Ген стрекозы

–  Егор, глянь. Это какой уже по счету? Пятый? Интересно, за солью или за спичками? Ну, я сейчас задам!
  Евдокимиха  вышла на крыльцо, подперев крутые бока руками, и, ждала, пока дед Матвей досеменит от калитки к дому.
– Соли, спичек, хлеба нет! С утра раздала! Поворачивай обратно!
– Дык, не ругайся Мария, я подумал, что сын жену привез молодую, может, подмога какая нужна. На вот, вчера нагнал. Крепкая, зараза.
Дед Матвей распахнул ватник и вытащил  литровку самогона, а самогонщик он был знатный. Евдокимиха подобрела  и опустилась на крыльцо. Рядом присел Матвей.
–  Ты не серчай, дед,  Егорка вчера ночью приехал, жену из города привез,  спит, устала с дороги, а кумушки наши табуном с семи утра, кто за солью, кто за спичками, обсудить не терпится. Наташка Рябко чуть в спаленку не нырнула, где молодые спали, так не терпелось, этой Спинке Минтая, посмотреть на сноху мою, никак не может простить, что  Егорка уехал от Аньки. Что за народ!
–  Деревня… Событий мало. Им ведь  про жизнь на Марсе неинтересно, а знать надо, что в соседнем подворье деется. Терпи, девка. Зато веселей тебе будет, а то все одна, да одна, а тут сын, сноха, внуки пойдут. Ну, как тебе молодая?
– Да кто ж ее знает. С виду тощая, ручки, ножки… Тьфу, ударишь – переломится. Одни глазищи, знаешь, зеленые, чудные, на пол-лица, как у стрекозы. Тревожно за сына мне, Матвей. Столько девок вокруг, где откопал такую? Не пара она Егорке.
–  Ну ладно, ладно, не нагнетай. Все в руках Божьих, может, наоборот будут дружно жить.
         Солнце уже поднялось высоко, когда из половины  молодых вышла сноха. Мария к тому времени подоила и отправила в табун Зорьку, накормила кур, выгнала на травку гусей, полила огурцы, натаскала воды и затопила баньку. Между делом сварила борщ и напекла пирогов, как любит Егорка, с картошкой, с капусткой, грибами.
          Тоненькая, словно веточка краснотала, Илона всю жизнь прожила в городе. Бабушка ее преподавала в училище искусств и водила девочку на балет. Но балериной она не стала. Данных было маловато, пришлось податься в модели. Ходила по подиуму, улыбалась, демонстрировала  новые модели одежды городского Дома мод.
С Егором познакомилась случайно. Шла вечером с банкета после показа, а в парке, возле дома, на нее напали хулиганы. А  Егор, отбил ее, хотя сам пострадал, нападавших-то было четверо. Она пожалела парня и привела домой. Бабушка на даче отдыхала, а  когда приехала, все уже случилось. Пришлось расписаться.
    Илона думала, что будут жить в городе, но у мужа с бабушкой отношения не сложились. Интеллигентная старушка, дворянской крови, никак не могла ужиться в одном доме с плебеем Егором. Она просто изводила его колкостями и замечаниями, откровенно высмеивая  деревенскую неотесанность зятя. Кончилось тем, что Егор собрался, и они поехали на его родину. И вот теперь она здесь, в  незнакомом  месте, где все просто, незатейливо, удобства во дворе, пахнет навозом и сыростью.
        Сначала Илона пыталась помогать  Марии, но все у нее выходило так кривобоко, что свекровь, молча, отстраняла ее от дел, и все переделывала. При этом она ни разу не попрекнула сноху, ни словом, ни взглядом. Илона не умела ничего. Готовила, убирала и стирала в их доме Даша, которой бабушка платила немного денег. Даша жила с ними   в небольшой комнатке, родных у нее не было, и полностью переложила на себя все домашние хлопоты. Пелагее Аполлинарьевне заниматься хозяйством было некогда. Дожив до преклонных лет, старушка все еще  давала  уроки музыки  на дому, много читала. Иногда позволяла себе вышивать гладью картины. Она и внучку научила рукоделию. Илона вышила и подарила свекрови замечательную картину, которую та поместила в рамку, заказанную у деда Матвея, повесила на самое видное место и демонстрировала всем входящим в дом. А еще она шила  платья по модным журналам, которые привезла с собой, и очень скоро стала обшивать деревенских модниц и получать неплохой  заработок на дому. Егор устроился шофером в совхоз. В общем, жили, не тужили.
       Через год Илона родила   Катю. Роды были тяжелые, мучительные. Рожала двое суток. Думали, не выживет. Катя родилась хилая, болезненная. Мария выхаживала ее, готовила молочную смесь. Молока-то у матери не было.
        После рождения дочери Илона изменилась. Она как-то замкнулась и заскучала. Деревенский быт, люди, все стало ее раздражать. Часами ходила сама не своя, грустила, думала о чем-то. Как-то раз сказала свекрови и мужу, что ей нужно съездить проведать бабушку, да и Катюшке купить витамины, лекарства, игрушки. Егор сначала пытался уговорить, что в отпуск все вместе проведают бабушку, повезут показать ребенка, но Илона была непреклонна. Вечером он проводил ее на поезд. На прощанье женщина поцеловала его и помахала из окошка рукой. Жена пообещала вернуться домой через три дня.
      Катюшка капризничала. Всю ночь Мария носила ее на руках, утром Егор привел фельдшера. С подозрением на скарлатину  доктор  посоветовал срочно лечь в больницу, выписал направление.  Мария, бросив скотину и подворье на Егора,  поехала в райцентр, где три недели пролежала с внучкой в больнице. В день выписки Егор выглядел осунувшимся, усталым, неразговорчивым.
      Войдя в дом, Мария видела, что сын, как  мог, прибрался, выскоблил пол, баньку истопил.
– Сынок, а где Илона?
      В ответ сын достал из ящика комода  конверт и протянул ей. Дрожащими руками Мария взяла письмо и стала читать:
                «Мария Петровна, Егор, здравствуйте!
Простите меня, если сможете. Я решила остаться в городе. Извините, но так жить, в таких условиях, я не могу. Верю, что вы сможете воспитать Катю хорошим человеком. Высылаю документы о разводе. Егор, не ищи меня. Я встретила прекрасного, интеллигентного человека. Прощайте, Илона.»
– Как же это, сынок? А Катенька? Надо вернуть ее.
– Не надо, мама. Я был у нее. Вчера вернулся. Она себе музыканта нашла, уезжают они в Ленинград. А дочь ей не нужна. Когда я сказал, что Катюшка в больнице, бровью не повела, сказала, что  вылечат, раз в больнице, что наши отношения и рождение этого ребенка для нее были ошибкой. Так и сказала, мама:  этого ребенка.
– Сынок, ты не переживай. Я тебя одна вырастила, никто не помогал. А тут нас двое. Вырастим девочку, не сомневайся. А Илона твоя –  стрекоза. И под каждым ей кустом  был готов и стол, и дом. Ладно, ложись спать, на работу завтра.

        Пятилетняя Катя бегала по солнечной лужайке и собирала в букетик желтые одуванчики. Солнце припекало жарко. Мария опустилась на скамейку возле дома, приглядывала за внучкой и немного отдыхала. Дед Матвей, увидев ее, вышел со своего двора и присел рядом.
–  Маш, старухе вчера  племянник меду привез липового. Я тебе  втихаря налью в баночку  и просуну под забор в кустах малиновых около баньки твоей, возьмешь ребенку. Бабке не говори, сварливая стала, жуть.
– Спасибо, Матвеюшка.
–  Что мать-то Катькина, пишет?
– Нет, не пишет. Ни разу не вспомнила про Катю… Матвей, вот гляжу на внучку и думаю, тебя спросить хочу. Боюсь я дед. Недавно по телевизору  рассказывали про генетику, хочешь, не хочешь –   все решают гены. Если родители –  пьяницы, у ребенка уже от рождения  ген пьянства. А вдруг Катюшке  Илонкины гены передались? Вон, еще  шести нет, а вышивает, куклам какие-то платьица шьет. А ведь я ничему этому не учила, она сама как-то. А модница! Ты посмотри, с утра третью ленту поменяла в косах.
– Да,  Маша, гены – сильная штука.
     Прибежала внучка, радостная, счастливая. Зеленые, красиво очерченные  глаза ее светились. Она обняла бабушку.
– Бабуль, это тебе.
  Протянула Марии зажатый в ручонке букетик  одуванчиков.
– Ой, спасибо, солнышко.
– А мне?
 Дед Матвей артистически опустил  уголки рта и потер глаза.
– А это тебе, дедушка!
  Порывшись в карманах, отыскала    лимонную карамельку.
– Спасибо, красавица, расти большая.
      Илона вернулась из театра. Полгода назад она похоронила  четвертого мужа. Он был режиссером  небольшого провинциального театра. Она увлеклась им, когда посмотрела  его необычную трактовку «Эвридики». К своим сорока годам,  Илона была обворожительна. Стройная фигура, красивые руки, умело подведенные изумрудными тенями глаза.
Все случилось в один вечер, она написала прощальную записку третьему мужу -известному модельеру  и укатила с любовником в этот провинциальный город. Они жили, как в сказке, три года. Он работал, она восхищалась. Даже устроилась в театральный буфет, чтобы быть ближе к любимому. Все было хорошо, правда, Евгений хотел детей. Хотел, хотел, да и помер. Сердце оказалось слабым и остановилось прямо на репетиции. Теперь она приходит домой в пустую квартиру. Илона вдруг вспомнила о дочери. Сколько ей уже? Лет семнадцать? Должна школу заканчивать.

         Мария пекла пироги. Егор уехал на работу. А Катя строчила на машинке  платье к выпускному балу. Она напевала веселую песню. Папа привез ей из города импортный модный журнал, который выпросил в библиотеке, у заведующей, которой помог перевезти вещи на дачу. Бабушка купила  красивую ткань.  Катя    шила такое замечательное платье, каких никто в этой  округе, отродясь не видел. Она предвкушала, что будет кружиться на школьном вечере, а все будут смотреть на нее и завидовать, даже Витька Белявский. Ведь есть чему: аттестат с отличием и прекрасное платье, да и собой не дурна. Катя хотела поехать в город, учиться музыке. Учительница  Анна Валерьевна хвалила ее и говорила, что у девочки абсолютный слух. Девушка не заметила, как закончились нитки.
– Бабуль, я в сельпо сбегаю, нитки кончились.
– Не задерживайся, обедать скоро.
– Я мигом!
       Катя вышла из сельпо, щурясь от яркого солнечного света. В руках она держала две катушки голубых ниток.
– Милочка, не подскажите, как пройти к дому Симоновых?
Катя обернулась и увидела красивую  стройную женщину,  в ярком платье, ладно облегавшем ее фигуру. В руках она держала дорожную сумку и плащик.
 – А кто вы? Наверное, к бабушке.
– Да, да, к ней. А ты Катя?
– Катя. Идемте!
       Женщина шла, молча, как-то странно поглядывая  на девушку. Катя открыла калитку и пропустила гостью вперед.
– А я веду гостей. Бабуля, встречай!
      Мария, увидев  Илону,  тяжело опустилась на стул,  что-то заныло, потяжелело у нее в груди.
–  Ну, здравствуйте. Решила навестить вас, проведать дочь.
     Катя только сейчас поняла, кто перед ней. В детстве она изводила бабушку и отца вопросами, почему у нее нет матери. Она прятала старую, черно белую фотографию Илоны под подушку, рассказывала ей сказки и думала, что  мама умерла и теперь, как фея или ангел, смотрит на нее с небес. А она  оказалась жива, от нее пахнет каким-то сладким запахом, модная, молодая.
Катя выбежала во двор, а Илона отправилась за ней.
– Ты прости меня, доченька, я молодая была, глупая. Думала, что люблю отца твоего, а как приехала  сюда, как в болото из дворца. Ну не могла я здесь оставаться. У меня квартира своя  трехкомнатная, связи, ты такая красавица, поедем со мной, в  театральный или музыкальный поступишь. Я же вижу, у тебя нет ничего общего с этой деревенской родней. Ты такая же утонченная и красивая, как я.
     Катя слушала, слезы текли по  лицу. Не сказав ни слова,  пошла в дом. Бабушка смотрела на нее вопросительно. Кате показалось, что за последние  полчаса Мария состарилась на несколько десятков лет.
-– С собой зовет? И что ты решила? Ты уже взрослая, если решишь с матерью, держать не буду.
    В дом вернулась Илона. Налила себе чаю, села за стол.
Катя подошла к бабушке и обняла ее.
– Никуда я с ней не поеду. Она мне никто, я и вижу-то ее в первый раз. Нет у меня матери, умерла в тот день, когда бросила.
        Мария и Катя, обнявшись, стояли на крыльце и смотрели, как Илона уходит по дороге в сторону вокзала.
– А знаешь, бабуля, я решила поступать в педагогический институт. Елизавета Николаевна скоро на пенсию пойдет, кто здесь детей будет русскому языку учить? Бабуль, а пироги еще не остыли? Что-то я проголодалась.
– Ты иди, поешь. Я сейчас зайду. Подышу немного.
    Мария присела на крыльцо: « А ведь вранье это все, про ген стрекозы…», – подумала она, счастливо улыбаясь.