Гл. 13. Прибытие царской особы

                Глава тринадцатая               
                ПРИБЫТИЕ ЦАРСКОЙ ОСОБЫ

По городу меж тем или, точнее, параллельно с деятельностью статуй,  ползли всякие разные слухи…   
Как-то оно всё шло одно к одному.
Таким образом и чередом, что невозможно было не придти в движение – не только человекам, но даже статуям.
Невозможно было не податься всеобщему возбуждению умов.
Ни Вене, ни вообще человекам, ни увековеченным от человеков.
Как щепки захватывались.
И не вычислить – игде энта дырка, от которой несёт и дует, напрямую, как из ада.
Чья тут заслуга? Или  напротив: кто виноват?
Кому держать ответ?
По какому закону тихие и кроткие впадают в ярость? Делаются непримиримыми? Карлики и пигмеи вырастают в великанов? Столпы ж общества (которые живые) падают… Валятся и затихают… Каменные же встают!

Да, ползли по городу разные слухи. Устраивались собрания.  Случались митинги. В поддержку и с протестами…
(Мы пока умолчим собственно о предмете дискуссий, скажем несколько позже, но предмет был значительным, до  чрезвычайности, речь шла о жизни и смерти  никак не меньше чем Отечества).

Словом.   Выходили домами и вулицами, кучковались в проулочках, грудились в подворотнях, стояли площадями,  с лозунгами,  стягами  и транспарантами. Иногда – без. Дети гуляли с шариками. 
Печатались воззвания к населению. Рассылались петиции по учреждениям.   Публиковались возражения. Писались подмётные письма.  Прошла одна  научная конференция с приглашением столичных академиков. С обсуждением гисторических аргументов - за и против.  Прошли публичные чтения  и дебаты - на российском телевидении, в самой Москве.
На повестке дня стоял один вопрос - (о нём, как сказали уже, несколько ниже). Вопрос, которым решалась судьба Орла, с нею ж, понятно, Отечества, целой России. Коренной и кардинальный вопрос. То есть в отношении направления, к-хх,  развития, ххы,  и движения России (правда, не конца ясно куда и с какой скоростью), кхы-кхы… 
Сверху, как только устанавливалась погода, разбрасывались листки ( с вертолётов) с призывами  к умеренности и лояльности. Прям сыпались на головы граждан и за пазухи статуям. Как черёмухи а мае.
Граждане не повиновались и не слушались.  Вся страна была взбудоражена. Якоже козявки бегали по городу правозащитники. С таким, от, подскоком,  как блохи.  Даж кусались. Ходили крестными ходами коммунисты (чё у них с головами сделалось, непонятно было даж Вене), молились за положительное разрешение. Надрывались на митингах элдэпээровцы, подзуживая и тех и энтих, и тут же отбегали в сторону, в ожидании – чё скажет правительство, чтобы определиться да и примкнуть к правительству, будет денежка им тада от правительства… Приезжал ихний чёрт, элдэпээровский, видом, как мух Вельзевул, по фамилии  Жездровский. Патриот Курхинян, человек с куриной фамилией, однак с петушиным голосом.  Сталинист Кроханов.  Записные ораторы! И ента, как её, либеральная пистательница, та как же её фамилие, нет, не запомнил Веня, выпала фамилия из Вениной памяти, потом, энта правозащитница,  вообще с не проговариваемой фамилией. Каждая с целым выводком дам, одни видом, как у   индюшек, другие как у  цапель, с длинными шеями  (так от, за кордон выи вытягивали, что удлинились), чревом же были будто брюхатые, яко же тесто поплывшие. Как бздюхи - грибы таки, раздуты, раздавишь,  дыхать нечем, так пыхают спорою - по президиумам  сидели. Из другого, значитца, не из Вениного  лагеря. С ими ж хфилософ Чупайс, брат рыжего, прихватизатора, и профессор Зупков, оба тож голошеии, шеи, как у грифонов, отвратительные и вонючие, послетались стервятники, в гробу видал их Веня.  Все ругались и (про себя) матюкались. Тут вам не хиханьки-хаханьки. Тем не мене,  круче всех (тихо, так тихо и, конечно тож про себя) матюкался Веня. Мат, такой, правда, цветистый был у Вени, что как б цветы (незримые) над городом всходили и украшали город.   
Даж ядроссы (от слова «ядро», то есть от заглавной партии) ) бывали на собраниях (в связи с поставленным вопросом), на площадях и в скверах,  с медведем на поводке гуляли (Веня так мне говорил, медведь был в них из хворосту, из городского Сада, отвязывали и выступали с им). 
Ясно, когда выступал Веня, ядроссы не слушали Веню. Отворачивались.  Нарочно. Чтоб не подпасть под Венино влияние. Сами ж  заслушивались Веней. Ясно.    
Собственно. Что до живописца.. У живописца случилась даж драка, и не одна (немножко с ядроссами, которые из  местных чиновников), большая - с либералами, общероссийскими. Порвали они ему комбинезон. Порезали штаны с бахромою (ногтями). Ну энти, те самые…  Дамочки. Та чупайсовские кобели.  Повредили осьмой, двадцать первый и пятый карманы. Вырвали клок волос из бесценной Вениной головы. Ироды. Та зашьёт Веня карманы. Отрастут волосы. Главное. Битва! Битва  была выиграна!
И, от,  сильно, сильно возбудился Веня.
Где то ещё только под вечер…
Ещё даже не стемнело, как прибежал Веня…  Ну,  к статуям.   С того попросил статуй не спрыгивать с пьедесталов (рано ещё раскрываться, выходить из подполья). Так (без всякого сходу, то есть схождения  с пьедесталов) перед ими выступил.
«Блаженный! - шептались граждане и гражданки (из прохожих), глядя на то, как Веня выпинается перед статуями. А то: - Юродивый! – Ещё: - Сумасшедший!»
Диоты!
Не просекают момента!  Не врубаются в политическую ситуацию! Обыватели!..
Их же ради стараешься!

- Господа! – сказал Веня. - Хочу сообщить Вам преприятнейшую (в духе Гоголя начал) новость! Чудную весть! Воистину, как говорится, благую! 
Веня ещё набрал в лёгкие воздуху! Изрядно так поднапыжился! Прямо  раздулся! Как нетопырь!
- Господа! Радуйтесь!
Глаза Венечкины просияли:
- К нам прибывает Иоанн Грозный! Царь! Такие пряники!
То есть, в качестве статуи! – акцентировал Веня. - Такое постановление у Орловского правительства. Призвали, значитца…  Вроде как к нам на княжение! Ну,  к статуям! Так выходит…  А может, и весь город возьмёт под свову власть. Там же – Рассею! Ххх… Сам я так понимаю. Почуял царь наше с вами томление по честной и справедливой жизни, ну и восхотел… самолично явиться. В качестве слуги для народцу, в порядке высочайшей милости.  Говорится: «Вот Бог, а вот порог». Царь ж явлением своим разумеет: «Подымайтесь, статуи! Бог Вам в помощь!» То есть имеет в виду: сходите с пьедесталов. Выпинайте ноги с цементов! Как-т выпрастывайте. Прямо даёт понять: можно. Ибо сие (с нашей стороны) не есть бунт! Даже по царскому разумению. Но именно – вос-стание! Хфигур! То есть, как б – шевеление, разгибание членов с последующим прихождением в себя и возвращением через оживление к человеческому собственно состоянию. И потому – можно, можно вставать. Кажный человек имеет право двигаться, ваще – жить… Разве не так?  Статуям же, по существу, во всех даж инстанциях, отказывается! Эт факт!  Надеюсь, царь справится с настоящим как б человеконенавистничестским отношением нынешней власти к таким, от, как мы, гражданам. И эт к  собственным!
Для подтверждения отвратительного положения фигур Веня напомнил фигурам о крытой с колоннадой на два крыла (под антик) торговой галереи, которую собирается возвести чужеземный «ахитектор» поперёд Александровского моста с наездом на сквер и даж вхождением в ансамбль к статуям. 
- Вас же, - напомнил Веня, - отправят на свалку,  поскольку мешать будете пополнению казны государственной.
Там же, на свалке, как заметила Любовь Онисимовна, вас птицы склюют.
Ток царь, ток один царь защитит Вас, как единственный для фигур современник и понимающий толк в архитектурных изделиях.   
Хфигуры всё поняли.

Далее Веня сообщил (для тех, у кого отшибло память, ну, скажем, как у Левши, по причине пробития головы), сказал, что енто  наипросвещеннейший, то исть изо всех европейских монархов, коронованных на царство, справедливейший и самый что ни на есть умеренный царь, милостивый и милосердный.
Тут Веня как б поперхнулся на донёсшийся со стороны голос:
- Жестоковыйный был царь,  - упрямо сказал старичок, стоявший несколько на отлёте от Вени среди кучки уже собравшихся зрителей  послушать, что мелет сей новоявленный и, конечно,  на 100 процентов сумасшедший (поскоку выступал перед статуями) оратор. Филер (конечно, засланный) в очочках, с бородкой клинышком и при жилете с торчавшим из кармашка душещипательным синим платочком, как-то так нагло и нестеснительно проницал нтеллигентным взором Веню.
Веня ток что не подскочил. И чуть не присел от неожиданности.  Словом,  оторопел. Даж  задохнулся от возмущения Веня.
- Западна гнида! -  вскричал Веня. – Бейте ево! Ишь, попёр на царя! Пёс шелудивый! Я ж говорю,  не перевелись ищё и по сю пору изменники! Не перебил царь их! Тады пожалел! Седни  - расхлёбываемся. Всё на стороне ищут выгоды!..  Всё мают, как б продаться пиндосам, штоб подороже.  Без суверенитету оставить Рассею!..
Бабы между тем што-то там заквохтали над малохольным (старичком)   и  (подальше от греха) спрятали нтеллигента, ну, накрыли   ево  юбками.   
- Вишь, жалостливые! – подытожил Веня. – От и Василич (царя в виду имел) жалел их… Даж не счесть, скоко простил он клятвопреступников и протчих политических рецидивистов и изменников под крестное целование. Инд, бояре клялись ему в верности, ан, клятва с уст ишо не слетала, как  изменяли, и вновь предавали, в корыстных целях и интересах, то по;лякам, то ливонцам, то басурманам - аж с туретчины и до самой Порты, есть такая золотая… С энтими государь,  конешно,  обходился со строгостью, всё верно, без церемониев, вплоть до изводу их. 
- Полново! –  вопиял Веня. Лицо Венино отвердело, глаза ж превратились в сталь.  -  А как же! А то не быть бы русскому государству! -  Веня повёл по сторонам очами, показывая на тех как бы, которые его олицетворяли, ну, на статуй.   -  То исть даже нас с вами! – сказал. - Жили б в вечном полоне! Не помня себя и свову нацию!..  Как зомби!..  – подытожил Веня.

- Конечно, конечно,  прибывает царь, - напомнил Веня, - в качестве памятника!..  В особом, выходит,  статусе. Тем лучше! Прямо к нам, значитца!  В нашу компанию! Сходу ж и вольётся! Ваще же формально едет как б в качестве гостя, как, значитца, основатель Орловской крепости! То есть Орла!. На грядущий юбилей града. Вроде б временно… Посмотреть.  Тем не мене, полагаю, здесь и останется. Куды ж денется!.. Челом будем бить ему! Петицию от граждан царю составим! Не откажет, ить, встанет во главе Орловского сообчества. Та поведёт ево за собой! Тем боле… С им ищё двое конных, слуг государевых, из гвардейцев ево!
Это было существенное дополнение.
Веня оглядел собрание.
Всем своим видом Веня давал понять, будто сие сопровождение, то есть из всадников, есть для Орла некий особенный знак, момент чрезвычайной важности.
Фигуры не сомневались. Фигуры аж в струнку вытянулись, обратившись в слух. 
- Не столько по обличью, - разъяснял Веня,  - внешнему, сколько по выраженью… Нутреннему! - тут Веня сделал особенное ударение.  - То есть по всему видно, - сказал Веня, - что сподручные ево,  энти, которые сопровождают царя, они из простолюдинов, людей худородных, от гноища самого… - И Веня опять тут, как бы это сказать,  каким-то изгибом тела,  звучанием голоса, ну,   интонационно,  значитца,  выделил эти последние словечки.  К сему прибавил, что он видел фотографии всадников и даж не одну в газетах (да,  да,  были пропечатаны). - То исть, значит, - сказал Веня,  - судя по всему, хфигуры сии из самых близких царю людишек, из энтих, из самых, опричных… - Веня вновь со значением моргнул глазами, огляделся по сторонам и донельзя понизил голос: 
- Кромешниками их ещё называют, - глухо сказал. - След, значит, за ими такой тянется, - пояснил Веня. – Быдто явились они к царю из тьмы самой!..  Можа…Гм… Из преисподней! – рубанул Веня,  сгущая и без того грозовую атмосферу, висевшую  над собранием.
При этом сам живописец глядел вниз,  куды-т в землю.
- Полагаю, в тьму ж и уйдут!.. – предположил Веня. - В геенну огненную! Но не сразу!..
Венечка помолчал, искусно продлевая всеобщее невозможное уже напряжение.
– Можа, даже в конце времён, в ту саму секунду, как только вбьют последнего грешника, - Венечка вновь выдержал паузу, -  русского.
Фигуры вздрогнули.
Правда, сим заявлением как-т даж шокировал публику Веня. (Поскольку, как ни крути, а все статуи были грешниками). Однако ж нисколько не смутившись, продолжил, ничтоже сумняшеся, Веня, с некоторым уточнением:
 - Имею в виду и даже допрежь всего специфических, так сказать,  грешников, изменников!.. Которые пресмыкаются перед Западом. Воротят нос на сторону.  Тех  поганцов, значитца, из волчцов, заброшенных в землю русскую, можа,  иноземщиной, можа, диаволом самим засеянных,  которые с чёгой-то ну прям исходют пеной, как припадочные, от ненависти - к  собственному же государству и Отечеству, к народу русскому - такая, от, смердяковщина!.. Такая вша завелась в нутрях нашего государства.   Чистая бесовщина! Не чтят нашу матерь – Родину!.. Ток гадят ей! Как встарь, так и ноне! Ноне ещё сильней! Натурально - забздели воздух! Продыху ж нет!  И одно в их на уме – хапнуть…  Рассечь на куски империю с помочью ностранцев, оттяпать кажному по шмату и слопать ево, заглотить, то исть так, чтоб не подавиться.  Одно слово,  продать Родину.
Вот с ими, значит, - подытожил Веня, - и будут биться – насмерть – ангелы сии возмездия, за землю русскую! За народ, который один ишо нянчит ентую землю, один  хранит ея!  Как бились встарь! Как сражались в царствие Грозного! Покамест не истребят выродков и ублюдков!..  До последнего!.. До тех пор, пока не очнётся и не приидет в себя, той есть чтобы  совсем, русское государство!
Так думаю, - сделал многозначительное заявление Веня, -  всадники сии не случайно скачут в Орёл!
Некоторый даже победный блеск образовался в грозных очах живописца.
Веня посуровел.
 – А, ить, покосют, покосют! – вскричал.  - Всех тех, которые ни за понюх готовы продать за кордон, господа, наше всеобщее достояние – наше русское государство,  с требухой ево и потрохами!
А, ить, порублят, порублят! – выгнувшись, вскинулся Веня. - И даже всех до единого, всех изменников и вурдалаков, казнокрадов и похитчиков государства, упырей и оборотней, словом, татей, которые из чиновников, такоже – из судейских, которые им продаются.
Нежданный блеск, сумной огонь зажёгся в глазах Венечкиных.
Страшен сделался Веня.
- А пропади оно всё пропадом! – как-то шало, безумно вскричал Веня. И огорошил: - Да серпом им по яйцам, сим вурдалакам! Да, да, господа! Ваще порезать их со скрипом и хрустом, как кукурузу! Штоб и семени по земле от них не осталось! Никаково помёту! В Точило их гнева Божьего, тех  кровопийц, которые всё сосут, и по сю пору, не насосутся кровей народных! Пущай в своих кровях захлебнутся!
Правда, это што же такое! – вопиял Веня. - Скоко можно! Кака демократия!?.  Како у нас на дворе тысячелетье?!. Куды ни глянь, одне ростовщики и менялы! Одне фискалы! Аспиды диаволовы!
Обложили по яйцы, - пожаловался Веня, - налогами! Ни вздохнуть, от, ни пёрднуть! 
По уши – штрафами!
По макушку всякими пенями.
И че, от, придумали!.. Платишь за чё-нибудь, так ишо вынь и положь сбербанку – за то, что платишь! Это как понимать!?. А?!.
В учреждениях за кажную справку канючат! Мошну теребят! Вынают душу!
Поганцы!
Нет, правда, какое-то сучье правление  в нас!
Кажный новый день – новый указ, по новой статье строчат, графоманы! Всё новы и новы платежи и штрафы!  До нитки штоб обобрать! Как лимону штоб выжать!
Не, натурально - обкладывают! Вперёд на тысячелетье! С запасом!
До последней, до самой копейки трясут! Вытрясывают! Не, правда, копейки ж, и той, чтоб для  разводу, единой - не оставляют!!! Конкретно, в меня вот – не жизнь – прозябание!!!
Веня принялся выворачивать карманы.
Как-то всхлипнул Веня. Заплакал. Горючими такими, горше которых и нет, слезами!

- Бедной! – сказала Катерина Львовна. – Ты, Веня, поскорей переходи в статуи! Така лафа тебе будет! На нас, Веня, даже с ЖКХ квитанции не приходют!
- У самих же, - Веня напропалую шмыгал уже носом. – Таки неимоверны зарплаты! Таки невероятны! Как у князев! Штоб сдохнуть! Што у правительства, што у депутатов! Сами ж себе ставят! Назначают то исть.
- Как им не стыдно! – обронила Любовь Онисимовна. – Со стыда б сгорели аль удавились! Та сдохли!..
- Куды там! А пенсии в них… - канючил Веня. – Таки, што захлебнуться можно! Втонуть в них! Как в дерьме!  А в нас – чрез мелкоскопу не видно!
- В дерьме дерьмо не тонет.
- Сучье отродье! – припечатал вурдалаков Иван Северьяныч, то исть припечатал прямо к граниту.
- Не, правда, кака пакость! Кол им в задницу!
- Осиновый!
- На вилы их!
- В подвалы! К Дзержинскому!   
Слёзы у Вени высохли. Некогда ж плакать. Веня сверкнул очами!
Верно, перед глазами у Венечки встал в это время Манечка. И даже  возглаголел устами Венечки.
- Соединение опричных с особистами Дзержинского даст нам адскую таку смесь, таку непомерную химию, што мы с любым злом, от, справимся! И даже сверх того!..  Выше крыши!  Надобно свести наркома с опричными! Ну и конечно, с товарищем Грозным! То исть с царём! Как знать, можа, установим монархию! Призываю хфигуры к лояльности, то есть по отношению к фигуре царя и фигуре товарища Дзержинского! 
- И к страху господнему,  – прошептал Захария.
Захария пал на колени.
Тень (как бы от царской десницы, тяжкой и страшной) взбежала между тем  на лицо Венино. Чудилось,  какие-то смутные мысли кружились в голове у Вени. Гм… Что-то (вместе с тем) явилось в нём потерянное.
Да, собирался с мыслями Веня. Похоже,  глядел наперёд. Видно было, раздумывал.  Будто боролся с собой Веня.  То есть – говорить не говорить. Верно, что-то хотел сказать важное. Но что-то и весьма тревожное. Что-то  угнетающее Веню.
- Та говори ты, мы сдюжим!

Набежали тучки… Набежали и прояснились. Нахмурилось небо. Темным темно сделалось. Ан тут ж и просияло светом на статуй.

- Не хотел вас смущать, господа!  – начал, потоптавшись на месте, Веня. – Однако ж… Придётся. Все трое, - начал Веня, - я о всадниках,  весьма даж внушительные! Монументальные, прямо скажем. И как есть на цоколе, на увесистом, могучем таком  постаменте!..  Однако ж… без голов…  - с обескураженностью произнёс Веня. – По фотографиям видно.  Тех, что в газетах (да,  да,  были пропечатаны).
Я не собственно о головах опричных, - уточнил Веня. - Энти имеются. Я о регалиях их и об их символах. Знаках отличия, которыми они помечают себя. То исть, о самых  энтих,  их и имею в виду – головах собачьих. Не то что там вроде собачьей механизмы, как бывало у самого царя на грудях царской ево лошади с раззявленной и время от времени лязгающей, как бы даже волчьею, пастью, - у них совсем ничаво… никаких знаков. Вроде и не опричные они. Правда, на всех трех  скуфьи и рясы, и в черном они…
Вень Ваныч бросил взгляд на дорогу, как бы в ожидании всадников.
- Потом… И мётлы у них также не приторочены к сёдлам, - в раздумье проговорил Вениамин Иванович. И на этот раз видимое удивление читалось в голосе и вообще в интонациях Вениных. –  Им же положены… И мётлы, и главы собачьи!
- Для чё? – прыснула в кулачок Люба.
Надо сказать, что уже стемнело,  даже зеваки, то есть всякие посторонние лица, уже разошлись,  фигуры (ещё несколько раньше) поспрыгивали с мест и окружили Веню.
- Дык сказал уже я. Штобы изменников как б вынюхивать, значитца. И грызть, аки собаки! – провозвестил Веня. - Мести крамолу с углов и окраин Отечества! Быдто мётлами! – веско со всей строгостью проговорил Веня. – Под корень, под ноготь изничтожить  злотворцев его и обидчиков, всю енту охло-, плуто- и клептократию, которою народ наш, как и встарь, грабится и притесняется, допрежь же всего извести Орловскую нелюдь и нечисть. Поскоку Орёл – пуп российский. Центр! Чрево и пузо российского государства, напитывающее пишшей ево! Кровя ево! Евонные жилы!
- Дык, конечно, конечно,  - согласилась Люба. – А можа, они за пазухами в них?
- Хто?
- Так головы пёсьи. И веники!.. 
- Думаешь, што говоришь?
- А што? Можа, они стесняются своих отличительных знаков. Время всё ж другое.
- В сам деле, попрятали… Штоб не искушать публику, - вставил Аркадий Ильич.
- Скорей всего, архитектор стеснительный…  Момент то политический. Ситуация щепетильная!  Для автора то исть. На либералов, гад, должно быть, ориентировался!..  Скорее ж, и тем, и другим угодить хотел!  – проговорил Иван Северьяныч.
- Может, конечно, -  рассудил Веня. - Политическое раздвоение!  Когнитивный диссонанс! –  блеснул, то есть опять, сугубою эрудицией Венечка.
- Господа! Господа! –  размыслил Иван Северьяныч. – Всё просто. Царь  прибывают к нам инкогнито, как ентот ревизор из книги, из энтой, душевной, с мёртвыми… Запамятовал имя автора. То есть не как Верховный игумен и основатель собачьего, то исть преданного ему, аки собака, ордена, а как…
- Ну да, ну да! - прервал его и подхватил Аркадий Ильич, свистя подрезанным горлом. – На ём и на всех их – сплошной камуфляж! Под обыкновенных, значит, стрельцов косят!..  Штобы лишних, значит, волнениев не было! Никаких вопросов! Штоб, значит, втихаря наводить порядок и мести с коридоров, ну и понятно, што с кабинетов, гнус! Господа! Надо идтить встречать их! В ентом раздрае, который в Орле, правда, нет более сил жить!..
 
- И всё ж таки, -  подытожил Иван Северьяныч, оборачиваясь к Вене. – Несмотря даж на то, что к нам прибывает царь, во главе движения тем не менее предстоит встать тебе, Веня!
(«От, уже выше царя поставили!?.»)
Северьяныч  пояснил:
- Как двусоставному элементу. Как обладающему свойствами, которыми не обладает даж царь. Как человеку и ретранслятору, то исть между человеками и статуями, между живыми и, оговорюсь, на сторонний погляд  – мёртвыми! Другие, вишь, не подходют нам. Другие, Веня, все они вживу как окочуренные. Ты ж – как живой! Хучь наполовину и мёртвый, до того жизнью прибитый. Вишь, в ентом мире всё перепутано!..  И поставлено с ног на голову! Но не всё ищё потеряно!..

- И шустрый между тем такой! – Катерина Львовна потрепала Веню по шевелюре.
- Галантный и обходительный! – молвила Грушенька.
- Главное ж, проницательный! Даже за камнем, под им, а чуешь и зришь, как бьётся сердце у той же, от, каторжанки, то есть в меня! Как горит оно к вам желанием!
- Сообразительный!.. – гуднул дьяк от столба, пытаясь стянуть с живота путы, притягивающие его к столбу (как-то забыли его отвязать ещё с первой сходки, так привязанным и стоял, ххы, будто так и надо).
- Ну да! От, делишься табачком!.. – бросил Левша. - Не брезгуешь выпивкой! Лафитничек завсегда при тебе!  Вообче, силён ты, Веня, в питейном искусстве! Протчие ж… Не получается в них, как в тебя! Не вгощают ничем! Ни здравствуй, ни до-свидания. Будто мы только так, для виду, на постаментах стоим! В общем нехорошо как-то получается! Как-то, от, забывается, что мы – соль, самый фундамент и цемент нации… Основание ево, краеугольный, так сказать, камень! Без нас – никуды! Поручаем тебе до исполнения всяких формальностей по трансферту власти зараз уже переходить к практической с твоей стороны работе. 
   - Дык, что же… - отвечал Веня. – В обчем…  Гм… Как скажите… Так, конечно, чтобы очень, я не против. Поскольку не маленький же, понимаю.  Надо поправлять дела в России. Я, ить, с живыми уже не можу! Никакого общения! С каменными получается! Каменные не в пример лучше всяких живых человеков. И даже вообще мёртвые, они тоже – как-то, от, на отличку! Хорошие! То есть, с ими, с вами, то есть,  у меня получится. Есть шанс… И даже, - Веня для чё то зыркнул по сторонам, вдоль и поперёк улицы, и даже куды-то заглянул за шиворот ей, - шанс, прямо скажу, не маленький!
Веня немножечко вздыбился.
Веня вгляделся в даль. Вперился за горизонт. Пошарил очами по небосклону. Сказал:
- Гм… Да… Чую! Конечно. ещё не столпотворение… Но… Определенное движение хфигур наблюдается по России и, определенно, что на мировой сцене. Может, в целой Вселенной. Посланников точно ждать можно… Момент острый. И что-то, от, слышно, в земле происходит, - сказал Веня, нагнулся и приложился ухом к земле. - Чую, как силы восходят. Для последней, для страшной битвы!..