Благодарю за чай. Поковыляю.
- Вы где остановились?
- В гостинице «Азимут».
- Значит, в новой. Тогда вам лучше сесть на двенадцатый автобус. Он вас за десять минут довезет.
- Прекрасно. А то я даже как следует не распаковался, сразу к вам. Выполняя Венин наказ. Говорил – приедешь, немедленно к Кириллу, иначе потом забудешь. Чудак. Ну, всех вам благ! Еще раз спасибо за чаек, очень был кстати.
Проводив гостя, Карцов с любопытством вскрыл пакет. В нем оказалась новая, пахнущая типографией книга «Иоганн Себастьян Бах» из серии «Жизнь Замечательных Людей». 
***
Потом они два раза встречались в городе. Но поговорить не удавалось – оба оказывались на разных сторонах улиц и ограничивались приветственными кивками. Марков при этом приподнимал кепку.
Но через две недели разговор состоялся. Произошел он тоже в воскресенье, когда Карцов увидел хромающего Маркова на Бульваре Первой Пятилетки. Бульвар упирался в универмаг, где Карцов хотел выбрать новый торшер, который поставит в их с Катей «спальне».
- Виктор Петрович! – окликнул Карцов, догнав Маркова.
- А! Кирилл Андреевич, рад вас видеть. Вот иду наволочку покупать. Я ведь из гостиницы переехал. В тишину частного сектора. Знаете, после контузии у меня особая восприимчивость к громким звукам. А в гостинице их хоть отбавляй – смех за стеной, лифт дверями бухает. Да и стройка рядом. Поэтому сбежал.
- Понимаю. Ну как ваши старания? Будет у нас выставка?
- Обязательно. Но никогда не мог предположить, что на решение элементарных вопросов требуется долгая бюрократическая волокита. Вы мне поможете?
- С чем?
- Да с наволочкой, конечно. И пледом – в доме под утро прохладно.
- Обязательно, идемте.
Торшер Карцову выбирать не пришлось – он помогал Маркову. Купить наволочку, полотенце и плед. И после универмага зайти с ним в гастроном. У входа Марков остановился:
- Знаете, Кирилл Андреевич, я должен вас отблагодарить. Долг платежом! Если у вас есть время. Поедемте в мою избушку. Заблудиться теперь не заблужусь, но с этим (Марков кивнул на объемный, бечевкой перетянутый пакет в руках Карцова) буду возвращаться до вечера – иногда мне необходимо посидеть.
- Хорошо.
- Тогда будьте любезны, подождите.
Из гастронома Марков вышел с тортом…
Домик Маркова стоял на окраине. От автобусного кольца они минут десять петляли разграниченными заборами и канавами переулочками, на сырых тропинках которых Карцов заметил следы-вмятины от палки. На одном из участков, на черноте перекопанного огороде ковырялась женщина. Их заметив, она разогнулась и громко поздоровалась:
- Доброго денька, Виктор Петрович!
- Здравствуйте, Мария Ильинична! Погодка-то…
Марков приподнял кепку. И добавил уже Карцову:
- Соседка. Еще чуть-чуть.
***
Марков поселился в небольшом, совершенно деревенском домишке, имеющем покосившееся крыльцо, темные сени, кухню с печкой и большую комнату с кроватью. Кроме стоящей у окна кровати, круглого стола в центре, комода, над которым висели ходики и отрывной календарь. В комнате имелась дверь. Должно быть, в другие помещения.
Еще Карцов заметил (он сидел за столом, Марков на кухне готовил чай) на комоде метроном, никак с сельским убранством не сочетающийся.
- Это, Кирилл Андреевич, мое, - словно угадав недоумение Карцова, пояснил Марков, когда они приступили к чаю и торту. – Всегда вожу с собой. Минутку.
Он встал, стукнув палкой, шагнул к комоду и метроном запустил – начав отсчет, закачалась стальная стрелка.
- Вам не помешает? Я ведь когда-то музицировал, а теперь мой старый дружок напоминает мне об уходящих секундах. Чтобы я их не проживал впустую. Вот вы послушайте. Вслушайтесь…
Минуту они сидели (Карцову от подобного занятия стало не по себе), «вслушиваясь» в громкие сухие щелчки.
- А ведь я хочу с вами поговорить, Кирилл Андреевич. Не вообще, а вполне конкретно.
- О чем же?
- Сначала мы допьем чаек, и вы обязательно съедите кусок торта. А потом и поговорим. В ногах правды нет, как говорится. Вкусный? Мой чаек?
- Вкусный, только…
- Да. Особый секрет заварки с целебными травами. Моя мать, скажу по секрету была нахахко… бубея…
С Карцовым стало что-то происходить. Слова Маркова утратили четкость, став гулкими и невнятными. Очень быстро их смысл исчез, а когда Марков, пристально глядя на Карцова замолчал, тишину мгновенно заполнило щелканье метронома. Щелчки были мягкими, давали эхо, и от него у Карцова закружилась голова. Он закрыл глаза…
***
Очнулся Карцов через час – так показали ходики. Он по-прежнему сидел за столом. Но встать и пошевелиться не мог – руки и ноги его были надежно привязаны к стулу. Стол был чист. Маркова в комнате не было. Метроном продолжал навязчиво и громко стучать. Над столом, его ярко освещая, горела лампочка.
Но вот открылась дверь (та самая, в другие помещения), и вошел Марков. Четкой, упругой походкой. Без палки и хромоты. Сменивший свой заношенный костюм на темное одеяние – черная длинная куртка, черный свитер с высоким воротником. 
И лицо Маркова преобразилось – оно стало жестким, надменно-брезгливым. Но более изменились его глаза - они словно взяли Карцова «на прицел», впились в него своим неподвижным холодным взглядом, когда Марков легко и ловко сел напротив.
- А теперь поговорим, Кирилл Андреевич. Без эмоций, угроз и брани. У вас два пути. Первый… как там у вас, «мытьем», второй - «катаньем».  По-дружески или через силу. В любом случае, вы не откажетесь. Первое – это наша благодарность.
Марков сунул руку в карман и вынул из куртки пачку денег. Положив ее перед Карцовым, сказал:
- Это лишь часть. И надеюсь, что мне не нужно объяснять о возможностях, ими предоставляемых. Даже в вашей стране.  Много денег. В обмен на дальнейшее сотрудничество и знакомство с вашей работой, связанной с опреснением воды. Схема, принцип работы и тому подобное. Подумайте. Даю вам пять минут.
Марков встал и вышел. Туда, откуда появился.
В это время за окном что-то мелькнуло, затем стукнуло в сенях, и через несколько мгновений на пороге возник… Кротов:
-  Кирилл Андреевич, мое почтение.
Кротов, бросил на стол ключи от квартиры Карцова.
- Ах ты, сволочь! – крикнул Карцов и рванулся в сторону Кротова. И не смог – веревочные путы не позволили ему сделать бросок. – Ах, ты мерзкий, предатель! Гадина!  Да знаешь, что я с тобой сейчас сделаю?! Ты… Меня не купишь!  А тебя, подонок…
- Ничего вы сейчас не сделаете. И прошу – не поднимайте крика - рука Маркова больно сдавила Карцову плечо.
- Was ist das ergebnis, Krause? – обратился Марков к Кротову
- Nichts, herr doktor. Alles durchw;hlt. Keine papiere!
Марков задал еще несколько вопросов, после чего снова сел, внимательно глядя на Карцова.
Немецкого Карцов не знал. И знать не хотел – это язык врага. Поэтому в школе с трудом сдал экзамен на тройку, но все же смог понять, что настоящее имя Маркова - Абст. Доктор Абст. А Кротова зовут Краузе.
- Итак, -  перейдя на русский, обратился к Карцову Абст. – Что вы решили? Вы согласны?
- Гады. Шпионские гады! Вы думаете, что сможете исчезнуть? Ускользнуть?! Даже если вы меня убьете, вас найдут! И остановите свой чертов секундомер!
- Спокойнее, Карцов. Это метроном. Придется потерпеть. И не надо горячиться.  Если вам вздумалось, что мы вас ликвидируем, то ошибаетесь. Никаких исчезновений под покровом ночи, никакого поджога дома и прочих бредней, увиденных в кино про шпионов не будет.  Никаких погонь и перестрелок. Все будет чисто! Слышите? Все… должно… быть… чисто.
- Nimm рapier, Krause! -  обернулся Абст к Краузе.
И вновь вперился, поймал на прицел своего цепкого, холодного взгляда глаза Карцова.
- Посмотрите на мои руки, Карцов.
Перед лицом Карцова, очень близко возникли ладони Абста. Они описали круг, затем восьмерку. После медленное замысловатое движение.
- Drei. Zwei.  Eins.
И Карцов почувствовал, как в него входит некая сила, вернее, парализующая его сознание воля Абста. Подавляя желание молчать. Делая Карцова послушным, полностью Абсту покорным.
- Вы сейчас будете… - Абст принуждал, требовал, давал приказ.
Приказ подробно написать о своем опреснителе! Все! Сделать необходимые наброски и схемы агрегатов! Привести необходимые формулы! Написать! Сделать!  Привести! Пояснить! Указать!
Абст порабощал, Карцов боролся. Упорно гипнозу сопротивляясь, но с ужасом чувствуя, что еще немного, и его сопротивление будет сломлено. Он сдастся. Потерпит поражение.
«Нет! – Кричал Карцов внутри себя, заглушая голос Абста и стук метронома – Нет! Не сдамся!»
Он зажмурился - нет! Заиграл желваками, до боли стиснул зубы - нет!
И случилось…
Когда от напряжения в голове Карцова стало звенеть, а тело покрылось холодным потом, раздалась музыка.
Так в мертвящем холоде полярной ночи вспыхивает вдруг сияние. Переливы причудливо преломленного атмосферой солнечного света. Они же -  мощные органные аккорды «Токкаты и фуги ре минор»! Волшебной музыки Баха, потрясшей Карцова в Домском соборе.  Музыки борьбы и созидания! Гимна человеческому величию, свободе, свету и правде!
«Нет! Теперь ты меня не одолеешь! Нет!»
Музыка надежно заслоняла голос Абста. Она была противоядием отраве его гипнотического искусства. Нет! 
Музыка стала щитом от невидимых стрел психического воздействия. Нет!
Абст бился с Карцовым долго. Пока не изнемог. И тогда Карцев, находясь уже на грани обморока, услышал:
- Ну что же. Останемся при своих. И помните – все должно быть чистым! Остальное вам придется забыть. Drei. Zwei.  Eins…
Абст хлопнул в ладоши, и Карцов лишился чувств…
***
Очнулся он в сумерках. Лежа на кровати. За столом сидел Марков:
- Проснулись, Кирилл Андреевич? Что-то вас сморило. Наверное, рано поднимаетесь на работу? Бывает, не смущайтесь.
Карцов сел, взглянул на ходики – двадцать минут восьмого.
- Простите, я…
- Не оправдывайтесь. Меня тоже порой ни с того, ни сего разморит. Чайку? Для бодрости?
- Благодарю, но мне пора.
Марков проводил Карцова до калитки.  Переложив палку в другую руку, сделал прощальное рукопожатие:
- Еще увидимся. Городок ваш небольшой. Всего хорошего. Может, тортик заберете? Мне одному не съесть; боюсь, испортится.
- Нет-нет, спасибо. До свидания.
Дома Карцов застал беспорядок – ящики выдвинуты, дверцы шкафа и серванта распахнуты.
- Куда же это я так торопился? Что искал? – пробормотал он и попытался вспомнить.
И не вспомнив, стал наводить порядок.
Порядок «наводится» Карцовым раз в три дня – вытирается везде пыль, моются полы. Раз в две недели окна. Особое внимание он уделяет шпингалетам и форточным заверткам – они должны зеркально блестеть. Блестеть должны все ручки дверей и дверок в квартире.
Каждые полчаса Карцов моет руки. С мылом или содой. Содой он моет посуду, ножи, вилки, ложки, бутылки из-под молочных продуктов. Перед едой и после. Кастрюли долго скребёт специальной жесткой щеткой.
Ест Карцов немного, и все несоленое.  После магазина он подставляет под горячий кран ботинки – все должно быть чистым. Платяной щеткой обязательно проходится по верхней одежде и шапке. Не спеша, тщательно, со старанием. Брюки отпаривает ежедневно.
Моет Карцов (с содой) яйца, колбасу, сыр, банки с консервами. Продуктовую сумку.
По воскресеньям концентрированным мыльным раствором с хлоркой Карцов протирает мебель и пустые книжные полки. Все книги, кроме одной он выкинул – книги притягивают и накапливают пыль. Раствором щавелевой кислоты Карцов моет раковины, унитаз, краны, стены в туалете, ванной комнате и плинтуса. Занимается этим в понедельник. Установленный им график уборки неизменен.
А потом снова намыливает и ополаскивает руки, кожа на которых разъедена почти до мяса. Ногти стали матово-бледными, мягкими.
По воскресеньям Карцова навещает Катя, которую Карцов считает дочерью дворника. Иногда заглядывает начальник КБ Виноградов. Но его Карцов не узнает.
На Новый год в N приезжала сестра Людмила. Она и Катя возили Карцова на консультацию к врачу – в Москву, к светилу психиатрии профессору Грибову. Точный диагноз поставить не удалось. Предположительно: «рипофобия» с бредовыми идеями на фоне «ретроградной амнезии». Причина расстройства неизвестна.
Грибов заверил, что для окружающих Карцов никакой опасности не представляет. Но в периодическом наблюдении нуждается.
Посоветовал мазь для восстановления кожи. Но мазью Карцов не пользуется.
Лидия хотела увезти его с собой в гарнизон, он наотрез (разволновался, стал повышать голос) отказался - там нет должного количества чистой воды.
На прогулки Карцов выходит редко, единственная нужда - магазин и мусор. Ведро с мусором стоит перед его дверью на лестнице. Соседи знают о болезни Карцова, и не возмущаются, ему искренне сочувствуют.
  Если Карцов не занят мытьем, уборкой, стиркой или дотошно-старательной глажкой белья, то читает книгу. Одну и ту же – «Иоганн Себастьян Бах», каждый раз находя в ней что-то новое.
***
Но работа над опреснителем, им изобретенным, продолжается. Теперь ею занимается Виноградов. И есть твердая надежда, что очень скоро (не завтра, не послезавтра, но очень скоро относительно исторического времени) в пустыни, полупустыни, прерии, саванны и засушливые степи планеты потекут реки живительной пресной воды. Миллионы кубометров очищенной от соли морской и океанской воды. Чтобы превратить пустыни, степи, прерии и иные мертвые земли в цветущие сады, овощные поля и бескрайние нивы пшеницы. И ржи.
Очень скоро.


*Реутов Виктор Иванович (1945) «Натюрморт» 1978