Magnifico Глава 2 Предчувствие

Эта история началась по общепринятым человеческим меркам давно, тридцать лет назад, а может и еще раньше, и может она повторялась не раз, но в других жизнях, других мирах, и толпе, неведающей любви, осознанно подвергающей ее изгнанию, невдомек, что есть души неразрывно связанные друг с другом, осязающие притяжение на расстоянии, преодолевающие невероятные пространства и время. Слово «любовь» у всех на устах, все ищут ее, взяв ориентир из пошлых фильмов, напичканных штампами и неправдивыми чувствами. Как же все разочаровываются, понимая, что любовь — неудобное чувство, крепко держащее за руки жертвенность, бескорыстие, прощение, и со вздохом сбрасывают его в хранилище анахроничного и неразумного.
Эта история не вымысел, эта история реальных людей, прошедших через испытания, прошедших долгий путь принятия происходящего. Это история долгого пути.

***

Когда наступал вечер, Рика начинала как-то внутренне метаться. То есть внешне, с мамой, за вечерним чаем, она весело пересказывала все институтские новости и грустно улыбалась, когда мама эмоционально сетовала и переживала по поводу летнего бракосочетания Рики с ее избранником, в данный момент пребывающем в далекой Якутии. Но, когда Рика уходила в свою комнату, где-то под ребрами появлялось неприятное чувство тошноты, как перед экзаменом, при этом ее охватывало непреодолимое желание выйти на улицу. Казалось, что выйди она в эту минуту и с ней произойдет нечто удивительное, как в викторианских романах, зачитываемых ею до истощения страниц и обложки.
Рика, девушка двадцати двух лет, не была образчиком штампованной красоты. Неуклюжая и высокая, она знала, что внешность ее оставляет желать лучшего. Перестрадав школьные годы, когда ее одноклассницы, все как на подбор стройные, с ярким макияжем, уверенные до оголтелой самовлюбленности в себя особи, издевались и посмеивались над ее плотной фигурой, над ее детской верой в высокие отношения, в жертвенность ради идеала. Они довели ее до размышлений о самоубийстве...

И Рика подсознательно превращалась в невидимку, только бы не трогали ее, только бы скрыться от издевательских взглядов. Она специально сутулилась, скрывая выпирающую грудь, а, избегая пошлого внимания, стриглась «под мальчика». Это был ее способ докричаться, обратить внимание на ее внутренний мир, найти родственную душу.
Замуж она собралась от тоски, от неразделенной первой любви и от подлости, так грубо перечеркнувшей ее веру в любовь и бескорыстие.
 Вот как бывает, замуж выходят по любви – редкость; замуж выходят –- «как неожиданно, что я беременная» – часто; замуж выходят, чтобы улучшить материальное положение (причем есть такие комбинации: выходим замуж за деньги, получаем все права на собственность и садим мужа в тюрьму, благо в государстве, где понятие правосудия весьма приблизительного толка — это не проблема), а есть выход замуж от тоски.

Рику с потенциальным мужем познакомила ее сестра, чтобы отвлечь Рику от печали и уныния, для лёгкости общения и времяпрепровожденья. Но все пошло не по плану и вскоре молодой человек предложил Рике дождаться его из рабочей поездки в Якутию, и летом следующего года справить свадьбу.
Молодой человек был симпатичным блондином с голубыми глазами, но на том его достоинства заканчивались. Рику манило только его имя, имя первой любви. Глупо, очень глупо, но что поделаешь!
Долгими зимними вечерами Рику страшило данное ею слово выйти за голубоглазого замуж, а так как Рика была воспитана мамой-комсомолкой пятидесятых годов, то просто позвонить и сказать блондину, что женитьбы не будет, ей даже в голову не приходило.

***

— Маа, я выкину мусор! — Рика стояла в дверях уже обутая и с пакетом-спасителем. Поверх мешковатого пальто она накинула мамин любимый, несущий шлейф аромата «Нины Риччи», платок с люрексом, невероятно модный тогда, тридцать лет назад.
— Не поздно для мусора, — мама с сомнением смотрела на дочь, — денег не будет!
Рика фыркнула:
— Что за бабушкины предрассудки! Их и так у нас нет.
Мама подозревала, что дочь покуривает, но виду не подала. Да и зачем! Сигарет она в сумке Рики не видела, а подозрение, возможно ложное.
Старый дом, где жили Рика с мамой, обладал всеми достоинствами до хрущёвской доктрины о том, что жилье в украшательствах не нуждается и все необходимо сократить: и размер кухни, и высоту потолков, и просторные парадные.
Вдоль дома тянулась пышная аллея, в это время года с облетевшей листвой, исходящей под ногами горьким ароматом. Недавний дождь висел каплями на лысых ветвях и искрился под светом редких фонарей.

Рика вышла в холодную влажность алма-атинской осени, честно выкинула мусор. Постояв немного во дворе, Рика посмотрела на пустые, едва покачивающиеся качели, отчего сердце кольнуло от пронзительного чувства одиночества, и решительно направилась к черному входу, ведущему из дворика в подъезд. Пройдя через парадную, Рика открыла тяжелую высокую дверь, шагнув в притихший сквер.
Девушка прогулялась немного, прислушиваясь к себе и пытаясь понять, почему это сладко-щемящее чувство охватывает все ее существо. Чувство странное, не похожее на ее несчастное состояние влюблённости, на предвкушение замужества. Если бы Рика тогда обладала знаниями и верой, она бы угадала его. И может быть ее жизнь потекла бы по другому руслу. Но увы, сейчас она просто чувствовала.

Рика присела на мокрую лавочку, ее не беспокоило, что она может промочить свое пальто. И очень хотелось курить. Аллея была пустынной, и надежда на то, что можно будет «стрельнуть» сигарету у случайного прохожего угасала с каждой минутой. Но уходить не хотелось, капризное чувство усиливалось до боли в груди. Она вновь встала, и пошла в направлении большой улицы, делая глубокие вдохи, чтобы как-то унять внутреннюю дрожь. 

Рика увидела, что кто-то повернул с улицы в сквер, огонек-маячок в руке прохожего соблазнительно вспыхивал, когда он поднимал руку к своему лицу. Прохожий шел не спеша и, пристально вглядывался в окна дома Рики, и как ей показалось, в его взгляде светились и надежда, и жадный пыл, и нетерпение. Когда он поравнялся с Рикой, она обратилась к нему:

— Добрый вечер! Не угостите сигаретой?
Прохожий — молодой человек, очень молодой, юноша лет тринадцати, но взгляд недетский, на удивление взрослый, отвлекся от созерцания окон и посмотрел на Рику. Он молча достал сигарету из пачки и протянул ее Рике. Девушка взяла ее, почувствовав страшную неловкость оттого, что рука ее дрожит. Молодой человек чиркнул спичкой о коробок и, заслоняя свернутыми ладонями беззащитный, робкий огонек, такой маленький посреди сумеречного сквера, протянул его Рике.
Рика попыталась разглядеть лицо молодого человека. Тонкий, красиво очерченный немного вздернутый нос, темные глаза, пухлые губы, чеканные скулы.  Симпатяга!
 
— Спасибо, — кивнула Рика.
— Не за что, — ответил юноша - его голос уже сформированный, неломающийся, как у подростка, был невероятно приятен, и он продолжил свой путь.
Рика видела, как он отбросил свой окурок в сторону, и в ее груди засела боль, будто она в данный момент потеряла нечто очень важное, родное, как тогда, когда умер ее папа.

Девушке было невдомек, что этот юноша живет в другом районе, и таком отдаленном, что Рика бы очень удивилась узнав, что молодой человек на протяжении двух месяцев, каждый день приезжал сюда и гулял по этой маленькой аллее и с надеждой смотрел на окна ее дома. Юношу, так любезно давшему ей сигарету, влекла уверенность, что здесь в этом сквере он встретит свою судьбу.

Молодого человека звали Пашей, а некоторые величали его Павлом Сергеевичем, с легкой руки приятеля-балагура Лехи.  Странность происходящего состояла в том, что Паша, взрослеющий в обстановке, лишенной идеалистического представления мира, в тринадцать лет не питающий никаких иллюзий и вращаясь в кругах, основывающих свои жизненные позиции на объективной реальности, однажды почувствовал необъяснимую тягу к прогулкам под окнами четырехэтажного дома на улице Виноградова по маленькому скверу.

В тот вечер Пашка опять приехал за тридевять земель в этот сквер, он устал и очень хотел есть. Он опять брел вдоль дома, вглядываясь в окна и мысленно вызывая ту, которая, как он думал, предназначена ему небом. Он не знал ничего: как она должна выглядеть, сколько ей будет лет, а главное, Пашка понятия не имел, что он ей скажет, когда, как он себе представлял, почувствует, что это Она!

Двухмесячные поездки его вымотали до невозможности. Никто из его близких не знал, куда он исчезает каждый день и почему возвращается поздно ночью. Паша ни с кем не мог говорить об том, опасаясь быть непонятым.
В тот день чувство, столько дней мучавшее Пашку, проявилось особенно остро, почти болезненно. Причем мысль о том, что, да, вот сегодня он увидит ее, почувствует, и она обязательно узнает его, отозвалась радостью в сердце…
В сквере была только одинокая, грустная девушка лет двадцати, она попросила сигарету.

Он снова прошел весь сквер, душа наполнилась горечью, в обиде и отчаянии он подумал: «Ты еще пожалеешь, что не вышла ко мне!».
Больше Пашка не приезжал к дому, вдоль которого тянулась тенистая аллея, в этот вечер такая мрачная и промокшая, будто пророчившая немыслимые испытания и беды.

продолжение следует