Экзистенциализм. Бытие, ничто и нечто

Хайдеггера и Сартра обычно считают представителями атеистического экзистенциализма, поэтому, если первый, например, иногда упоминает в своих работах о Боге, то как-то вскользь, «случайно». И лишь незадолго до смерти в одном из последних газетных интервью, он скажет: «Только Бог может нас спасти…». Со вторым всё обстоит несколько иначе: один из сторонников идеи «культурной революции» ставший в последние годы своей жизни кумиром «левой» французской студенческий молодёжи, Сартр всегда считал, что «экзистенциализм есть не что иное, как попытка сделать все выводы из последовательно атеистической позиции». Для него не существует абсолютных ценностей: они просто изобретены человеком в качестве более или менее пригодных средств для осуществления свободы. Но, поскольку «человек приговорён к своей свободе», преодоление страха и отчаяния возможно лишь через постоянное самоутверждение. В общем, «Fais се que tu dois, et advienne qui pourra».  - «Делай, что должно, и пусть будет, что будет».

Основной философской работой Сартра является «Бытие и ничто» (1943), но известным, в том числе и в философских кругах, он стал раньше, после того, как в 1938 г. был опубликован его роман «Тошнота», а в 1939 г. — сборник рассказов «Стена».

…Главный герой романа «Тошнота» историк Рокантен пишет биографию некоего маркиза де Рольбона оплаченную его наследниками, но дело движется медленно из-за отсутствия «творческого интереса» со стороны исполнителя. Вскоре у него появляется странное чувство отвращения, переходящее в тошноту. Ни один из моментов жизни провинциального городка, со старинным замком, зелёным парком, библиотекой, где Рокантен проводит по несколько часов в день, не приносит ему радости и удовлетворения. И вот однажды он понимает, что означают эти внезапные приступы тошноты: в них ему открывается в своём подлинном виде то, что философы называют «бытием».

«Итак, только что я был в парке. Под скамьей, как раз там, где я сидел, в землю уходил корень каштана. Но я уже не помнил, что это корень. Слова исчезли, а с ними смысл вещей, их назначение, бледные метки, нанесённые людьми на их поверхность. Я сидел ссутулившись, опустив голову, наедине с этой тёмной узловатой массой в её первозданном виде, которая пугала меня. И вдруг меня осенило.
  У меня перехватило дух. Никогда до этих последних дней я не понимал, что значит «существовать». Я был как все остальные люди, как те, что прогуливаются по берегу моря в своих весенних одеждах. Я, как они, говорил: «Море — зелёное, а белая точка вверху — это чайка», но я не чувствовал, что всё это существует, что чайка — это «существующая чайка». Как правило, существование прячется от глаз. Оно тут, оно вокруг нас, в нас, оно мы сами, нельзя произнести двух слов, не говоря о нём, но прикоснуться к нему нельзя. Если бы меня спросили, что такое существование, я по чистой совести ответил бы: ничего, пустая форма, привносимая извне, ничего не меняющая в сути вещей…»

И, вот оно, почти декартовское резюме:

«Моя мысль – это я: вот почему я не могу перестать мыслить. Я существую, потому что мыслю, и я не могу помешать себе мыслить… даже в эту минуту… - это чудовищно – я существую потому, что меня приводит в ужас то, что я существую. Это я, я сам извлекаю себя из небытия, к которому стремлюсь: моя ненависть, моё отвращение к существованию – это всё разные способы принудить меня существовать…»

Хайдеггера и Сартра интересовали прежде всего вопросы бытия и сущностей как феноменов предметного мира, который формирует человек, являясь личностью. Но, эта личность (по Хайдеггеру) уже «утратила своё бытие», перестав ощущать связь с этим самым миром именно потому, что он стал «предметным». Хайдеггер считал, что «дом бытия» это - язык, а его хранителями (и ключниками) являются поэты, а не учёные. Но, Сартр испытывает ужас от того, что он как бы «вынужден» мыслить, т. е., лишён свободы выбирать между «бытиём» и «ничто» к которому «стремится». В этом, видимо, принципиальная разница между немецким и французским экзистенциализмом: для первого, Бога (после Ницше) уже нет, но поэты всё ещё есть (Гёльдерлин, Рильке), а для второго, если и остались поэты, то лишь «проклятые», вроде Бодлера с его «Цветами зла». Времена Виктора Гюго прошли:

И тщетно капает Христова кровь святая,
Тьмы восемнадцати веков не разгоняя…

Когда «культурная революция» во Франции набирала обороты, в печати стали появляться заявления Сартра, что вслед за Китаем она произойдет в Европе и что он, ни минуты не задумываясь, сжёг бы «Мону Лизу», а потом и некоторых профессоров университетов, да и сам Шарль де Голль тоже оказался в «списке на ликвидацию»: не стоило ему обменивать доллары на золото…
…«Революция», как того и хотел экзистенциальный философ продолжается до сих пор, только она уже давно перестала быть «культурной» и теперь это даже не «ничто», а в полном смысле слова: «нечто»…