Мои родовые корни - Забелло Василий Константинович

опубликовано с согласия автора

Родился я в день Преображения Господня 19 августа 1947 года в семье лесника, был шестым ребёнком по счету.


Среди цветастых пелёнок под пазухой у мамы я с трудом разглядел не менее цветастого братика. Он мне показался величиной со столовую ложку. Братик появился на свет недоношенным. Мать спускалась в подполье и оступилась с лестницы. В результате 14 февраля 1951 года в семье появилось ещё одно дитя,седьмое по счету. Надо сказать, что у отца было непреодолимое стремление к жизни, после войны это
стремление наблюдалось повсеместно. Отец, как-то по-особому светясь, радовался любой прибыли: будь то щенки, телёнок или ласточата под крышей сеновала, а уж о детях и говорить нечего. Моего первенца с головы до пяток обцеловывал, приговаривая: «Адмирал Тихоокеанского флота будет!» Предсказание не оправдалось. Первенец Серёжа выбрал душе спасительный путь монаха, прапрадедовская
преемственность к Православной Вере отразилась в нём в полную силу. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, какой жизнеспособностью обладал батяня. С грустью замечаю за собой, что и половины не умею делать того, что умел мой отец, а он умел и роды принять, и дом срубить, и лодку смастерить… А как охотничал, по 22 соболя за сезон живьём добывал для расплода в других тайгах.
Его любимые собаки — лайки. Впрочем, и мои тоже. Личное ружье я имел с 10 лет. Охота — зараза похлеще писательской будет. До сих пор в первопуток место себе не нахожу. Правда, с годами стало жалко убивать, поэтому ружьё пришлось отставить подальше в чулан. Да и традиционные ремёсла поменялись. И всё же обидно, что род слабеет.
Из пяти братьев в живых осталось только двое: я и Владимир, с 1936 года рождения. У него сын и дочь. У меня от первого брака сын Сергей и дочь Лидия, от второго — сын Трофим, на него вся надежда, если Богу будет угодно продолжить мой род. Жены нынче пошли ненадёжные: боятся рожать. Браки невенчанные, смердяковские, дети от таких браков как бы незаконнорожденные, поэтому и родовое древо сохнет.
Если у моего деда было восемь детей, у отца семь, а у меня от двух жён трое, у братьев и того меньше. К сожалению, мои мечты иметь пять или шесть детей не осуществились, хотя вполне могли.
Что касается моего стихотворчества, то, как сказал поэт, «не оно от меня зависит, а я от него». Когда меня спрашивают, долго ли я писал то или иное стихотворение, отвечаю: «Всю жизнь и какое-то время».
И все-таки творческое развитие происходило поэтапно. Первый этап я отношу к семилетнему возрасту.
Ясно помню, как мама, уезжая в Иркутск на операцию, прощалась с нами. Было раннее утро, она, уже одетая, подошла к нашей кровати, поцеловала меня и братика, перекрестила и горько навзрыд заплакала. Я тогда не понимал причину её слёз, а мама на всякий случай простилась навсегда. У неё обнаружили раковую опухоль в желудке. Но Господь через хирургов проявил свою милость, и мы, слава Богу, не осиротели. Хотя в те далекие 1954–1955 годы много детей остались сиротами. Каждая четвёртая семья нашей деревни по этой причине потеряла кормильца или кормилицу. Тяжёлый удручающий дух витал над побережьем, и я отчетливо помню ту напряжённо-боязливую атмосферу в жизни Утулика. На Семипалатинском полигоне
испытали сахаровскую водородную бомбу, и радиационный след за тысячи километров от взрыва плотно осел в горах, захватив южную оконечность Байкала. Своё первое непридуманное произведение я и отношу к тому времени.
Мама очень часто умиленно вспоминала, как ей в больничную палату принесли мое письмо, которое состояло из одного предложения: «Мама, приезжай скорей, курочка снесла яичко». И пусть неосознанно, но каждый прожитый день по возвращению мамы из больницы принимался семьёй как дар Божий, освящённый Его благодатью.
— Смотри, Васька, кого мать принесла!
Второй дед по матери Помазкин Иван Владимирович — коренной байкальский чалдон, уроженец села Посольское, знаменитого тем, что там бурятский князёк казнил в 1650 году посольство царя Алексея Михайловича, направлявшегося в Китай к Богдыхану во главе с боярином Ерофеем Заболоцким. Позже на месте убиения казаки поставили храм во имя Преображения Господня и основали на берегу Байкала Посольский монастырь. В этом храме были повенчаны с материнской стороны мои дед Иван Владимирович
Помазкин и бабушка Анна Трофимовна Чалпанова — крестьянка хлебопашенной деревни Тимлюй. Прадед Трофим не хотел отдавать Анечку в чужую деревню, говорил, в своей женихи найдутся. Но Иван крадом по сговору увёз невесту и обвенчался. Как видим, родительского благословения на замужество не было, а было после тайного венчания смирение прадеда. Поэтому род по линии деда Помазкина выветрился и утух.
Прадед Трофим, которого я по духовному наитию упоминаю в молитвах, служил при Тимлюйской церкви старостой, он единственный из деревни отказался вступать в колхоз и по Божьему промыслу оставался не тронутый властью. Прожил Трофим 99 лет.
Уходя на вторую Отечественную войну в 1914 году, прозванную Германской или Империалистической, дед Иван Владимирович привёз в Утулик своей тётке, прозванной в народе бабушкой Язвой (православное имя утрачено), семилетнюю дочь Иулитту — мою будущую маму — на сохранность и воспитание.
Язвой дедову тётку прозвали местные чалдоны из зависти, за то, что она держала хлебную лавку, постоялый двор, знала травы, лечила людей, бабничала, была по тем временам образованной, красивой и очень набожной. У неё всегда останавливались проезжие господа.
Интересен такой факт: устроитель сибирского государевого тракта Шац-генерал в 1865 году перевёз бабушку Язву (была она тогда ещё девицей) из села Большая
Речка в Утулик, выдал замуж за ямщика Налётова и, чтобы она не скучала, построил для неё в 1880 году церковь во имя Иоанна Предтечи. В ограде этой церкви по завещанию и был похоронен сам генерал.
Мальчишками мы мечтали отодвинуть надгробную плиту и откопать саблю, погребённую по преданию вместе с генералом. Но вернёмся к бабушке Язве. Вскоре после замужества она родила сына. Свекровь Налётиха дала ей после родов выпить снадобья. От напитка невестка долго болела и родить более не могла. Господь же прибрал её сына во младенчестве. А вскоре и с мужем случилось несчастье. После
нерповья возвращались ямщики домой, перед самым берегом вдруг порвало лёд и весь обоз ушёл под воду на глазах у всей деревни. Бабушка Язва вышла замуж вторично за демобилизованного солдата Тарасова с берегов Лены. В 1936 году в одиночестве она погибла мученическою смертью от руки постояльца, который пытал её о якобы припрятанном золоте. Благодарные селяне хоронили её сообща, слёзно раскаиваясь за
прозвище. Восполнить пустоту после потери многоопытного и нужного для села человека было некем.
Церковь же коммунары еще в 1927 году разобрали, отбуксировали сплавом в Култук, где превратили бывший храм в чайную.
Память о храме для меня, хоть я его видел только на фотографии, имеет благодатное значение. В нём в 1924 году 22 января повенчались мои родители. Когда свадьба была в полном разгаре, зашёл нарочный и велел прекратить гуляние. Умер Ленин. Но все последующие годы мои родители в этот день доигрывали свадьбу. Вместе они прожили 66 лет, сотворив после меня через три с половиной года брата Сергея.
Именно с рождения брата я и помню себя. Точнее, память запечатлела возбуждённое состояние отца, его умилённое ликование, восторг. Он разбудил меня в полночь и повёл в комнату к маме. На столе подле кровати горела керосиновая лампа.
В то безбожное время, чтобы избежать поругания святых икон, мама прятала их от
сторонних глаз в свой девический сундук. А благословенную от отца икону с 1914
года, почитай с семилетнего возраста, она хранила всю жизнь и заповедовала
схоронить вместе с ней. Мамы не стало, когда мне было сорок четыре года. Она
прожила 85 лет. На сороковой день после её упокоения я физически среди бела
дня ощутил, что на земле вдруг в одно мгновение стало меньше света. С той поры и
до сего времени такого полного света для меня, как при жизни мамы, более не
было. Пока живы матери, они светят.
Тянулись лучики к кроватке.
Я их ловил во все глаза…
Теперь-то знаю, что на Святки
Мать доставала образа.
Был Николай Угодник с нами,
И Матерь Божья, и Лука…
Свечи медовой чудо-пламя
Держала мамина рука.
Однажды, проснувшись среди ночи, я увидел в полумраке спальни молящуюся под
образами маму. Она бережно держала в руках свечку тоньше карандаша и
шептала молитву. Кротко мерцающий огонёк едва освещал лик Богородицы с
младенцем. Спустя пятьдесят с лишним лет я вдруг задумался над этой картиной
далекого детства и понял, что главнее этого огонька в моей жизни вряд ли что
было.
Мой отец Константин Петрович Забелло, отвоевав Великую Отечественную, попал под первую демобилизацию и осенью вернулся к месту проживания в родное село Утулик, где ждала его мама Иулитта Ивановна с четырьмя детьми. О том, что я был желанным ребёнком, говорит такой факт: как-то батяня, подвыпив, расчувствовался, обнял меня и сквозь слезу высказал: «Сынок, я тебя три месяца сотворял». К
этому времени я успел отслужить на флоте и уже имел первенца — сына Серёжу. Деда своего Петра Васильевича Забелло в живых я не застал, но батяня рассказывал, что дед был сыном священнослужителя и наряду с четырьмя братьями сумел получить образование, работал на железной дороге в должности старшего мастера мостостроителем. Когда началось государево строительство Кругобайкалки, его
направили строить мост через реку Утулик. Мост стоит и поныне. А ещё отец рассказывал, что фамилия моя пришла на Русь с Наполеоном из Польши в 1812 году. Русь покорила моего предка, и уже я — его дальний потомок — считаю себя по духу и образу мыслей исключительно русским. Видимо, таковым считал себя и
мой прадед, православный священнослужитель о. Василий, ведь есть же причина тому, что я — его прямой потомок — ещё с давних советских времен вдруг обнаружил в себе тягу и в то время запретный интерес к Вере, который всё более перерастает в жизненную необходимость и неотъемлемую духовную потребность.
Также классный научил меня не терять ритм. «Ты — говорил он, — считай количество гласных в рифмованных строках». Этого совета я и придерживаюсь поныне. На четвертом году службы во флоте я опубликовал в газете «Тихоокеанская вахта» своё первое стихотворение. Но демобилизовавшись, стихотворчество забросил и, как ни странно, к нему меня вернул А. Вознесенский.
Однажды меня с другом были в ресторане, а музыка на его слова играла «Начни
сначала». Только подниму голову — бац! «Ну все начни с нуля». Только подниму;
бац — «начать сначала…» и т.д. Ну что ты, думаю, бобик напомаженный, учишь людей с конца или сначала начинать.
Позже обратился к творчеству классиков и ни у кого даже тени учительской позы не
обнаружил. Они — классики — людей не учили, они свидетельствовали о своём времени, о судьбах, о чувствах, но не учили. И я подумал: «Попробую писать по
правде, не уча и не придумывая, писать по чувству и долгу». И себя особого я тоже
не придумывал, потому как у меня был нелицемерный критик — мой отец. Как-то прослушав мои стихи, он многозначительно цыкнул и сказал: «М… да… игра слов».
И он прав. Маме же за моё вторжение в литературу пришлось даже краснеть. Однажды зашла в избу соседка, увидела на столе журнал с моими стихами и фотографией, спросила: «Это Вася сам написал?» Мама, как бы извиняясь за меня, ответила: «Ему за это деньги заплатили». Сейчас за стихи денег не платят, но поэты пишут, пишу и я.
С нами жила бабушка Анна Трофимовна 1881 года рождения — заядлая грибница. Через неё я вызнал все грибные места в нашем лесу. Отец мой, Константин Петрович 1904 года рождения, захвативший гражданскую войну и прошедший Великую Отечественную, не миновал его и гулаговский застенок 1938 года. До сих пор я храню решение военного трибунала о снятии с него судимости после ранения. Старший брат Пётр с 1927 года рождения. На его плечи легла основная помощь семье в военные и голодные годы. Сестра Иулия (Юля) 1930 года рождения, брат Геннадий 1932 года рождения, брат Владимир с 1936 года рождения. Сергей с 1951 года рождения, была ещё сестра
1925 года рождения, умерла во младенчестве. У каждого поколения своя память,
своё наполнение языка, свои песни, своя культура. Длиннополый бабушкин сарафан, плюшевый жакет мамы, крепдешиновое платье сестры с прямыми плечиками, отцовский шевиотовый костюм с боевыми медалями, сапоги-джимы старших братьев для меня значимые вещи с определённым запахом и осязанием.
Словом, живая история в 100 с лишним лет в одной семье с благословенными
иконами в спальнях и пионерскими галстуками на вешалках. А сколько подобных
семей было на Руси, пока мудрецы бед человеческих не сделали из нас Иванов не
помнящих родства.
Но вернемся к следующему этапу моего творчества. Я часто задавал себе вопрос:
зачем пишу? И вразумительного ответа не находил. В восьмом классе я написал
какое-то стихотворение о природе, показал классному руководителю А.К.
Баранову, тогда молодому человеку, только что окончившему ИГУ и
направленному к нам преподавать историю. Анатолий Константинович был
заражён поэзией и свою любовь к литературе старался привить нам. Классный
посмотрел на моё стихотворение и за исключением одной строфы велел всё
выкинуть. Строфу я запомнил, вот она:
Баня. Колодец. За полем лесок…
Светит берёзка, как мамин платок.
Поздние слёзы — сыновий удел,
Мало любил её, мало жалел.
Как-то у Владимира Солоухина прочитал о поэтах планерах, которых буксируют
впереди летящие, и прикинул на себя. Многих буксировал Сергей Есенин, в том
числе какое-то начальное время и меня. С. Есенин — винтовка с оптическим
прицелом, бьёт в самое сердце и освободиться от его влияния непросто. Надо
иметь не меньшую, чем он, любовь к малой Родине и не меньшее, чем он, очарование родной стихией. В данное время многих даже великовозрастных поэтов буксирует Юрий Кузнецов. И все-таки скажу пару слов о своих писателях и поэтах, которые оказали влияние на моё творчество. Первым в этом ряду стоит Анатолий Горбунов, у него я учился эпитету и чувству слова. И на этот раз он является редактором книги. Лиричности я учился у прозаика Анатолия Байбородина. Порой читаешь его и завидки берут: ну почему не я так написал. У Альберта Гурулева — гармонии, его слово предельно выверено, помню, прочитал его «Чанингу», как песню пропел. У Валентины Сидоренко учился объективности. Редкие женщины писательницы способны так объективно рассматривать суть предмета, да и темы у неё трудные, не отвлечённые, от корня жизни.
Снова небо стало тёмно-синим,
Снова радость в сердце у меня.
Дорога ты, Родина Россия,
Хороша ты, Русская Земля!
Несколько слов необходимо сказать о преемственности поколений — это духовное
богатство ни за какие деньги не купишь. Также для меня всегда интересен поэт Анатолий Змиевский:
 …Стало тихо и хорошо,
Как в пустой деревенской церкви…

Простые, прекрасные строки, а главное, через них понимаешь, что без церкви, без Веры любое творче ское развитие, как и развитие души, заходит
в тупик. Фактически все святые молитвопевцы были поэтами, раскрывающими через своё творчество понятие об образе Божьем.
С тем и живу и, несмотря на скорбные утраты и потери, остаюсь человеком, очарованным нашей байкальской сибирской природой, любящим свою
Родину — большую и малую.


Василий Забелло (2009 г.)