Квартира тёти Тани

     Квартира тёти Тани занимает особое место в моих детских и подростковых впечатлениях Она была другая! Она не была похожа на дома или квартиры бабушек, на нашу квартиру или квартиры подруг. В ней не было традиционных сервантов с хрустальной посудой и секретеров с книгами. Там царила особая атмосфера минимализма и тонкого вкуса хозяйки, тяготеющего к европейскому складу.
Тётя Таня была одной из ближайших маминых подруг и самой молодой из них. Их было три: две Татьяны и одна Тамара. Все они, как и мама, были юристами. Причём очень сильными, востребованными в своей области специалистами. Тётя Таня, о которой мы говорим, была родом из Львова, училась в Киеве. Потом вышла замуж за моряка и оказалась на другом краю страны в Николаевске-на-Амуре.
     В то время город не имел такого отпечатка беспросветности, как сейчас. Наоборот, в этом маленьком ухоженном городе было хорошо и удобно жить, растить детей, хотя были свои нюансы. Но был северный завоз, плавсостав РЭБ флота и леспромхозы имели доступ к импортным товарам и технике. Судостроительный завод практически на постоянной основе обладал переходящим знаменем министерства как передовик отрасли. Авиаотряд наряду с заводом был градообразующим предприятием и вносил не меньший вклад в развитие города. Работы было много, заработки были хорошие. Также город и район были кузницей кадров для краевых структур и не только. В Минюсте страны ценили местных юристов, так всем известный Чайка стал Генеральным прокурором.
     Но вернёмся к тёте Тане.  Внешне тётя Таня выглядела так, как я представляла себе казачку – высокая, стройная круглолицая с крупными, но мягкими чертами лица, красивыми серыми глазами под не густыми, но длинными и загнутыми вверх ресницами. Нос был как нос, а губы – достаточно крупные и она красила их яркой помадой. Русые волосы она убирала назад или в узел, или просто одевала ободок и оставляла их распущенными. Одевалась тётя Таня стильно. Она носила яркие, но строгие костюмы и платья. Причём многие вещи она шила себе сама. И шила прекрасно. Дома же она обычно встречала нас в футболке и джинсах.
     Ходить к ней в гости с мамой мы стали где-то в средней школе. И, если, приходя к другим подругам или знакомым, нас с сестрой отправляли к детям или посмотреть телевизор в другую комнату, то здесь всё было иначе. Мы были полноценными участниками общения и приобщались к высокой культуре – иначе это не назовёшь.
     Почему я говорю «к ней» - ведь она была замужняя дама? Всё просто: её муж дядя Витя был старпомом на сухогрузе, который ходил в Японию. Летом они возвращались в Николаевск, а зимой – в Находку. Поэтому дома он бывал не часто и в те периоды чаще взрослые собирались без нас. Дядя Витя был высоким спортивного вида симпатичным мужчиной с добрыми голубыми глазами широкой «хулиганистой» улыбкой. Он был шумный и постоянно юморил. Рассказывал много и эмоционально, смеялся заразительно. Он заполнял собой всё пространство. Его увлечением была фотография. Из «загранки» он привёз себе отличную фототехнику, реактивы и всё что нужно для этого дела. Он постоянно фотографировал. Я же фотографироваться не любила – мне не нравилось, как я получаюсь на фото, а позировать специально не умела и стеснялась. Нас с сестрой Иркой он одаривал японскими красивыми ручками, карандашами, соками в жестяных баночках и жвачкой. Причём, упаковка пачек жвачки (пластиками) в основном бывала разрисована фантастическими роботами или чем-то в таком духе. На эти фантики я выменивала у мальчишек потрясающе красивые фантики с принцессами, и моя коллекция существенно поднималась в рейтинге, как и мой авторитет.
     Дом, в котором была квартира тёти Тани и дяди Вити был новый и находился от нас недалеко – чуть меньше автобусной остановки по улице Максима Горького, на которую также выходил дальний торец нашего дома. У них была однокомнатная комнатная квартира на 4 этаже. Площадь квартиры была небольшой и чего я искренне не понимала и не понимаю до сих пор -  куда они девали вещи. Потому что в том минимализме мало что могло поместиться.
     Войдя в квартиру, мы попадали в неширокий коридор. Слева на стене висели вешалки для верхней одежды. Справа была дверь в совмещённый санузел, а дальше – поворот и коридорчик на кухню. Прямо – дверь в нишу (встречала для такого помещения название «тёщин угол»). Ниша, собственно, и выполняла роль одёжного шкафа. Справа от ниши был вход в саму комнату. Сначала её всю можно было окинуть взглядом с порога, позднее они установили справа узкий стеллаж на круглых металлических стойках, который визуально отделял часть комнаты от просмотра из коридора. На полочках поставили небольшие сувениры. Это смотрелось очень стильно.
     Комната была прямоугольная с окном на короткой стороне. Вход получался примерно в середине длинной стороны прямоугольника. Белёный потолок, обои бежевого или серовато-кофейного цвета. Слева в торце комнаты стояло коричневой полировки фортепьяно с нотами на нём. Да, тётя Таня умела играть на фортепьяно. Но я не помню, просили ли мы когда-нибудь её что-то сыграть. Поэтому не могу поделиться своими впечатлениями на этот счёт.
     Над фортепьяно на стене висели в два ряда 6 квадратных ярких глянцевых фотокартины с изображением красивых, яркого цвета спортивных автомобилей в стиле японских календарей, которые дядя Витя привозил из Японии. Возле фортепьяно стоял специальный коричневый крутящийся табурет. У нас с сестрой всегда была конкуренция – кто будет сидеть на этом стуле. На против входана стене от пола до потолка помещался необычный шкаф (или секретер). Шириной 50 или 60 си и глубиной 20-25 см с отделами разной величины полностью закрытыми дверцами коричневой полировки. Его брат-близнец находился на той же стене, но практически у окна. Как я потом поняла, левый шкаф был тёти Танин, а во втором уже дядя Витя держал принадлежности для фотографирования и иные вещи. На окне были не яркие шторы, на подоконнике – цветы (я было засомневалась, но вспомнила как однажды они уехали в отпуск, и мама гоняла нас к ним домой эти цветы поливать). Справа от входа - сразу за стеллажом -  стояла тумба складной ножной швейной машинки «Чайка», на которой тётя Таня виртуозно шила.
     Как-то мама, посмотрев на наше с Иркой шитьё на старой «зингеровской» машинке решила нам купить такую же как у тёти Тани ножную машинку. Это было круто, но мы не смогли с ней освоится и всё время у нас возникали проблемы – всё-таки тут важна определённая техника работы. В итоге её продали и купили тоже «Чайку», но с электроприводом, которая долго служила нам верой и правдой.
     За машинкой размещался раскладной диван с покрывалом приглушённой неяркой расцветки. И на тумбе машинки стояла крутая японская стерео-магнитола серебристого цвета (опять-таки, мама покупала такую же, но поменяла на вариант «моно» - она была более компактной). На кухне стоял кухонный гарнитур серого цвета, квадратный раскладывающийся стол со столешницей под серый мрамор и светлые табуретки. Плита, холодильник. Я долго пыталась вспомнить, где же у них находился телевизор. Ну не могло его не быть! По итогу совещания с сестрой мы пришли к выводу, что он, вероятно, был на кухне. Небольшой портативный вариант.
      У тёти Тани в гостях мы располагались в комнате. Это был своего рода восхитительный ритуал. Тётя Таня накрывала на кухне сервировочный столик и, как в кино, прикатывала его в комнату. На столик ставился тёмного цвета кофейный сервиз с небольшими чашечками, кофейник с кипятком, растворимый кофе, сахар (обязательно рафинад) и какое-нибудь вкусное печенье. Это было до невозможности стильно! Нигде и ни у кого я больше не встречала подобного приёма! И, да, только у тёти Тани мы с сестрой пили кофе без молока! Черный и сладкий. А потом начинали от него засыпать по пути домой.
     Это было так круто, по-взрослому! У нас выстраивалась общая беседа, мама с тётей Таней блистали манерами. Что мама, что тётя Таня обладали широким кругозором, грамотной речью и жизненным опытом (в том числе почерпнутым из юридических дел). Но, если мама была остра на язык и любила яркие образные выражения и присказки, крылатые выражения и цитаты из анекдотов, то речь тёти Тани была мягче и, как будто, вдумчивей. Она избегала резких высказываний и оценок, её формулировки были более обобщёнными и как бы обезличенными. Видимо, её работа наложила свой отпечаток, приучив к сдержанности в высказываниях и осторожности в выводах. Для нас это была настоящая школа общения и то, что мы вот так на равных общаемся, значительно повышало самооценку.
     До сих пор когда мне случается пить кофе черным (без молока) я вспоминаю тётю Таню и наши почти столичные посиделки. Часто мы в своих привычках отдаём приоритет удобству перед красотой. И когда я ловлю себя на желании упростить свой быт или махнуть рукой на подготовку к приходу подруги, я вспоминаю сервировочный столик тёти Тани, как она оставалась верна своим привычкам и воспитанию, не упрощая их. И, отбросив лень, принимаюсь наводить красоту.