Старинные часы. Глава 26

Глава 26

Эмме понадобилось несколько дней, чтобы выяснить кто такая Мери и как найти её. Последние слова хромого не давали покоя: в них была мольба, которая несколько изменила отношение Эммы ко всему тому, что произошло по его вине. Теперь он виделся ей чуточку иначе. Она пока не знала, кем он был на самом деле: хладнокровным вором и убийцей или только человеком, загнанным в угол. Ведь он молил о спасении Мери, а это значит, она была дорога ему. Хромой презирал людей и при этом был способен любить? А Эмма-то считала его безнадёжно одиноким. Боялась и жалела одновременно. Болезненная страсть хромого к деньгам со стороны выглядела отвратительно, но боль, которую Эмма видела в его глазах, не позволила ей оттолкнуть его. Теперь она поняла, что боль эта не была болью одинокого волка, ибо, как оказалось, у хромого есть Мери.
 
Эмма навестила её в больнице. К тому моменту последней уже сообщили о смерти мужа. Её сестра поговорила с врачом прежде, чем приступить к организации похорон свояка. Врач категорически отказался выписывать Мери раньше положенного срока.
– Ей не выдержать похороны. Всё это неожиданно и слишком тяжело для неё. Ей необходимо осознать то, что произошло. Необходимо смириться с этим. Только тогда она сможет побывать на могиле мужа. Понимаете, как бы велико не было её желание проститься с ним, необходимо учитывать, что её сердце не способно перенести такой стресс.

Мери долго сидела, уставившись в одну точку. Казалось, случившееся не доходит до её сознания.
– Это ошибка, – наконец, пролепетала она. – Не он должен был умереть, а я. Ведь у меня больное сердце! Это не его жизнь висела на волоске, а моя! Боже, слышишь, это ошибка! Ты ошибся! Ошибся.
Эти слова она несколько раз повторила и в присутствии своей знаменитой гостьи. Но потом она закрыла лицо руками и зарыдала. Эмма глядела, как трясутся её худенькие плечи. Она то успокаивалась, то снова начинала плакать.

Когда балерина появилась в дверях её палаты, Мери не поверила своим глазам.
– Я признательна вам за визит, – лепетала она, с трудом приподнимаясь на подушках. – Не нужно было утруждать себя. У вас и времени-то, наверно, нет.
– Ничего. Не волнуйтесь, – Эмма села на стул у её постели.

А потом Мери заговорила тихим голосом. Казалось, на миг она забыла, что не одна в палате.
– Он был непростым человеком. Не любил людей, никому не верил. Мог не выходить из дома по несколько дней. Всё читал, читал. Боже, как же много он читал! Может потому я выделила его из других. С ним интересно было. Едва он начинал что-нибудь рассказывать, сразу менялся. Такой мощный интеллект и такие глубокие знания! Он способен был завладеть не только вниманием человека, но и переформатировать его сознание. Мог легко управлять собеседником и в считанные минуты убедить в чём угодно. Иногда это было прекрасно, так как после бесед с ним, например, от плохого настроения или неуверенности не оставалось и следа. Но иногда я чувствовала, что он легко манипулирует мною. Но как же он преображался в такие минуты! Даже его врождённое несовершенство становилось незаметным, неважным, настолько притягательным он был. Все другие и в подмётки ему не годились! И по отношению ко мне он всегда был заботливым, нежным. А вот с другими строгим, недоверчивым и порою даже безжалостным человеком. Мне так хотелось научить его быть чуточку мягче, но слишком глубока была детская рана. Ведь брошенным он был. Злым маленьким волчонком. Откуда же взяться любви к людям?
Внезапно Мери спохватилась и смахнула скатившуюся по щеке слезу.
– Ох, простите меня. К чему вам всё это?
Эмма сказала:
– Я знала вашего мужа.
Мери непонимающе уставилась на неё.
– У меня не было выбора. Я солгала ему. Моя ложь стала для него ударом. Не знаю, сможете ли вы простить меня. Я себя не могу.
Мери долго молчала, уставившись в одну точку.
– Не знала, что у Пети такие знакомства. Он и вам причинил боль? – наконец задумчиво произнесла она. – Постойте, не отвечайте! Я чувствую, что это так. Теперь я понимаю, что вы знаете о нём больше, чем я думала. И всё равно это лишь одна худшая сторона его натуры. Есть и другая. Помните, как у Есенина: «но коль черти в душе гнездились, значит ангелы жили в ней».

Мери откинулась на подушки и закрыла глаза. Говорить больше не хотелось. Да и о чём? Какими бы не были поступки её мужа в отношении Эммы, она не сможет оправдать их. К чему изнуряющие душу подробности? Мери хотела помнить одно: он был хорошим мужем. Наверно этого слишком мало для тех, кому пришлось столкнуться с его тёмной стороной и осуждать, кого бы то ни было за презрение к нему, она не собиралась. Была не вправе. Как и не была обязана уверять других в том, что он достоин её любви.
– Все его худшие качества возникли из одного лучшего, – только прошептала она. – Он очень любил меня. Я верю, что он не смог бы погубить человеческую жизнь. Всё остальное я готова ему простить.

Эмма почувствовала, как по спине пробежали мурашки, но промолчала в ответ. В этот миг она поняла, что Мери плохо знала собственного мужа. Или просто боялась знать? В её власти сейчас развенчать тот образ, который создала себе Мери. Развенчать, вытащив на свет Божий ту страшную правду, что скрылась от её глаз. Только, что это даст? Остаток своих дней Мери проживёт со знанием того, что близкий человек – убийца. Да и выдержит ли она такую правду? Скорее всего, нет. Она и без этого знает, что была замужем за человеком, которого сложно назвать хорошим.
 – Боже, какая злая насмешка судьбы! – снова заговорила Мери. – Он умер от сердечного приступа! Вы подумайте! Ведь пять лет назад мне поставили диагноз – конечная т.е. третья дистрофическая стадия сердечной недостаточности. Необходима пересадка сердца. Операция возможна лишь заграницей, в Германии. И донор был. Но нам хватило лишь на обследование, хоть и продали всё, что могли. И даже ездили в клинику. Он всё нужную сумму искал, так как сама операция и последующий уход бешеных денег стоит. Всё ходил по фондам, банкам, организациям. Куда там! Очереди на такие операции огромные, а доноров почти нет. Для меня тогда хотя бы донора нашли, но что толку: денег ведь не было, как нет их и сейчас. Вот он и бился головой об стенку

Эмма задумчиво посмотрела в окно. Снова шёл дождь, а на город давно спустился вечер. На миг ей показалось, что видит она взгляд хромого. В нём, как в зеркале отражалась боль. Именно она много месяцев назад стала причиной её жалости к нему. И она же едва не погубила её. Теперь Эмма понимала, что для него существовала только Мери. Он без содрогания мог принести ей в жертву любого. Узнав, в каком безвыходном положении они оба находились, Эмма поймала себя на мысли, что чувство жалости борется в ней с неготовностью простить их за собственные страхи. Простить за деда, жизнь которого висела на волоске. Простить за часы отчаяния, в которые пытался погрузить её хромой и за убийства, которые совершил и намеривался совершить. И вообще возможно ли простить за это? Едва ли такое прощается.

– Пожалуйста, дайте мне воды, – чуть погодя сказала Мери, указав на кувшин, стоявший на небольшом столике в углу палаты.
Чуть прихрамывая, Эмма подошла к нему и, наливая воду в стакан, спросила:
– Скажите, а как звали вашего мужа?
Обернувшись, она увидела удивлённый взгляд Мери и поспешила объяснить:
– Мы знали друг друга не так хорошо, как вы могли подумать. Во всяком случае, он так и не представился мне.
Говоря это, Эмма сделала несколько шагов и уже собиралась протянуть Мери стакан с водой, когда та тихо сказала:
– Добролюбов Пётр Андреевич.
Эмма застыла на месте, превратившись в изваяние. Стакан с водой выпал у неё из руки и ударившись об пол, разлетелся на мелкие кусочки. Её лицо побледнело.
– Что с вами? Вам плохо? – спустя мгновения расслышала она тоненький голосок Мери. – Врача? Я нажму кнопку вызова?
– Нет, нет, – запротестовала Эмма, снова садясь на стул у её постели. – Не надо. Всё в порядке.

Некоторое время они молчали, думая каждая о своём. Мери не могла понять, что так поразило или напугало Эмму, а Эмма, в свою очередь, лихорадочно пыталась сообразить был ли хромой только однофамильцем или всё-таки являлся членом её семьи. Например, каким-нибудь троюродным дядькой.
– Мери, вы сказали, что неверие и нелюбовь к людям, возможно, было следствием того, что ваш муж был брошенным ребёнком. И что совсем неизвестно ничего о его родителях? Откуда они? Кто?
– Мать отказалась от него в роддоме, а про отца вообще и речи нет. Попробуй узнать, кто он! Однако, по всей видимости, фамилия Добролюбов досталась ему от одного из настоящих родителей, так как в детский дом его привезли с документами об отказе, в которых значилась именно эта фамилия. Мать подписала их, хотя её собственная фамилия была другой. Но это, пожалуй, всё, что нам известно. Петром Андреевичем его назвали уже в детском доме при оформлении.
– А ваш муж никогда не пытался отыскать её?
– Что вы! Он и слышать об этом не хотел. Зачем? Разве она мать?

Эмма лишь кивнула в ответ. Сейчас она не стала рассказывать Мери длинную историю рода Добролюбовых. Кто знает, может быть это только неожиданное совпадение фамилии? Ведь ни отец Эммы, ни дед никогда не упоминали ничего подобного из истории их семьи. Впрочем, о судьбах их предка и его покинутого на Родине сына тоже заговорили не сразу, а спустя годы, когда Сергей пришёл с вопросами к её деду. Поэтому пока нельзя ни в чём быть уверенной. Так уж принято в их семье – не ворошить прошлое до тех пор, пока оно не отразится в настоящем. Как в зеркале. И хорошо, если зеркало это потом окажется не кривым.

Вернувшись из больницы, Эмма всё рассказала Сергею. Перелистывая потрёпанные временем странички дневника, он старался понять его зашифрованную часть. Тот факт, что хромой тоже носил фамилию Добролюбов, поразил его не меньше, чем Эмму.
– В сущности, что я знал о нём? Только то, что он работал в историческом архиве и помог Шишкину в поиске информации о твоей семье. Собственно, это всё. А потом была та экспедиция в Новогрудский замок, после которой я и не видел его больше. Тогда он не счёл нужным представиться по всей форме. Только Пётр. Мы так к нему и обращались. Мне и не нужна была тогда его фамилия. Пётр и Пётр. А тут на тебе! Кто бы мог подумать?! Кстати, теперь понятно, почему Шишкин, заинтересовавшись его личностью, начал наводить справки о нём. Он хотел выяснить является ли неожиданное совпадение фамилий случайным или хромой и впрямь принадлежит твоему роду.
– Знаешь, – задумчиво сказала Эмма, – чего я не понимаю в этой тёмной истории? Если хромой с самого начала подозревал, что может принадлежать к нашей семье, почему не раскрылся? Ну, подумай: ведь он мог предъявить свои права на часы, а не гоняться за ними, как вор?
– Своё родство ему необходимо было бы сначала доказать. А что если нет никакого родства и вовсе? Ведь он мог наверняка и не знать этого. Но даже если предположить, что оно есть, то чтобы его установить нужно время. Может быть, у него не было его? Ведь ты сама рассказала, что на операцию жене ему нужны были деньги, причём срочно.
– Ты прав. Похоже, он был загнан в угол.

Тик-так-дон-дили-дон-тик-так.
В гостиной часы пробили девять. Почувствовав усталость, Эмма откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Прислушавшись к умиротворяющей вечерней тишине, она вспомнила про старый дневник.

В тот вечер Эмма несколько раз перечитает письмо ювелира Добролюбова, переписанное для неё Сергеем. Только теперь она по-настоящему поймёт, насколько трагической была его судьба и судьба несчастной матери, всю жизнь горевавших по сыну, с которым их разлучила история их страны. Ещё она будет думать о хромом человеке, возможно тоже принадлежавшем роду Добролюбовых. В нём соединялась ненависть к людям и беззаветная любовь к своей жене. Тогда Эмма вспомнит слова Марианны, сказанные в том доверительном разговоре, что случился вовремя их визита в усадьбу.
– Я верю в человека, – несколько раз повторила она в той беседе. – Верю даже вопреки. И ты верь. Особенно в тех, кто загнан в угол. Они причиняют боль, потому что не находят помощи и поддержки. Они чувствуют лишь ловушки-углы, со временем ожесточающие их. Вот тебе и суть их, созданная из обид, невозможностей, несправедливости, голода, унижений. Не дай Бог знать, что выхода нет. Не всякий может стать сильнее всех обстоятельств: порой, они – клетка.
Болезнь Мери и стала для хромого той самой клеткой, о которой говорила Марианна. Он так и не сумел выбраться из неё. Но для Мери успел приоткрыть дверцу.

Продолжение здесь: http://proza.ru/2023/03/16/1209