Однажды под Масквой

     Смутны обликом нечестивцы, полны их невнятные речи зловещих пророчеств, ужо, ужо, суки рваные, громыздхнет Дамбас и Альбац, ужрутся калом жидким народцы и возопит Исак :
     - Пошто ? И доколе ?!
     А с той стороны уж маячат, супят косматые брови, елозят единой, на всех, как победа, сракой по щелятым перилам крутых дворцовых лестниц, откуда скатывается - эвон кому ! - сам Пиотровский.
     - Ты Махал пошто Борисыч ?
     И нечего ответить сердешному. Дед - Фьёдар, бабка - Сара, тут уж поневоле об самом об Гейдрихе думать - то и начнешь.
     - Он на самом деле никакой не Пиотровский, а натурально, не по пачпорту, конешно, Пионтковскай.
     Вполуха слушая бойкий речитатив Барона, я упорно продвигался по подземному коллектору, присвечивая себе сальной свечой. Говорили на Маскве, что находимые собачьи кости вовсе не совсем собачьи, жидов они паскудных, что мне, любителю охоты, претит наособицу. Как можно гончую или вельпейра рядом ставить с гнусным племенем ? Не можно.
     - Сбег он, Владимлексеич, с Шипки - то, дезельтировал и никаких, пришипился в притоне под Борзной, там отаман Михаил Заря как раз от ребят полполковника Репки хоронился. Ну, ставят перед обществом Пионтковского и давай пытать : пошто и доколе. Выпер напоперед дедка Орелик рваны ноздри, что всю каторгу насквозь превзошел, в самом конце обнаружив целиковый американский кинематограф после конца семидесятых, да как жахнет прямо в зубы - то новообретенному супостату вопросец малый :
    - Ты же говно ?
    - Говно, - не спорит Пионтковскай, потому как крыть ему нечем, нету окопов под Нарвой, в ус не дуют эсты дикие, допустили до себя дегенерата Бабченку, так не пеняй, жрать тебе, эст, отныне и вечно говно, потому не умеют блогеры и журналисты иначе.
    - Скоро ? - спрашиваю Барона, особо не вслушиваясь в его очередную историю.
    - Дык как мерить, - дробно смеется Барон, ухватив меня за хлястик пальто, - ежели часами, то не так уж, а если ногами, что по говну подземному ступают постепенно и поступательно, так зае...ся пыль глотать.
    - Нету тут пыли ! - кричу Барону, пугаясь отраженного от осклизлых стен эха. - Говно одно.
    - Конечно говно, - дергает меня за хлястик Барон, перекур, значит, - а чему еще быть - то под Неглинной - то ? Тута, барин, люди веками складируют газеты и куплеты, советское и российское кино с эстрадой, рунет и телевизор, великих и легендарных. Ты подумай сам, - дает мне прикурить от фосфорной спички, - ежели у них наверху сплошное говно, то отчего понизу - то иному - то быть ?
     Ловок шулер Хитрованский, такого на силлогизмах не объедешь.
     - Чево там дальше - то ?
     - А поворот к Трубной, - журчит Барон, толкая меня в спину, иди, мол.
     - Да я не про нас, - иду вперед, спотыкаюсь, матерясь, - про Пионтковского.
     - Аааа, - тянет Барон тенористо, ступая за мной шаг в шаг, будто волк, - признал он себя говном, значится. Ребята Зари и учни ему в рожу плевать, на, сука, кричат, падло, Божия роса тебе, гаду, в зенки бесстыжие, а тот лыбится и шекели в уме подсчитывает, им всем шекелями плотют, от крысы и до рыжей Ландер.
    - Это какая ? - уточняю и прибавляю шаг, почувствовав дуновение свежего ветерка.
    - Сосаловка, - отвечает Барон и тоже торопится.
    Впереди круг света серенького. Никак колодец. В дыре колодца висит вниз головой кошмарный нетопырь, смотрит на нас и говорит, что адская смесь Эдгара Аллана По не одного Жонни Дэппа с ума и так невеликого свихнула. Мы смеемся и танцуем, пока нетопырь чувственно наигрывает нам на тулубмасах.