Мастерская-3

- Да, мастерская скульптора Гаврилова, - как всегда, начал я дежурно.

- Саша, это я, Вера! Где Витя? – кричала в трубку его жена. – Ты меня слышишь или оглох? Где Гаврилов, я спрашиваю?

- На объекте.

- На каком объекте? В постели у этой шлюхи? – не унималась Вера.

- Мне трудно сказать.

- Саш, ну ты не делай из меня дуру. Ты что, не знаешь, что его секретарша из комбината к себе увела? Она как увидела, сколько у него денег, так ей чуть дурно не стало. Он получил гонорар за последнюю работу и складывал деньги в кейс, а она всё это видела, тем более помогала собирать их с пола, когда он их по нечаянности рассыпал. Ну а вечером была корпоративная вечеринка, сам понимаешь… Выпили… Танцевала с ним и всё терлась, как могла, а он уши распустил. Думал, что влюбилась в него, а ей только деньги подавай…

– Вы меня извините, но откуда вам всё это известно? – постарался я вставить слово.

- Ну да ладно, Байков, не строй из себя невинного мальчика, и знай, у меня везде схвачено, везде свои люди. Они всё и рассказали. И как она с ним весь вечер танцевала, а потом вызвала такси и увезла его к себе на Фрунзенскую, ну а там уже постаралась – в ванной его всю ночь ублажала. Мне всё доложили до мельчайших подробностей. Да, а жена тебе это не делает, но ничего, вот как-нибудь встретимся, я её обязательно научу. Вообще от неё не отлепишься!

Я молчал, и мне было не по себе. Но почему она опять мне, совершенно постороннему человеку, рассказывает такие подробности, и что я со всем этим должен теперь делать?

Моя семейная жизнь протекала размеренно, хоть и шёл всего второй год в браке, но всё было спокойно и буднично. Жена работала за квартиру в одном из исполкомов города. Я учился и тоже работал, если можно это так назвать. Правда, к зиме я нашёл «настоящую» работу – устроился дворником в Кремлёвскую поликлинику. Благо она находилась совсем рядом с мастерской в Сивцевом Вражке. Работа была не из легких, но морская закалка пригодилась, ведь не каждый будет убирать глыбы льда, сброшенные с крыши, и безропотно выслушивать упреки избалованных посетителей.

- Байков, проснись, о чём задумался? У нас сегодня куча дел, - отвлек меня Виктор Михайлович. – Сегодня худсовет. Я договорился провести его здесь, в мастерской. Так что вечером ждём гостей. Надо готовиться.

Он начал распаковывать сумки.

- Ну чего стоишь, помогай.

И откуда он взял столько продуктов, я такое изобилие только в иностранных фильмах видел. У меня потекли слюнки.

- Саш, ну ладно, ты что, с Урала приехал, красной икры не видел?

Он стал вскрывать банку.

– Давай, сделай себе бутерброд, а то бедный совсем помогать не сможешь.

Вечер подскочил незаметно. Мы лили полы, расставляли стулья, готовили стол, устанавливали макет с эскизом. Это было офисное здание молибденового завода в Эрденете, в Монголии. Оно представляло собой правильный шестигранник, на фасаде которого находилась скульптурная композиция, изображающая женщину, одетую в национальную монгольскую одежду, но с крыльями. Вот это произведение искусства и должна была утвердить почтенная комиссия, которая не заставила себя долго ждать. Члены комиссии ввалились в мастерскую все сразу, при этом довольно раскованно вели себя. Шум-гам на некоторое время воцарился в прихожей.

Все важны. Так сразу и не разберёшь, кто тут главный, если только по величине бороды или усов. Есть ещё немаловажные факторы: толщина живота, дороговизна оправы очков. Да много чего ещё можно было придумать…

А председателем худсовета оказался совсем простецкий дядечка: маленького роста, совсем неприметной наружности, да и оправа очков была простая — пластмассовая. Это только потом я узнал, что это был местный «товарищ Корейко» и перед ним все преклонялись.

Говорили. Много спорили, иногда даже до крика. Обсуждали, высказывали мнения, но не забывали уходить к столу – «немного отхлебнуть», как не преминул заметить один из членов комиссии. И тогда голоса их затихали. Физиономии добрели, глаза покрывались поволокой.

- Ну что, друзья мои, давайте подытожим. Кто возьмет слово? – начал председатель.

– Давайте вы первый, Сергей Эрастович, – всё-таки главный архитектор проекта.

- Что я могу сказать? Тут уже так много было сказано… Работа неплохая, да и этот «полёт» над пространством степей…

По его словам и жестикуляции было понятно, что тот «перебрал».

- Конечно, есть и сыроватые места, но я думаю, что это поправимо… – он каким-то особым взглядом посмотрел на Гаврилова. – Не так ли, Виктор Михайлович?

- Да, ну да, конечно… – начал мять слова Гаврилов. – Я думаю, что это всё поправимо: дня два-три, в крайнем случае, недельку…

Через неделю он дал в комиссию взятку, и сразу всё утвердили. Жизнь текла своим чередом. Каждое утро я подметал двор Кремлёвской поликлиники, потом забегал в мастерскую будить Гаврилова, на что он всегда ворчал и ругался, при этом просил меня не обращать на это никакого внимания. Затем шеф должен был принять водные процедуры. Только не обольщайтесь в своих фантазиях. Это не бассейн, даже не джакузи, тем более, в те времена мы и не знали, что это такое.

В кухне на табурете стояла большая пластмассовая бочка из-под глины. Сверху был приспособлен душ. Вот мой любитель острых ощущений каждое утро залезал в эту бочку. Сверху на него спускали целлофановый мешок, спасающий от попадания воды на пол. Гаврилов чем-то напоминал инопланетянина, только что спустившегося с неба в капсуле. Звучала команда: «Байков, давай!» Я открывал кран холодной воды, горячей просто не было, и по резиновой трубочке она поступала на лейку душа, под большим напором омывая бренное тело скульптора. Уже через минуту раздавался крик, напоминающий крик «Кинг-Конга», потерявшего свою возлюбленную. Ещё минута, и я бегу перекрывать воду. Гаврилов вылезает из капсулы голый и весь красный, вытирается жестким полотенцем, фыркает, ворчит, но при этом довольно улыбается.

– Вот так-то, Байков, – говорил Виктор Михайлович, – вот как надо жить, не то что вы, современные бездельники. Давай чай пить!

Одевшись и позавтракав, он уезжал по делам или к своей пассии – куда именно, я не знал. Это была тайна, в которую меня не посвящали. В это время я старался изо всех сил: лепил гербы, убирался в мастерской. Я всеми силами старался доказать, что здесь я не лишний.

Вечером Виктор Михайлович возвращался усталый и осунувшийся. Я никогда не думал, что любовь может так изматывать человека. Он сразу ложился на топчан и засыпал сном праведника. А я вечером докладывал Вере Марковне, как насыщенно прошёл наш очередной рабочий день. Она каким-то образом достала мой домашний телефон и уже трезвонила туда.

– Саша, ну как там наш подопечный? – довольно спокойно начинала она, но на этом запас приличных слов заканчивался… И пошло, и поехало: «Я его с работы сниму, он у меня в дворниках походит», – я молча продолжал слушать. – «А этой стерве я жить спокойно не дам! Ну я не понимаю, неужели ты с ним ничего сделать не можешь? Как-то на путь истинный наставить».

Я задумался, машинально отставляя трубку от уха, а она продолжала свои излияния.

– Ты чем занимаешься? – спросила меня жена, проходя на кухню. – А, опять с этой истеричкой беседы ведёшь? Я только не понимаю, Саш, ты что, в личные психологи записался? У тебя что, по дому дел мало? Ты часами проводишь время за телефонными разговорами, выслушивая эти бредни.

На этот раз завелась уже моя жена, и я это хорошо понимал, тем более, что она здесь, близко и огреть чем-нибудь может, а Вера Марковна – далеко, на том конце провода. Недолго думая, я принял единственно правильное решение – положил трубку…

Жизнь в мастерской протекала буднично-монотонно. Всё шло своим чередом. Гаврилов вел здоровый образ жизни – холодный душ, пробежки, не курил, но иногда, садясь за стол, наливал рюмочку какого-то зелья, настоянного на корне женьшеня. Напиток был коричневатого цвета – это указывало на то, что в его составе присутствовала ещё и кора дуба. Он тактично предлагал мне: «Ну что, Байков, давай, присоединяйся». Я вежливо отказывался.

– Ты ничего не понимаешь, – начинал меня убеждать Гаврилов. – Это ведь особая настойка, для поддержания мужского тонуса. Понимаешь, о чем я говорю? Не хочешь – не надо, чего на тебя добро переводить?

Он выпивал всё до капли и облизывал губы, при этом очень напоминая довольного сытого кота, который только что отведал деревенской сметанки.

– Нет, тебе этого не понять. Бывают такие моменты, когда нельзя попасть впросак. Читал про этих индусов?

Он поднял палец к верху, как бы указывая на важность момента.

— Они по полтора часа не отрываясь могут… слабо? Женщина после такого отваливается, как пиявка от тела, напившись крови, и ей уже ничего не надо. Вот это секс, я понимаю! А не то, что вы нынешние теперь, тыр-пыр — стыдоба... Да ладно, чего с тобой разговаривать? Серость...

На этом, как правило, лекция заканчивалась. Он уходил что-нибудь лепить, а я — в институт.

…Особенно было приятно утром просыпаться в мастерской. Когда вечером задержишься допоздна, работая над курсовой, или ненароком с женой конфликт какой случится, Гаврилов ставил раскладушку в большом зале, поближе к книжным полкам, чтобы я мог свободно брать книги, не вставая с лежанки. Я так и засыпал с книгой в руках и с невыключенным светом, где-то в середине ночи проснёшься, щёлкнешь выключателем и спать, блаженно вдыхая в себя запах глины и легкой сырости.

А утром разбудит тебя гимн Советского Союза. В полумраке мастерской лежишь, и кажется тебе, что летаешь ты где–то в космосе, и так блаженно станет на душе... Но это длится недолго, назойливый скрежет лопаты по мостовой раннего дворника вернет тебя к действительности и всё расставит по местам.

Пора вставать, мести свой участок, а потом в институт, а потом домой. Если жизнь в одной комнате с родителями жены, а часто ещё и с маленьким ребенком есть «домой», то да. И поэтому вот эту раскладушку среди бочек с глиной я часто и называл домом. Но это не могло продолжаться бесконечно. Однажды вечером Гаврилов завалился в мастерскую пьяный, да ещё с какой-то девицей, с которой я не был знаком и никогда её раньше не видел, даже не знал, чьей знакомой она была. 

                (продолжение следует)

                2012г*)