Глава 10-12

КАК ДРУГИЕ ДЕВОЧКИ

Было кое-что, чего Элла хотела даже больше, чем коробка с оловянными солдатиками или поездка в лодке-лебеде, и это было то, что она могла бы пойти в государственную школу. Для ученицы государственной школы было обычным делом приглашать младшую девочку провести с ней полдня. Если ребенок вел себя хорошо, учительница не возражала и, возможно, давала ей книжку с картинками для разглядывания. Если ее представления о порядке были не совсем на высоте, учительница отводила маленькую хозяйку в сторону и говорила: «

Я не думаю, что вам лучше привести ее снова, пока она не подрастет. Она слишком молода, чтобы так долго молчать.

Как ни странно, так получилось, что Элла никогда не посещала народную школу, и вся слава чего-то неведомого заключалась в ней. Конечно, она слышала много школьных историй от своих товарищей по играм. Она знала, что дело шло деловито, что дети не выбирают книжки по цвету обложки, не читают, что им угодно и когда угодно, и идут домой, когда им вздумается; но эти уроки нужно было усвоить и повторить, когда пришло время чтения. Она знала, что время от времени к ученикам приходил директор школы, чтобы осмотреть учеников, и что он выслушивал их ответы так, как будто правильные они или неправильные были действительно важным вопросом. Однажды, после его любезного осмотра класса, в котором было несколько товарищей по играм Эллы, они пришли домой в полдень в большом ликовании. После экзамена он сказал учителю, но достаточно громко, чтобы его услышал весь класс:

«Дети в вашем классе так хорошо учились, что я хочу спросить вас, не отведете ли вы их в рощу». сегодня днем на небольшой пикник.

Они спросили учительницу, может ли Элла пойти с ними, но она не хотела больше брать на себя ответственность за детей и сказала нет, пикник только для учеников.

Теперь Элла была свободна каждый день после полудня и могла бы ходить на пикник шесть дней в неделю, если бы было куда пойти; но это было как-то иначе, и слезы действительно выступили у нее на глазах в тот день, когда она подумала о том, что весь класс так хорошо проводит время, от которого она сама была отрезана. Кое-кто из этих маленьких пикников завидовал ей за то, что она возвращалась домой в час или даже раньше; но ничто не побудило бы их выразить такую мысль. Город очень гордился своими государственными школами. Было общее ощущение, что работа в частных школах не так хороша; и эти маленькие девочки держали головы очень высоко, потому что они были частью большой системы государственных школ.

Было много других моментов, когда Элла чувствовала себя немного оторванной от всего. Она играла с другими детьми и ходила на их простые вечеринки. Они приходили к ней по субботам после обеда, и она ходила к ним; но они всегда говорили о маленьких событиях в школе, о которых она ничего не знала. Ей так хотелось так фамильярно рассказать об удовольствии «встать с головы» и об огорчении от потери места в классе из-за того, что в декламации было пропущено слово. В первом классе Эллы не было ни головы, ни ноги; и когда другие дети говорили о таких вещах, она чувствовала себя скучной и глупой, и не в магическом круге.

Все в их школах было другим. На перемене Элла проскользнула в большую библиотеку и прочитала рассказ. Они вышли во двор на четверть часа блаженной игры. Она подумала, что было бы восхитительно пройтись строем, опустив руки по бокам, с одной маленькой девочкой впереди и другой позади нее. Короче говоря, Элла хотела быть «в делах». Ей и в голову не приходило похвастаться изучением французского и латыни и декламацией с «молодыми дамами», которые старше ее на много лет. Она хотела быть такой же, как другие маленькие девочки, учиться только тому, чему учились они, и делать то же, что и они. Она не знала, что значит «традиционная», но именно такой она хотела быть.

Теперь прошло то время, когда мать согласилась возглавить «Частную школу для юных девиц», и она тоже думала о государственных школах и немного недоумевала, как маленькая дочь, пошла своей дорогой так же независимо, как если бы она была единственным ребенком в мире, уживалась бы с хождением между параллельными линиями и была бы обязана делать то же, что и другие дети. Под рукой не было многообещающей частной школы, и это действительно было настоящей дилеммой. Однажды она спросила Эллу, не хочет ли она пойти в государственную школу.

«Я лучше поеду туда, чем куда-либо еще во всем мире, кроме как в Норвегию или Швейцарию», — воскликнула она. «Можно я пойду? Я действительно могу пойти?

«Мы подумаем», сказала мать; и действительно, это нужно было обдумать. Это была маленькая девочка почти двенадцати лет. Другие дети двенадцати лет учились в школе семь лет; но школьная жизнь этого ребенка до сих пор состояла из одного года с часом занятий арифметикой и французским языком в день, а остальное время он проводил на свежем воздухе с большой собакой в компании; еще полтора года с теми же занятиями и несколькими месяцами латыни, но с большой свободой в отношении ее приходов и уходов, коротких занятий и долгих игровых часов.

Значит, она немного говорила по-французски; она читала «Басни» на латыни; она выучила все, что случайно поразило ее воображение, в желтой географии и розовой грамматике; и она была намного старше своего возраста в арифметике. Она неплохо рисовала, умела играть на фортепиано не хуже, чем дети ее возраста; она могла вязать спицами и крючком и делать руками почти все, что угодно; она могла завоевать сердце кошки, собаки или птицы; она могла взобраться на гору; и она прочитала много сотен книг, начиная от «Песен для маленьких дома» и заканчивая томом «Религий мира», который она нашла на чердаке и сочла более интересным, чем воскресная школа». Книга вопросов». Она никогда не была подготовлена ни к какой школе, и как бы она справилась с другими детьми, прошедшими семилетнее обучение? «Предположим, что ее отдали бы в класс детей гораздо моложе ее самой», — подумала мать. Она не могла допустить, чтобы ребенок был унижен и несчастен. Что лучше всего было сделать?

Сама Элла всю жизнь беспокоилась о собственном невежестве. Когда ей было всего пять лет, она умоляла пойти в школу, потому что старшие дети уверяли ее, что она вырастет дурой — чем бы она ни была, — если не пойдет. Позже она беспокоилась бы еще больше, если бы не было так много книг, которые нужно было прочитать, и так много интересных вещей, о которых можно было бы сделать и подумать. Теперь, когда мать спросила: «Что тебе делать, если тебя отдали в класс девочек намного моложе тебя?» у нее был готов ответ: «Я буду учиться, учиться и учиться, пока не узнаю так много, что они не примут меня там, и им придется поднять меня выше».

Мать пришла к выводу, что девочка пробьется, и было принято решение о государственной школе. Она встретилась с директором школы, и он сказал: «Пришлите ее в понедельник утром, и мы посмотрим, где ей место».

Когда наступило утро понедельника, Элла вместе с другими девочками пошла в школу и пошла с ними по одной улице. Это само по себе было наслаждением. Наконец-то она оказалась в кругу и скоро сможет так же легко рассказывать о тайнах школьной жизни, как и они.

На ней было веселое маленькое красное платье, мягкая серая шляпка, отороченная кусочком черного бархата, и красное перо. Она несла довольно большой бумажный грифель. Он был сделан в виде книги и содержал три листа плотной плотной бумаги с тиснением с обеих сторон. Это была самая последняя вещь в планшетах, и она гордилась этим. Однако у нее было одно имущество, которое заставляло ее чувствовать себя еще более элегантной, чем грифельная доска, и это был ее новый грифель. Обычные грифельные карандаши были твердыми и склонными к царапинам. У Эллы он был сделан из дерева, мягкого и приятного на ощупь, с «грифелями» из глины, которые можно было двигать вверх и вниз, перемещая маленький штифт в канавке, как если бы это был карандаш из чистого золота. Элла очень любила все, что связано с инструментами или машинами, и много дней копила деньги, чтобы купить этот карандаш. Несомненно, такая изысканная статья, как эта, должна вселить мужество.

Кора была самой старшей из маленькой группы. В здании школы было шесть комнат, и она была во второй, следующей за самой высокой. Когда они подошли к зданию школы, Кора начала давать новому ученику несколько хороших советов.

«Директор думает, что ты ничего не знаешь, если не можешь привести примеры, — сказала она, — и задаст тебе очень трудные примеры. Девочки, приходящие сюда из частных школ, мало что знают, и вас, вероятно, поместят в шестую комнату. Если будешь усердно работать, тебя могут повысить, может быть, до конца года».

Элла стала чувствовать себя настолько смиренной, что ей и в голову не пришло сказать: «Я умею делать кубический корень, а ты только в номинальных числах», и они молча поднялись по лестнице.

— Это комната, — сказала Кора. — Это директор сидит за большим столом, а помощник за меньшим.

Элла хотела, чтобы Кора вошла с ней, но старшая девочка ушла в свою комнату, а Элла стояла на пороге, довольно застенчивая, но чрезвычайно ожидающая маленькая девочка. К счастью, помощник поднял глаза и подошел к ней.

— Это Элла, я уверена, — сказала она. — Я знаю вашу маму и рад, что ее маленькая дочь учится в школе.

Затем она представила Эллу директору. Девочки и мальчики боялись его, и когда Элла бесстрашно взглянула ему в лицо, как будто он был старым другом, и взяла его за руку, он почувствовал себя немного неловко. Он не привык к такому обращению со стороны детей.

[Pg 101]

«После вступительных упражнений мы посмотрим, что вы можете сделать», — сказал он. Он указал ей на стул сразу за дальним концом платформы, рядом со стулом милой помощницы, и Элла села, такая ослепительно счастливая, что не боялась даже тяжелых примеров, которые должны были прийти.

Она осмотрела комнату. В нем было много окон, и он казался ей невероятно большим. Доски тянулись с четырех сторон везде, где позволяли окна и двери, и на этих досках были карты и примеры. Лучше всего то, что столов было двадцать четыре — она пересчитывала их снова и снова, — и за каждым столом сидели две девочки или два мальчика, в зависимости от обстоятельств.

Никто из них не обращал на нее ни малейшего внимания, ибо это был высший класс в здании. Весной они пойдут в среднюю школу, и какое им дело до маленького новичка, который, насколько им известно, может быть приговорен к шестой комнате или даже отправлен в промежуточную школу неподалеку? Они были всего на два-три года старше Эллы, но два-три года считаются большим сроком, когда человеку еще нет двенадцати, и она смотрела на них с почтением, которого никогда не испытывала ни к одному взрослому. Взрослые принадлежали к своему странному миру. У них были разные понятия и разные взгляды на вещи; но эти мальчики и девочки, почтенные по возрасту и положению, тем не менее принадлежали к ее собственному миру, и о них можно было судить по стандартам, которые она могла понять.

[Pg 102]

Следует опасаться, что Элла не обращала особого внимания на «вступительные упражнения», но люди постарше иногда не обращали внимания на большее, хотя и с гораздо меньшим искушением.

Но помощник подзывал ее и протягивал ей бумагу.

«Сделай эти примеры», сказала она; — Или столько, сколько сможете, — добавила она, потому что тоже была того же мнения, что и Кора в отношении детей, пришедших из частных школ.

Грифель, который вел себя как золотой, и маленькая девочка, которая им владела, довольно пренебрежительно работали над сложением, вычитанием, умножением и делением. Затем появились дроби, десятичные числа, сложные числа, проценты и квадратный корень; но теперь директор и помощник объявили остановку и провели совещание. Элла слышала обрывки их довольно выразительных замечаний.

— Ей еще две недели не исполнится двенадцати — она слишком молода для этой комнаты.

«Третья комната будет для нее всего лишь игрой».

«Она изучала французский и латынь, — сказал ассистент, — но очень мало знает географию и грамматику».

-- Ничего, -- решительно заявил директор. «Если она может заниматься арифметикой, она может все. Поместите ее во вторую комнату.

[Pg 103]
ГЛАВА XI
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ЭЛЛЫ В ПУБЛИЧНОЙ ШКОЛЕ

Помощница повела ее во вторую комнату, и Элла последовала за ней, ее сердце бьется победоносно, потому что это была комната Коры. Ее представили учителю, и учитель усадил ее за одну из двойных парт. Лицо Эллы поникло, потому что на другой половине никто не сидел.

-- Иды сегодня нет, -- сказал учитель, -- но, я думаю, она будет здесь завтра. Я уверен, что она тебе понравится».

Значит, ее соседку звали Ида! Что могло быть приятнее? Она решила написать Иде из Нью-Гэмпшира в тот же день. Но дня не будет; она будет в школе с двух до пяти. Ничего, тем более ей было бы что рассказать.

На другом конце комнаты стояла Кора, которая бросила на Эллу взгляд удивления, но искреннего приветствия. Два сиденья располагались по диагонали друг напротив друга, и когда чуть позже Элла изучала измерения, она всегда думала о диагонали прямоугольника как о расстоянии от места Коры до ее места.

«Второй класс по географии», — позвала учительница.

[Pg 104]

Около половины учеников в комнате встали со своих мест и заняли свои места в задней части и вокруг двух сторон комнаты. Это должен был быть класс Эллы, и завтра она будет стоять с ними. Завтра она могла бы сказать: «Мой класс». Разве может быть что-нибудь более восхитительное?

Девушка во главе подняла руку. Учитель кивнул, и девочка сказала: «Я провела три декламации».

«Хорошо, — сказала учительница, — тогда вы можете идти в подножие», и она прошла в другой конец класса.

Элла подумала, что это было довольно несправедливо и что ее следовало бы наградить, а не отправить на пешую прогулку.

Учитель дал Элле желтую книжечку с географическими вопросами, и новенькая ученица с большим интересом следила за чтением, так как она впервые видела класс мальчиков и девочек своего возраста.

Учитель кивнул девочке во главе класса, и она начала декламировать:

«Помимо округа Колумбия, есть еще десять территорий, которые находятся под непосредственным контролем Конгресса».

«Интересно, почему, — подумала Элла, — и что значит «под непосредственным контролем». Разве он не может ничего сделать, не спросив у Конгресса? Что округ вообще хочет делать?

[Pg 105]

Но следующая девушка читала.

«Территории и их столицы находятся в Вашингтоне, Олимпия, на Пьюджет-Саунд». И она прошла через все десять более легко и быстро, чем Элла думала, что она когда-либо сможет это сделать. Но что означало то, что руки поднимались тут и там по всей очереди?

«Мария, — сказал учитель девушке, стоявшей ниже той, которая читала, — что не так?»

— Она сказала: «Солт-Лейк-Сити, на Грейт-Солт-Лейк». Это должно быть «рядом с Большим Соленым озером».

«Правильно. Займи свое место, — сказал учитель. и Мария заняла свое место как раз над девушкой, которая потерпела неудачу, в то время как она и все те, кто стоял между ними, сдвинулись на одно место.

«Фрэнк, — сказал учитель, и стоявший рядом мальчик продолжил:

— Аляскинский залив и остров Кадьяк находятся к югу от Аляски».

«Река Колумбия отделяет территорию Вашингтона от Орегона», — сказал следующий; а третий читал:

«О животных Территорий можно сказать, что по прериям бродят огромные стада буйволов, оленей и лошадей. В горных районах водятся белые медведи, дикие козы и овцы».

Маленькая девочка, подошедшая к подножию, теперь взволнованно махала рукой.

— Что такое, Алиса?

[Pg 106]

«Он сказал «белые медведи»; это должны были быть «медведи гризли»

. И Алиса оставила ногу и с триумфом двинулась вниз по стене, через конец комнаты и вверх по другой стороне, пока не оказалась в четырех метрах от головы.

"Это прекрасно! Это как игра», — подумала Элла. «Однако вы должны знать вещи, и знать вопросы, а также ответы. Забавно. Я не понимаю, почему учитель их не спрашивает».

Внезапно учитель действительно задал вопросы, целый град вопросов, и они разошлись по всей Северной Америке. Элла была в ужасе, когда увидела, как быстро на них отвечали и как мало было ошибок. Вот некоторые из вопросов:

«Каковы основные мысы в Северной Америке? Какая столица штата Миссури? Что ограничивает Нью-Гэмпшир на севере? Каковы основные производители Коннектикута? Чем известен Делавэр? Назовите западные рукава Миссисипи. Какие штаты производят больше всего табака? Каковы основные статьи экспорта Британской Америки? Где Мазатлан?

Она была еще более ошеломлена, когда учитель сказал:

«Вы очень хорошо справились с предварительным уроком, но не так хорошо с общими вопросами. Помните, что вы несете ответственность за все, чему вы когда-то научились».

Это решительно отличалось от удобного способа бродить по крошечной желтой географии, к которой Элла привыкла, изучая несколько «вопросов по карте», где бы она ни выбрала.

Новенькая ученица прослушала одну декламацию и чувствовала себя довольно мудрой в школьных обычаях. Она еще не понимала, почему Алису отправили в поход; но она усвоила, что уроки короткие, но их нужно усвоить в совершенстве и повторять без вопросов; что все должно быть прочитано точно правильно; что если бы это было не так, ты поднял руку и пошел выше нее; и что вы должны были помнить все, что вы когда-либо узнали.

Элла изо всех сил пыталась вспомнить, что она когда-либо изучала, в чем была абсолютно уверена, и единственное, что она могла вспомнить в тот момент, была таблица умножения, которую она никогда не изучала!

Урок географии был закрыт, и дети заняли свои места. Собрали список для отчетов, и когда дело дошло до Алисы, она сообщила: «Сто, а также пятнадцать лишних за то, что возглавляла три декламации». Затем Элла поняла еще кое-что. Если вы могли «встать с головы» и продержаться там три речитатива, вы шли к ноге с пятнадцатью дополнительными и имели шанс снова добраться до головы. Возможно, дополнительные пятнадцать могут быть использованы для компенсации какой-то неудачи. Хотела бы она знать. Было бы не так ужасно потерпеть неудачу, если бы был хоть какой-то способ наверстать упущенное. Она не хотела спрашивать никого из девушек; она должна спросить Биджая. Потом она вспомнила, что Биджая нельзя было позвать, потому что он ушел в школу-интернат для мальчиков. Он учился в государственной школе, и она удивлялась, почему он никогда не рассказывал ей обо всех этих интересных вещах. Однако он пошел в другую школу, и, может быть, не все школы были такими замечательными, как эта. Она напишет ему и спросит.

Уроки Эллы обычно читались за несколько минут, но, очевидно, в этой школе на них отводилось больше времени, так как теперь дети достали свои атласы и принялись рисовать карту штата Мэн. Элла жадно смотрела. Учитель заметил, насколько она заинтересована, и спросил, умеет ли она рисовать карты.

— Не знаю, — честно ответила маленькая девочка. «Я никогда не пытался; но я умею рисовать цветы и старые замки, собак и кошек».

«Я дам вам атлас, — сказал учитель, — и вы сможете попробовать».

Воспитатель ходил по комнате, рассматривая работы детей и показывая им, где они могут сделать это лучше. Руки Эллы задрожали, она так надеялась, что ее руки не хуже других. Учительница стояла и смотрела на нее — полчаса, как показалось девочке. Затем она взяла бумагу и внимательно ее просмотрела.

— Это очень хорошо, — сказала она, кладя его.

Элла была счастлива. Учитель не сказал «чрезмерно» ни одному другому мальчику или девочке.

[Pg 109]

Короткий зимний полдень быстро подходил к концу. За несколько дней до Рождества большинство школ были обязаны отпускать учеников домой в половине пятого вместо пяти, если в здании не было газа или не выпадал особенно яркий солнечный день. Было уже почти половина пятого, и учитель сказал: «Вы можете убрать свои книги». Дети положили некоторые из них на свои парты, а другие скрепили вместе ремнем, чтобы нести домой. Потом ждали, когда ударит колокол.

Теперь наступало событие, которого так ждала Элла: маршировать гуськом, опустив руки по бокам, и одна девушка шла впереди нее, а другая сзади. Но она была разочарована, потому что учитель сказал:

«Элла, если ты подождешь несколько минут после закрытия школы, я дам тебе список книг, которые тебе понадобятся».

Когда Элла пошла за шляпой и пальто, детей уже не было, и ей пришлось идти домой одной. Однако она прошла через книжный магазин, и ее разочарование почти компенсировалось тем, что она могла передать листок бумаги продавцу и сказать с видом совершенно непринужденного: она практиковала свою речь шепотом все время. дорога вниз по улице —

«Не могли бы вы дать мне книги из этого списка? Они для второй комнаты гимназии.

Клерк улыбнулся. Очевидно, он раньше встречался с новыми учеными, и Элла пошла домой с письменным заданием по арифметике и арифметике в уме, атласом и книжкой с географическими вопросами, книгой по орфографии, пятой книгой для чтения, тетрадью для письма, красной карточкой. подставка для ручек, маленькая озорная стальная ручка с маркировкой Gillott 303, такая же, как те, которыми она пользовалась в семинарии. Это была тяжелая ноша, но слава ее уменьшала вес. Она поспешила вверх по улице, желая рассказать о своем дневном опыте и счастливая от мысли, что если она и не вышла в шеренге, то, по крайней мере, и, наконец, в кругу.

[Pg 111]
ГЛАВА XII
«FOOSLE» ОСТАЕТСЯ

Утром, когда Элла достигла верхней части лестницы на втором этаже, там стоял директор. Маленькая девочка посмотрела на него дружелюбно, и он сказал: «Доброе утро», и добавил, к своему удивлению, потому что он редко разговаривал с детьми: «Вам нравится наша школа?

»

«О, я знаю! Я делаю!" — воскликнула она с энтузиазмом. — Я думаю, это просто великолепно.

С другой стороны стола Эллы сидела маленькая девочка в голубом платье и изящном белом фартуке с узкой окантовкой. Это была Ида. Учитель представил двух детей. Ида сказала:

«Разве ты раньше не учился в государственной школе?»

— Нет, — ответила Элла.

— Ты ходил в частную школу?

— Да, — довольно неохотно ответила Элла, потому что вдруг, ввиду деловитости государственной школы, все, что она делала раньше, стало казаться очень ребяческим. «До этого я учился в семинарии».

«Правда? Я думаю, это было бы великолепно. Я знал когда-то девушку, которая училась в семинарии, но она была старая, целых шестнадцать. Ты будешь во втором классе?

[стр. 112]

«Да. Я был здесь вчера и слушал урок географии.

«После вступительных упражнений, — сказала Ида, — первый класс декламирует по арифметике, а потом приходит наш. Я покажу вам, в чем заключается урок, и у вас будет время выполнить примеры, прежде чем мы будем читать. Но вы еще не закрыли свои книги!

Элла посмотрела на книги Иды и увидела, что все они аккуратно обернуты светло-коричневой бумагой; и снова она почувствовала себя вне круга.

"Я покажу вам, как на перемене," сказала Ида; и Элла утешилась тем, что через полтора часа она будет «в себе» и как другие девушки. Она заметила, что имя Иды было аккуратно написано на внешней стороне ее светло-коричневых покрывал, и что у нее была самая красивая заглавная буква «И», которую Элла когда-либо видела. Это началось, как и все I, затем на линии перо отодвинулось влево, образуя красивую маленькую горизонтальную петлю, которая делала букву совершенно отличной от обычных повседневных I других людей. Элла решила работать, пока не сможет сделать такую же хорошую. Она хотела, чтобы ее имя начиналось с буквы I! Очевидно, ее почерк, напоминающий землетрясение, не подходил для школьных учебников. Старший брат Биджея писал красиво; она попросит его написать в ее книгах и расскажет ему об этом красивом письме.

Урок арифметики состоял из десяти примеров на простые проценты. Элла быстро закончила их и решила, что больше делать нечего; но когда был созван класс, она обнаружила, что ученые были посланы, чтобы записать свою работу на доске, а затем должны были объяснить ее точно так, как описано в книге. Она делала примеры проще, но по-другому; и она снова была не в себе. О, если бы она только могла быть такой же, как другие девушки, мысленно взвыла она.

Так продолжалось утро. Элла сначала была «внутри», потом снова «вышла». Урок ментальной арифметики был очень легким, думала она, читая вопросы, но ей и в голову не приходило выучить их наизусть. Учительница велела классу закрыть учебники, а затем прочитала:

«Купила пианино за 300 долларов и ; стоимость инструмента составляла 4/3 того, что я получил от девяти девушек за его использование в течение одного года; сколько каждая юная леди заплатила за его использование?»

Элла была сильно ошарашена. Она не могла повторить вопрос с закрытой книгой; и даже если бы она выучила эту, разве могла бы она выучить такую чепуху, как та, что стояла рядом с ней», «; из ; 70 составляют 5/12 от 4, умноженное на какое число?» Она боялась, что нет, и впервые задумалась, неужели школа для мальчиков и девочек будет намного приятнее, чем школа для юных леди. Она почувствовала себя безнадежно опозоренной, когда ей пришлось сказать учителю: «Я не знаю».

Перед закрытием школы в полдень была еще одна декламация, и это была грамматика. В маленьком магазине не было грамматики, и поэтому Элла не смогла усвоить урок. Учительница сказала ей, что она может спрашивать Иду обо всем, что захочет. Первое, что она спросила, это почему грамматика Иды отмечена карандашом рядом с некоторыми абзацами, а остальные нет.

«Почему, отмеченные — это то, чему мы учимся», — ответила Ида.

— О чем другие?

"Я не знаю. Их никто никогда не читает».

Маленькая розовая грамматика Эллы дома начиналась с вопроса

«Все ли народы используют один и тот же язык?» и ответ был:

«Нет».

Это было легко и разумно, и о вещах, которые могли понять даже очень маленькие девочки, но эта новая грамматика начиналась словами:

«Английская грамматика рассматривает принципы и обычаи английского языка» и продолжала говорить, что грамматика была разделена на четыре части. , «Орфография, этимология, синтаксис и просодия». Ее домашняя грамматика гласила:
«Существительное — это название чего угодно,
Как школы, так и сада, обруча или качелей».

В новой грамматике отмечалось, что «буквы нельзя слишком тщательно отличать от элементарных звуков». Элла задумалась, почему. Буквы она знала с тех пор, как себя помнила, и никогда не путала их с элементарными звуками — какими бы элементарными звуками они ни были. Как вещи могли быть такими важными, если они не были таковыми?

[Pg 115]

Класс занял свои места по комнате. Почему-то их было больше, чем когда они сидели. Элла вспомнила дни, когда ей не нужно было повторять урок французского, потому что юная леди, которая какое-то время была в классе, не пришла. Со всеми этими мальчиками и девочками в классе такой удачи явно бы не было. Нельзя было торопиться с уроками, а потом извиняться за то, чтобы уйти домой пораньше, ведь уроки приходятся как раз на такое время, а Ида сказала ей, что, если ученица не придет или выйдет из-под контроля, она получит нулевую отметку за урок. .

Элла сидела и слушала, пока класс читал. С каждым чтением она становилась все более и более обескураженной. Ни одна девочка или мальчик не задались вопросом о значении этих странных заявлений. Элла предположила, что это потому, что они все поняли, а она нет. Как она могла продолжать с ними? Ей было почти жаль, что она когда-либо посещала государственную школу. Однако она была отважной маленькой девочкой, и когда она возвращалась домой в полдень, она смело приступала к работе, чтобы выучить урок правописания, и ни разу не сказала ни слова о том, что государственные школы хуже частных.

Ида говорила ей, что в средней школе дети должны были учить слова урока орфографии по порядку и «раскладывать» их про себя, но в гимназии этого не делали, и Элла относилась к этому вполне спокойно. урок, потому что она не могла понять, как может быть что-то «странное и капризное» в декламации по орфографии. Не было, а в конце урока учитель назвал имена для докладов. Элла часто писала в своем дневнике, когда не могла придумать, что еще сказать: «Прекрасный урок, не провалился» или «Урок был не очень хорошим, и учитель был зол»; но назвать ее имя и записать отчет в определенных цифрах в большую книгу, лежавшую на столе, — это было совсем другое дело. Она ответила застенчиво, но радостно: «Сто».

После правописания последовало двадцать минут письма; и теперь маленькая новенькая была в отчаянии, потому что знала, какой плохой у нее почерк. Она знала, что нет двух букв одинаковой высоты или одинакового наклона. Она знала, что у нее болит рука, когда она пишет полстраницы, и она знала, что почерк ничуть не улучшился со времен семинарии. Она открыла новую тетрадь на первой странице и увидела старую знакомую фразу: «Честность — лучшая политика», напечатанную модным «спенсерианским почерком» со всеми его округлыми завитушками. Она давным-давно пыталась скопировать это самое предложение и потерпела неудачу. Что бы сказал учитель? Возможно, директор даже поместит ее обратно в нижнюю комнату.

Бдительная учительница увидела, что что-то идет не так, и, взглянув на строчку или две, написанные маленькой девочкой, поняла, что это было.

[Pg 117]

«Письмо для вас немного трудно, не так ли, — сказала она, — так же, как арифметика трудна для Алисы?» Учительница опередила свое время и, глядя на сжатые буквы, добавила:

«Вы когда-нибудь догадывались, что заставляете пальцы слишком сильно работать, а здесь была хорошая сильная мышца?» — и она коснулась Эллы предплечье — «что будет рад помочь им? Просто пусть мышца лежит на столе вот так и попробуй сделать несколько таких кривых, — и она дала ей лист бумаги с целым рядом кривых и петель. — Держите ручку так, — продолжала она, — но не слишком крепко. Никто не будет пытаться отнять его у вас».

"Ага, понятно! Я понимаю!" — воскликнула Элла. «Если эта мышца правильная и не перевернута на бок, ручка должна быть правильной; он не сможет указать неверный путь, если попытается»; и она принялась за невозможное письмо с новым мужеством, так как теперь у нее было четкое представление о том, что она должна была делать.

Орфография и письмо длились с двух до четверти третьего. Потом были география и чтение.

Урок географии представлял собой повторение вопросов о Центральных и Тихоокеанских штатах. Элла снова и снова задавала эти вопросы, пока не убедилась, что может ответить на каждый из них. Она, конечно, стояла в конце класса как новенькая и никогда не мечтала подняться выше; но мальчик, стоявший тремя над ней, продекламировал: «

Железо

и свинец добывают в Индиане, а самые богатые рудники в мире находятся в Мичигане».

Ни один ученик не поднял руку. Те, кто был ниже мальчика, не знали, что что-то не так, а те, кто был ближе к голове, ничего не выиграли и не наблюдали так внимательно, как если бы была возможность продвинуться вверх. Очень робко Элла подняла руку.

— Что такое, Элла? — спросил учитель.

— Он должен был сказать: «самые богатые медные рудники в мире», — ответила она чуть дрожащим голосом, потому что все смотрели на нее.

«Правильно, — сказал учитель. «Займи свое место», и она поднялась на три позиции вверх. Она была так счастлива, что едва могла стоять на месте. Какую историю ей придется рассказать матери и написать двоюродному брату, как она поднялась на три места в первый же день!

Но еще большая слава ждала ее. Следующий ученик продекламировал:

«Кентукки известен останками животных и мамонтовой пещерой».

— Что за останки? — спросил учитель, и мальчик ответил:

«Фусл».

«Весь класс может сказать, что это за слово», — сказал учитель, и прозвучал хор «Ископаемое».

— Кто-нибудь может сказать, что такое ископаемое?

Никто, кроме Эллы, не поднял руку. Ее щеки все еще горели, но она смело ответила: «

Ископаемое

— это то, что когда-то было растением или животным. Он превратился в камень и выкопан из земли».

— Отлично, — сказал учитель. «Похоже, вы действительно знали окаменелости. У тебя есть что-нибудь свое, что ты мог бы принести в школу, чтобы показать нам?»

— Да, — сказала Элла, вспомнив щедрый пакет образцов доктора. «У меня есть несколько, которые мне дали, и два, которые я нашел».

Было слишком темно для урока чтения. Школу закрыли, и Элла пошла домой, глаза ее сверкали, а щеки пылали. Она любила общеобразовательную школу.
***
CHAPTER X
LIKE OTHER GIRLS

There was something that Ella wanted even more than she had wanted the box of tin soldiers or the ride in a swan boat, and this was that she might go to the public school. It was quite the custom for a public school girl to invite a younger child to go with her for half a day. If the child behaved well, the teacher made no objection, and perhaps gave her a book of pictures to look at. If her notions of order were not quite up to the mark, the teacher would draw the little hostess aside and say:

“I don’t believe you’d better bring her again till she is older. She is rather too young to have to keep quiet so long.”

Oddly enough, it had happened that Ella had never visited the public school, and all the glory of something unknown was about it. Of course she had heard many school stories from her playmates. She knew that it was carried on in a businesslike fashion, that children did not choose their books by the color of the covers or recite what they pleased and when they pleased, and go home whenever they liked; but that lessons had to be learned, and had to be recited when the time for recitation had come. She knew that once in a while the superintendent of schools came to[Pg 95] examine the pupils, and that he listened to their answers as if whether they were right or wrong was really an important matter. One day, after his kindly examination of a class in which were several of Ella’s playmates, they came home at noon in great glee. After his examination, he had said to the teacher—but quite loud enough for the whole room to hear,

“The children in your class have done so well that I am going to ask you if you won’t take them out to the grove this afternoon for a little picnic.”

They had asked the teacher if Ella might go with them, but she did not care to be responsible for any more children and had said no, the picnic was for the pupils only.

Now Ella was free every afternoon and could have gone to a picnic six days in the week, if there had been one to go to; but somehow this was different, and the tears really came into her eyes that day when she thought of the whole class having such a good time from which she herself was shut out. Some of these same little picnickers envied her for coming home at one o’clock or even earlier; but nothing would have induced them to express such a thought. The city was very proud of her public schools. There was a general feeling that the work of private schools was not so good; and these little girls held their heads very high because they were parts of the great public school system.

There were many other times when Ella felt a little[Pg 96] shut out of things. She played with the other children and went to their simple parties. They came to see her Saturday afternoons and she went to see them; but they were always speaking of little events in school that she knew nothing about. She did so wish that she could speak in such familiar fashion about the delight of “getting up head” and the mortification of losing a place in the class because a word was left out in a recitation. In Ella’s class of one, there was no head and no foot; and when the other children talked of such things, she felt dull and stupid and out of the magic circle.

Everything about their schools was different. At recess, Ella slipped into the big library and read a story. They marched out into the yard for a blissful quarter of an hour of play. She thought it would be delightful to march out in line with her hands down at her sides, one little girl before her and another behind her. In short, Ella wanted to be “in things.” It never occurred to her to boast of studying French and Latin and of reciting with “young ladies” many years older than she. She wanted to be just like other little girls, to study just what they studied, and to do just what they did. She did not know what “conventional” meant, but that was what she wanted to be.

Now the time had passed for which the mother had agreed to take charge of the “Private School for Young Ladies,” and she, too, was thinking about[Pg 97] public schools, and wondering a little how the small daughter, who had gone on her own way as independently as if she was the only child in the world, would get on with walking between parallel lines and being bound to do just what other children were doing. There was no private school at hand that was at all promising, and it really was quite a dilemma. One day she asked Ella how she would like to go to the public school.

“I’d rather go there than anywhere else in the whole world, except to Norway or Switzerland,” she exclaimed. “May I go? May I go really?”

“We’ll think it over,” said the mother; and indeed it needed to be thought over. Here was a little girl almost twelve years old. Other children of twelve had been in school seven years; but this child’s school life consisted thus far of one year with an hour a day of arithmetic and French, and the rest of the time spent out of doors with a big dog for company; of a year and a half more with the same studies and a few months of Latin, but with much freedom as to her coming and going, short sessions, and long play hours.

She had, then, a smattering of French; she had read “Fables” in Latin; she had learned whatever chanced to strike her fancy in the yellow geography and the pink grammar; and she was far beyond her age in arithmetic. She could sketch fairly well, she could play on the piano as well as children of her age were expected to do; she could knit and crochet and do[Pg 98] almost anything with her hands; she could win the heart of cat or dog or bird; she could climb a mountain; and she had read many hundreds of books, ranging all the way from “Songs for Little Ones at Home” to a volume of the “Religions of the World,” which she had discovered in an attic and thought more interesting than the Sunday school “Question Book.” She had never been prepared for any school, and how would she stand with other children who had had seven years of regulation training? “Suppose that she was put into a class of children much younger than herself,” thought the mother. She could not have the child humiliated and unhappy. What was the best thing to do?

Ella herself had been troubled all her life about her own ignorance. When she was only five, she had begged to go to school because the older children had assured her that she would grow up to be a dunce—whatever that might be—if she did not go. Later, she would have been even more anxious if there had not been so many books to read and so many interesting things to do and to think about. Now when the mother asked, “What should you do if you were put into a class of little girls much younger than yourself?” she had her answer all ready, “I’d study and study and study, till I knew so much they wouldn’t have me there, and they would have to put me up higher.”

The mother concluded that the little girl would make her way, and the public school was decided[Pg 99] upon. She saw the principal of the school, and he said, “Send her down Monday morning, and we will see where she belongs.”

When Monday morning came, Ella started for school at the same time with the other girls and walked down the same street with them. This in itself was a delight. At last she was within the circle, and soon she would be able to talk about the mysteries of school life as easily as they.

She wore a cheery little red dress, a soft gray hat trimmed with a bit of black velvet and a red quill. She carried a rather large paper slate. It was made like a book and contained three sheets of firm stiff paper slated on both sides. This was the very latest thing in slates, and she was proud of it. She had one possession, however, that made her feel even more elegant than the slate, and that was her new slate pencil. Common slate pencils were hard and inclined to scratch. Ella’s was made of wood, soft and agreeable to the touch, and had “leads” of clay, which could be pushed up and down by moving a little peg in a groove, just as if it had been a pencil of solid gold. Ella dearly loved all things of the nature of tools or machines, and she had saved her money for many days to buy this pencil. Surely, such a choice article as this ought to give one courage.

Cora was the oldest of the little group. There were six rooms in the school building, and she was in Number Two, the next to the highest. As they drew near[Pg 100] to the schoolhouse, Cora began to give the new pupil some good advice.

“The principal thinks you don’t know anything if you can’t do examples,” she said, “and he’ll give you some awfully hard ones. Girls that come here from private schools don’t know very much, and you’ll probably be put in the Sixth Room. If you work hard, you can be promoted, maybe before the end of the year.”

Ella began to feel so humble that she never thought of saying, “I can do cube root, and you are only in denominate numbers,” and they went silently up the stairs.

“That’s the room,” said Cora. “That’s the principal sitting at the large desk, and there is the assistant at the smaller one.”

Ella wished that Cora would go in with her, but the older girl went off to her own room, and Ella stood on the threshold, a rather shy but exceedingly expectant little girl. Fortunately the assistant looked up and came to her.

“This is Ella, I am sure,” she said. “I know your mother, and I am glad to have her little daughter in the school.”

Then she introduced Ella to the principal. The girls and boys were all afraid of him, and when Ella looked fearlessly up into his face as if he was an old friend, and laid her hand in his, he really felt a little awkward. He was not used to being treated in that way by children.

[Pg 101]

“After the opening exercises we will see what you can do,” he said. He motioned her to a chair just beyond the farther end of the platform, near that of the pleasant assistant, and Ella seated herself, so radiantly happy that she had no dread of even the hard examples that were to come.

She looked about the room. It had many windows, and it seemed to her enormously large. Blackboards ran around the four sides wherever the windows and doors would permit, and on these blackboards were maps and examples. Best of all, there were twenty-four desks—she counted them over and over—and at each desk sat two girls or two boys, as the case might be.

None of them paid the least attention to her, for this was the highest class in the building. They would go to the high school in the spring, and what did they care about a small newcomer who might for all they knew, be condemned to the Sixth Room, or even be sent to the intermediate school a little way off? They were only two or three years older than Ella, but two or three years count for a great length of time when one is not yet twelve, and she looked at them with a deference that she had never felt for any grown-up. Grown-ups belonged to a queer world of their own. They had different notions and different ways of looking at things; but these boys and girls, venerable as they were by age and position, were nevertheless of her own world, and could be judged by standards that she could understand.

[Pg 102]

It is to be feared that Ella did not pay very close attention to the “opening exercises,” but older folk have sometimes paid no more, even though with much smaller temptation.

But the assistant was beckoning to her and was handing her a paper.

“Do these examples,” she said; “or as many of them as you can,” she added, for she, too, was of Cora’s opinion in regard to the children who came from private schools.

The slate pencil that behaved like a gold one and the little girl who wielded it worked their way rather scornfully through addition, subtraction, multiplication, and division. Then came fractions, decimals, compound numbers, interest, and square root; but now the principal and the assistant called a halt and held a conference. Ella heard snatches of their rather emphatic remarks.

“She won’t be twelve for two weeks—altogether too young for this room.”

“The Third Room would be only play for her.”

“She has studied French and Latin,” said the assistant, “but she knows very little of geography and grammar.”

“Never mind,” declared the principal decidedly. “If she can do arithmetic, she can do anything. Put her into the Second Room.”

[Pg 103]
CHAPTER XI
ELLA’S FIRST DAY IN THE PUBLIC SCHOOL

The assistant led the way to the Second Room, and Ella followed, her heart beating triumphantly, for this was Cora’s room. She was introduced to the teacher, and the teacher gave her a seat at one of the double desks. Ella’s face fell, for no one was sitting at the other half.

“Ida is away to-day,” said the teacher, “but she will be here to-morrow, I think. I am sure that you will like her.”

So her seatmate’s name was Ida! Could anything have been pleasanter? She made up her mind to write Ida of New Hampshire that very afternoon. But there wouldn’t be any afternoon; she would be in school from two until five. Never mind, there would be all the more to tell her.

Across the room was Cora, who cast at Ella a look of surprise but of genuine welcome. The two seats were diagonally opposite, and when Ella studied mensuration, a little later, she always thought of the diagonal of a rectangle as the distance from Cora’s seat to hers.

“The second class in geography,” the teacher called.

[Pg 104]

About half of the pupils in the room left their seats and took their stand at the back and around two sides of the room. This was to be Ella’s class, and to-morrow she would stand with them. To-morrow she could say, “My class.” Could anything be more delightful?

The girl at the head raised her hand. The teacher nodded, and the girl said, “I have been at the head three recitations.”

“Very well,” said the teacher, “then you may go to the foot,” and she walked down to the other end of the class.

Ella thought this was rather unfair and that she ought to have been rewarded rather than sent to the foot.

The teacher gave Ella a little yellow book of geographical questions, and the new pupil followed the recitation with the keenest interest, for this was the first time that she had ever seen a class of boys and girls of her own age.

The teacher nodded to the girl at the head of the class, and she began to recite:

“There are ten Territories besides the District of Columbia, which is under the direct control of Congress.”

“I wonder why it is,” thought Ella, “and what ‘under the direct control’ means. Can’t it do anything without asking Congress? What does a District ever want to do?”

[Pg 105]

But the next girl was reciting.

“The Territories and their capitals are, Washington, Olympia, on Puget Sound.” And she went on through the whole ten more easily and rapidly than Ella thought she should ever be able to do. But what did it mean that hands were raised here and there all down the line?

“Mary,” said the teacher to the girl below the one who had recited, “what is wrong?”

“She said ‘Salt Lake City, on Great Salt Lake.’ It should be ‘near Great Salt Lake.’”

“Correct. Take your place,” the teacher said; and Mary took her place just above the girl who had failed, while she and all those that had stood between them moved down one place.

“Frank,” said the teacher, and a boy who stood next went on:

“The Gulf of Alaska and Kodiak Island are south of Alaska.”

“The Columbia River separates Washington Territory from Oregon,” said the next; and the third recited:

“It may be said of the animals of the Territories that immense herds of buffalo, deer, and horses roam over the prairies. Polar bears, wild goats, and sheep are found in the mountainous regions.”

The little girl who had gone to the foot now waved her hand excitedly.

“What is it, Alice?”

[Pg 106]

“He said ‘polar bears’; it should have been ‘grizzly bears.’”

“Correct.” And Alice left the foot and moved in triumph down the side, across the end of the room, and up the other side until she was within four of the head.

“It’s lovely! It’s just like a game,” thought Ella. “You have to know things, though, and know the questions as well as the answers. That’s funny. I don’t see why the teacher doesn’t ask them.”

Suddenly the teacher did ask questions, a whole hailstorm of them, and they went all over North America. Ella was quite aghast when she saw how promptly they were answered and how few mistakes there were. These were some of the questions:

“What are the principal capes in North America? What is the capital of Missouri? What bounds New Hampshire on the north? What are the principal manufactures of Connecticut? For what is Delaware noted? Name the western branches of the Mississippi. What States produce the most tobacco? What are the principal exports of British America? Where is Mazatlan?”

She was still more aghast when the teacher said:

“You did very well with the advance lesson, but not so well with the general questions. Remember that you are responsible for whatever you have once learned.”

This was decidedly different from the comfortable[Pg 107] fashion of roaming about the tiny yellow geography to which Ella had been accustomed, learning a few “map questions” wherever she chose.

The new pupil had heard one recitation and she felt quite wise in the customs of the school. She did not yet see why Alice was sent to the foot; but she had learned that lessons were short, but must be learned perfectly, and recited without questioning; that everything must be recited exactly right; that if it was not, you raised your hand and went above her; and that you were expected to remember everything you had ever learned.

Ella tried hard to recall what she had ever learned that she was absolutely sure of, and the only thing she could call to mind on the instant was the multiplication table—which she had never learned!

The geography class was now dismissed, and the children took their seats. The roll was called for reports, and when it came to Alice, she reported, “One hundred, and also fifteen extra for being at the head three recitations.” Then Ella understood one thing more. If you could “get up head” and stay there three recitations, you went to the foot with fifteen extra and had a chance to get to the head again. The fifteen extra might be used perhaps to make up for some failure. She wished she knew. It wouldn’t be quite so dreadful to fail if there was only some way to make up. She did not want to ask any of the girls; she must ask Beejay. Then she remembered that[Pg 108] Beejay could not be asked, for he had gone away to a boarding-school for boys. He had been to the public school, and she wondered why he had never told her all of these interesting things. He went to another school, however, and maybe all schools were not so wonderful as this one. She would write to him and ask.

Ella’s lessons were usually recited in a few minutes, but evidently more time was allowed for them in this school, for the children now took out their atlases and set to work to draw a map of Maine. Ella watched eagerly. The teacher noticed how interested she was and asked if she could draw maps.

“I don’t know,” replied the little girl honestly. “I never tried; but I can draw flowers and old castles and dogs and cats.”

“I will lend you an atlas,” said the teacher, “and you can try.”

The teacher walked about the room, looking at the children’s work and showing them where they could make it better. Ella’s hands began to tremble, she did so hope that hers was as good as the others. The teacher stood watching her—for half an hour, it seemed to the little girl. Then she took up the paper and looked it over carefully.

“That is exceedingly good,” she said as she laid it down.

Ella was happy. The teacher had not said “exceedingly” to any other boy or girl.

[Pg 109]

The short winter afternoon was fast coming to an end. For a few days before Christmas most of the schools were obliged to let the pupils go home at half-past four instead of five, unless there was gas in the building or it was a specially bright, sunny day. It was almost half-past four now, and the teacher said, “You may put away your books.” The children put some of them into their desks, and fastened the others together in a strap to carry home. Then they waited for the bell to strike.

Now was coming the event to which Ella had so looked forward, the marching out in single file with her arms down at her sides and one girl walking in front of her and another behind her. But she was disappointed, for the teacher said,

“Ella, if you will wait a few minutes after school closes, I will give you the list of the books that you will need.”

When Ella went for her hat and coat, the children were all gone, and she had to walk home alone. She went by way of the bookstore, however, and it almost made up for her disappointment to be able to hand the slip of paper to the clerk and say with an air of being perfectly at ease—she had practiced her speech in a whisper all the way down the street—

“Will you please give me the books on this list? They are for the Second Room in the grammar school.”

The clerk smiled. Evidently he had seen little new[Pg 110] scholars before, and Ella went home with a written arithmetic and a mental arithmetic, an atlas and a little book of geographical questions, a spelling book, a Fifth Reader, a writing book, a red penholder, an impishly sharp little steel pen marked Gillott 303, just like the ones that she had used at the seminary. It was a heavy load, but the glory of it lessened the weight. She hurried up the street, eager to tell of her day’s experiences, and happy to think that, even if she had not marched out in the line, she was at least, and at last, within the circle.

[Pg 111]
CHAPTER XII
“FOOSLE” REMAINS

In the morning, when Ella reached the head of the stairs on the second floor, there stood the principal. The little girl looked up at him in a friendly fashion and he said “Good morning,” and added, rather to his surprise, for he seldom talked with the children,

“Do you like our school?”

“Oh, I do! I do!” she exclaimed with enthusiasm. “I think it is just splendid.”

At the other side of Ella’s desk sat a little girl in a blue dress with a dainty white apron trimmed with narrow edging. This was Ida. The teacher introduced the two children. Ida said,

“Haven’t you been in the public school before?”

“No,” answered Ella.

“Did you go to a private school?”

“Yes,” Ella replied rather unwillingly, for suddenly, in view of the businesslike ways of the public school, all that she had done before began to seem very childish. “Before that, I went to a seminary.”

“Did you really? I should think that would be splendid. I knew a girl once who went to a seminary, but she was old, as much as sixteen. Are you going to be in the Second Class?”

[Pg 112]

“Yes. I was here yesterday, and I heard the geography class.”

“After the opening exercises,” said Ida, “the First Class recites in arithmetic, and then ours comes. I’ll show you where the lesson is, and you’ll have time to do the examples before we recite. But you haven’t covered your books yet!”

Ella looked at Ida’s books and saw that every one was neatly covered with light brown paper; and again she felt out of the circle.

“I’ll show you how at recess,” said Ida; and Ella was comforted, for in an hour and a half she would be “in” and like other girls. She noticed that Ida’s name was neatly written on the outside of her light brown covers, and that she had the prettiest capital I that Ella had ever seen. It began like all I’s, then at the line the pen moved away to the left in a handsome little horizontal loop that made quite a different thing of the letter from the common everyday I’s of other people. Ella determined to work till she could make one as good. She wished her name began with an I! Evidently her earthquake handwriting would not do for schoolbooks. Beejay’s older brother wrote beautifully; she would ask him to write on her books, and she would tell him about that handsome letter.

The lesson in arithmetic consisted of ten examples in simple interest. Ella finished these in a little while, and supposed there was nothing more to be done; but when the class was called, she found that the scholars[Pg 113] were sent to put their work on the blackboard, and were then to explain it in exactly the way given in the book. She had done the examples in a way that was easier, but was different; and she was out of it again. Oh, if she only could be just like other girls, she wailed mentally.

So the morning went on. Ella was first “in,” then “out” again. The lesson in mental arithmetic was very easy, she thought, as she read the questions, but she never dreamed of learning them by heart. The teacher told the class to close their books, and then she read,

“Bought a piano for $300, and ; of the cost of the instrument was 4/3 of what I received of nine young ladies for its use one year; how much did each young lady pay for its use?”

Ella was greatly taken aback. She could not recite the question with her book closed; and even if she had learned this one, could she learn such nonsense as the one that stood next to it, “; of ; of 70 are 5/12 of 4 times what number?” She was afraid not, and for the first time she began to wonder if a school of boys and girls would really be so much pleasanter than a school of young ladies. She felt hopelessly disgraced when she had to say to the teacher, “I don’t know.”

There was one more recitation before the school closed at noon, and that was grammar. The little store had been out of grammars, and therefore Ella had not been able to learn the lesson. The teacher[Pg 114] had told her that she might ask Ida anything that she wanted to know. The first thing she asked was why Ida’s grammar was pencil-marked with straight lines beside some of the paragraphs and not the rest.

“Why, those marked are what we learn,” Ida replied.

“What are the others about?”

“I don’t know. No one ever reads those.”

Ella’s little pink grammar at home began,

“Do all nations use the same language?” and the answer was,

“They do not.”

This was easy and sensible, and about things that even very little girls could understand, but this new grammar began,

“English grammar treats of the principles and usages of the English Language,” and went on to say that grammar was divided into four parts, “Orthography, Etymology, Syntax, and Prosody.” Her grammar at home declared that
“A noun’s the name of anything,
As school, or garden, hoop, or swing.”

The new grammar remarked that “Letters cannot be too carefully distinguished from elementary sounds.” Ella wondered why. She had known letters ever since she could remember, and she had never confused them with elementary sounds—whatever elementary sounds might be. How could things be so important when they were not?

[Pg 115]

The class took their places around the room. Somehow there seemed to be more of them than when they were seated. Ella remembered days when she did not have to recite her French lesson because the young lady who was for a little while the rest of the class had failed to come. With all these boys and girls in the class, there would plainly be no such good fortune. There would be no hurrying to learn her lessons and then being excused to go home early, for classes came at just such times, and Ida had told her that if a pupil stayed away, or was excused, she would be marked zero for the lesson.

Ella sat and listened while the class recited. She grew more and more discouraged with every recitation. Not one girl or boy asked a question as to the meaning of these queer statements. Ella supposed that was because they understood it all—and she did not. How could she ever go on with them? She was almost sorry that she had ever come to a public school. She was a plucky little girl, however, and when she went home at noon, she set to work bravely to learn her spelling lesson, and never a word did she say about the inferiority of public schools to private.

Ida had told her that in the intermediate school the children had to learn the words of the spelling lesson in order and “put them out” to themselves, but that this was not done in the grammar school, and Ella was quite at ease about this lesson, for she could not[Pg 116] see how there could be anything “queer and cranky” in a recitation in spelling. There was not, and at the end of the lesson the teacher called the names for reports. Ella had often written in her little diary, when she could not think of anything else to say, “Had a perfect lesson, didn’t fail,” or “Didn’t have a very good lesson and the teacher was cross”; but to have her name called and have her report recorded in definite figures in the big book that lay on the table—that was quite a different matter. She answered shyly but happily, “One hundred.”

After the spelling came twenty minutes of writing; and now the little newcomer was in despair, for she knew just how poor her handwriting was. She knew that no two letters were of the same height or slanted the same way. She knew that it made her hand ache to write half a page, and she knew that the writing was hardly the least bit better since the seminary days. She opened the new copybook at the first page, and behold there was the old familiar sentence, “Honesty is the best policy,” printed in the fashionable “Spencerian hand” with all its rounded flourishes. She had long ago tried her best to copy this very sentence and had failed. What would the teacher say? Perhaps the principal would even put her back into a lower room.

The watchful teacher saw that something was going wrong, and when she looked at the line or two that the little girl had written, she knew what it was.

[Pg 117]

“Writing is a little hard for you, isn’t it,” she said, “just as arithmetic is hard for Alice?” The teacher was ahead of her times, and as she looked at the cramped little letters, she added:

“Did you ever guess that you were making your fingers work too hard, while there was a good strong muscle here”—and she touched Ella’s forearm—“that would be glad to help them? Just let the muscle lie on the table in this way and try to make some curves like these,” and she gave her a slip of paper with a whole line of curves and loops. “Hold the pen so,” she continued, “but don’t hold it too tight. No one will try to take it away from you.”

“Oh, I see! I see!” exclaimed Ella. “If that muscle is right and not rolled over on its side, the pen has to be right; it can’t point the wrong way if it tries”; and she went to work on the impossible writing with fresh courage, for now she had a definite idea of what she was to do.

The spelling and writing lasted from two until a quarter of three. Then came the geography and the reading.

The geography lesson was a review of questions on the Central and Pacific States. Ella had been over and over these questions till she was sure that she could answer every one of them. She stood at the foot of the class of course as the newest arrival, and she never dreamed of going up any higher; but a boy who stood three above her recited:

[Pg 118]

“Iron and lead are found in Indiana, and the richest mines in the world are found in Michigan.”

Not one pupil raised a hand. Those below the boy did not know that there was anything wrong, and those near the head had nothing to gain and were not watching so closely as they would have done if there had been a chance to move up. Very timidly Ella put up her hand.

“What is it, Ella?” asked the teacher.

“He should have said, ‘the richest copper mines in the world,’” she answered in a voice that trembled a little, for they were all looking at her.

“That is right,” said the teacher. “Take your place,” and she moved up three places. She was so happy that she could hardly stand still. What a story she would have to tell the mother and to write to Boy Cousin, of going up three places the very first day!

But even greater glory awaited her. The next pupil recited:

“Kentucky is noted for foosle remains of animals and for its mammoth cave.”

“What kind of remains?” asked the teacher, and the boy replied,

“Foosle.”

“The whole class may tell what that word is,” said the teacher, and there was a chorus of “Fossil.”

“Can any one tell what a fossil is?”

No one but Ella raised a hand. Her cheeks were still burning, but she answered bravely:

[Pg 119]

“A fossil is what used to be a plant or an animal. It has turned into stone, and is dug up out of the ground.”

“Excellent,” said the teacher. “It sounds as if you really knew fossils. Have you any of your own that you could bring to school to show us?”

“Yes,” said Ella, remembering the Doctor’s generous package of specimens. “I have some that were given me and two that I found.”

It was too dark for the reading lesson. The school was dismissed, and Ella went home, her eyes sparkling and her cheeks all aglow. She loved the public school.