Просто рассказ

Однажды…, но ведь именно так начинаются все повествования о нашей жизни – реальной или выдуманной, неважно, они эти жизни проходят рядом и со временем грань, их разделяющая, становится малозаметной и эти две формы нашего существования объединяются, будто и не было между ними начального различия. Все эти жизни – одна, а которая из них лучше уже и не определить, вернее, нет возможности выявить, которая из них настоящая, а где виртуальная? Ну, да ладно, ибо мечтать надобно, чтобы жизнь совсем не опостылела.
Так вот, иду, однажды, по улице родного города и прямо у моего плеча останавливается автомобиль, какой-то шикарной марки, дверь открывается и оттуда выглядывает знакомое лицо моего старого, не сказать друга, но хорошего знакомого, к тому же одноклассника.
- Привет, - машет он, - занят сильно, а то садись прокачу?
- Да, мне тут насчёт книги зайти нужно, - отвечаю, как есть.
- Садись, подвезу, - отвечает он и дверь в салон открывается, как-бы предупреждая отказ. Сажусь в удобное кресло, как на любимый диван.
- Куда? – спрашивает Веня (вспомнил, как зовут), но голос звучит так, будто везти меня никуда не собирается.
- В белый дом, хочу показать им макет моей новой книги, обещали деньги дать на издание, - между прочим отвечаю я.
- А может быть, мне покажешь? Между прочим, я твой самый внимательный читатель, а если точнее, то только твои книги и читаю, они жизнью наполнены – настоящей, это не комплимент, а правда, не такие мы уж и друзья, чтобы я тебе ликёр в душу лил. Но ты лучше лучшего друга правду мне в своих книгах говоришь, а я внимаю твоим словам. Иногда горько на душе становится, но это хорошее чувство, когда понимаешь, что ты дрянь вшивая, а не хозяин жизни. Покажи книгу, может не надо тебе к чиновникам идти, сами справимся, на ходу, как думаешь? - Я подал вёрстку книги с картинками обложки, и он стал смотреть без комментариев, молча.
Через некоторое время он поднял от рукописи глаза и сказал удивительные слова:
- Очень мелкая печать, но я уже понял, что ты пишешь всё лучше и это очень интересно, что возраст не меняет твоих мыслей в тёмную сторону, душа по-прежнему светлеет от прочтения строк, тобой написанных. Знаешь, я, конечно, дилетант в литературе, но прочёл много хороших книг и, думаю, что современная литература не успевает за своим временем, оно быстро несётся, но есть ещё литература своевременная и в этих повествованиях узнаёшь себя и события, о которых рассказывается, хотя это вовсе не о тебе и не тебе посвящено. Так вот твои рассказы и повести приближают человека к самому себе, а жить этот герой может в любом времени и в любой стороне, но он проживает в тебе, в мыслях твоих, он тебе современен потому, что ты его понимаешь и ему сочувствуешь. А потому эти твои сказания о нас надобно чтить и читать. И посему делаю предложение – есть у меня небольшое издательство, так для собственных нужд и типография, а руководит всем этим человек опытный, думаю, и с этой работой справится. Сделаем пару тысяч экземпляров в хорошей обёртке, а название и картинки хорошие, наверное, сам придумал. Есть художник, который сделает рисунки к рассказам, если ты не против?
- Против доброго дела выступать смешно, - только и ответил я.
- Вообщем, рукопись я оставляю у себя. Но хочу вот что тебе сказать – выглядишь ты хреново. Эта борода, футболка мятая, куртка из секонда, наверное,
- Да вроде нормально, по возрасту, - пытался обидеться я.
- Насколько я помню, ты был самым красивым парнем и не только в школе, а во всём городе, так надобно марку держать. Я всегда тебе завидовал, но не тому, что ты есть такой, а хотелось быть ближе к тебе и вот теперь, наверное, немного быть рядом получится. Поедем в мой ресторан, там и побеседуем, время в аккурат к обеду.
Шофёр тронул машину, и она покатилась куда-то в сторону горного массива, за город. Вскоре прибыли к постройке в стиле «ретро» из брёвен, похожей на старорусский терем и с названием – «Казачья пристань». Тут я вспомнил, что Веня происходит из местных казаков и испытал уважение к его памятливости о предках, порубанных красными пролетариями в годы большевистского беспредела. По удобной лесенке поднялись на второй этаж ресторана и хозяин, усадив меня за столик, скрытом в углу каким-то диковинным растением из южных стран, удалился, как мне показалось в сторону чего-то мне незнакомого и ненужного. Но он вскоре пришёл и тут начались чудеса. В этом здании терема-ресторана нашлась парикмахерская, где меня постригли и начисто обрили бороду. Я стал выглядеть на двадцать лет моложе и даже в движениях стал ощущать себя вольнее. Потом меня передали девушкам, в тут же нашедшемся магазине одежды, и я совсем перестал быть похож на старого писателя, а стал неким светским львом, конечно, местного масштаба. Старую одежду мне сложили в пакет, и я её забрал, подумав, вдруг волшебство закончится, не ходить же потом голым, как в бессмертном романе Булгакова. Бритого и одетого, как чуть-чуть подержанный на периферии денди, вернули в ресторан, где уже был накрыт стол и меня ждал гостеприимный хозяин.
Он критически осмотрел мой прикид и меня в нём и выразился по-свойски:
- Ну, вот теперь ты отдалённо, но напоминаешь мне лучшего ученика и красивого парня. Сейчас выпьем вискаря и всё станет на свои места. Сам-то как, женат?
- Да, но очень слегка. Занимаюсь делом, не сулящим больших прибылей, а мой книжный магазин тоже не даёт домашним развернуться во всю ширь своих желаний и во всём этом виноват я. Я палач, они жертвы, - неохотно ответил мой голос.
- Знакомо. Только у меня по-другому, меня основательно ненавидят все мои родственники за то, что я не даю детям промотать состояние, а жене не давал воли в её стремлении к роскошной жизни – среди глупых подруг, альфонсов, косметологов и прочих аферистов. Мне надоело их всех содержать, и я отделил их от себя, обеспечив недвижимостью, работой и деньгами, но взял с них обязательство, заверенное нотариусом – впредь ничего более у меня не просить. Теперь живу и представляешь, почти счастлив. Делаю, что хочу, еду, куда хочу и люблю тех, кто этого заслуживает, - он сглотнул виски и налил снова.
В зале звучала негромкая инструментальная мелодия, но отдалённость событий наших встреч не располагало к беседе – вспоминать юность не хотелось, тогда мы не были дружны, а наша взрослая жизнь осталась в памяти лишь пробелом.
- Ты пишешь хорошие книги, откуда это всё берётся – сюжеты, герои? Читаешь, будто где-то это всё видел, слышал, а потом понимаешь, что такого человеческого существования на земле уже нет и в прошлом тоже было мало чего-то такого, тобой описанного происходило. Читая твои рассказы, повести, проживаешь некую жизнь, недоступную в нынешнее время. Или мне так кажется? Очень уж сердечны и душевно открыты твои герои, а есть ли такие люди на самом деле? – задал нелёгкий вопрос хозяин.
- Наверное есть или мне хочется, чтобы они находились в пространстве, хотя бы моих мыслей, которые потом обретают форму существований. Такова, наверное, моя сущность – отзываться на зов светлых душ, они ведь всё равно существуют или существовали, как дон Кихот, иначе жизнь наша превратилась бы в ад. Ты, например, с чего взялся мне помочь, другой бы поиздевался над моим неумением жить, а ты помогаешь верить в себя, даже когда эта вера достаточно потрёпана всеми знакомыми мне людьми. Скажи, зачем тебе это – я тебе не друг и не родственник и даже не знаменитый писатель, в крайнем случае в высоких поэтических кругах об этом не говорят, - обнажил душу я.
- На высоких кругах говорят только о себе и принимают туда себе подобных бездарей – это давно известно даже мне. Никто не похвалит человека, делающего некое дело лучше тех, кто это дело курирует, - очень точную точку поставили в разговоре Вениамин.
- Наверное так, у меня мало контактов с писательскими бонзами. У них спросишь, что они написали и как это прочесть – станешь их худшим другом, - так нескромно ответилось. После этого разговор продолжался, но как-то вяло, неинтересно, хотя и выпили мы уже изрядно. Но тут Веня сказал слова, что не смогли меня не заинтересовать, так как давно хотелось избавиться от насущной действительности.
- Слушай, ты бы поехал отдохнул где-нибудь на море. Разгулялся бы по волнам, а там, глядишь, и книга поспеет, закатим презентацию и снова за работу, - предложил он.
- Я бы поехал, один старый друг зовёт к себе, - у него в Крыму дача, - ответил я давним желанием этой поездки, хотя средств для этого не имел. Благодетель, однако, предусмотрел эту ситуацию.
- Насчёт денег не думай, нуждаться не будешь. Только рассказ напиши о море, о любви, для меня, - скромно пожелал он.
Тёмной ночью я прибыл домой, в новой одежде и с пачкой денег в долларовом исчислении. Столько денег я никогда не видел и потому даже боялся их считать. Просто хмельной появился на пороге дома, объяснив свой новый прикид получением денег на издание книги, что было недалеко от правды, увидел недоверчивый взгляд жены, ушёл в свою комнату, где переоделся, но преодолел желание счёта чужих денег, спрятал это неизвестное количество банкнот в шкаф, попытался что-либо прочесть из компьютерных посланий, но быстро устал и лёг спать. Ночью мне снилось море, кричали чайки, на берегу обширного водного пространства никого не было, а я всё пытался дойти к воде, но она отступала, а я упрямо шёл, шёл…
Утро прошло бессловесно, потом жена куда-то ушла, а я, не считая, разделил пачку денег пополам и отправился на вокзал купить билет. Если отправляешься в путешествие, то лучше это сделать на поезде, самолёт своей скоростью не оставляет времени на размышления о будущем времяпровождении в чудесном краю, ещё неизвестно каком, так как там никогда не бывал. И вот уладив некоторые дела, ответив на дотошные вопросы жены, соврав, что еду в Москву на писательскую конференцию, я погрузил себя и нехитрый багаж в купейный вагон, отбыл в Краснодар, из которого, как мне сказали в кассе вокзала, можно быстро добраться на полуостров Крым. Попутчиком оказался житель Краснодара, который пообещал показать путь следования к месту назначения, и я посчитал такое начало поездки хорошей приметой. Человеком он оказался приятным, хорошим собеседником и мы провели время движения поезда в малых застольях и долгих разговорах. По прибытию в Краснодар друг-попутчик выполнил своё обещание, посадил меня в автобус, на местном вокзале, прямо до места назначения – Феодосии.
Морская необъятная ширь простора водного ошеломила меня и будто преобразила мои мысли и движения – они стали чётче и увереннее. Побродив по городу, зачем-то, наверное, античные ворота понравились, заявился через них на пляж, где поддался соблазну и бросился в воду, прямо без купального костюма, хоть на это никто внимания не обратил, чудаков тут, видимо, немало повидали и, только накупавшись до синевы на губах, отправился в приморский отель устраиваться на проживание. Номер выдали шикарный по меркам бедного писателя, хотя своих книжных героев бывало селил в люксовых палатах – две комнаты с телевизором, ванной и прочими принадлежностями беспечного быта, редко мной в быту употребляемыми. Но к хорошему хомо сапиенс привыкает быстро и заглянув в обе комнаты своего жилища, я разделся, принял душ, смыв безвозвратно морскую соль, уже принявшуюся дубить человеческую шкуру. Завернувшись в полотенце размером с двойное одеяло, прилёг на кровать отдохнуть от долгих поездок в поезде, автобусе и водных процедур и от счастливого сознания одиночества задремал и проснулся только утром от чувства весёлого голода. Да-да, именно так – голоден, значит, живой и от этого весело на сердце, на душе и вокруг тебя.
В этом настроении я спустился в холл в бесшумном лифте, нашёл ресторан, где мне сходу предложили все завтраки, которые должен буду употребить за время проживания в отеле, показали весь обжорный ряд яств шведского стола с южным колоритом, выставленных ко взгляду едоков, усадили за стол, где моя, закружившаяся от запахов и впечатлений голова как-бы немного протрезвела, и я пошёл по рядам выбирать еду. Глаза разбегались, руки тянулись и скоро стол мой наполнился блюдами кухни разных народов, близким нам по скромному желанию хорошо пожрать.
После плотного завтрака, прозрев от свободы времени и выбора действия в нём, где нет запретов на любое движение и даже есть деньги, чтоб исполнять эти желания, я, вдруг, вспомнил, что попал в Крым по пути к старому приятелю – поэту и музыканту, но забыл об этом, как только получил материальную свободу. Нашёл его номер телефона в записной книжке и тут же позвонил. Он ответил, искренне обрадовавшись звука моего голоса, а когда узнал, что я нахожусь в Феодосии и звоню из гостиницы, обиженно сказал, что я совершил недружественный поступок и велел ехать к нему. Я сослался на некие несуществующие дела и выторговал себе три дня одиночества, так нужно было мне, чтобы приобрести равновесие в душе и осознать свою внезапно свалившуюся на меня свободу от всего.
Первым делом приобрёл себе купальный костюм и тёмные очки, для соответствия моему понятию об имидже человека, отдыхающего на море и сразу же отправился на пляж. Уже на подходе к морю прикупил соломенную шляпу и дивные цветастые шорты, каковых никогда в жизни не носил. Море – это всегда юная стихия и на его берегах хорошо смотрятся люди молодые, красивые и сильные, способные украсить собою яркое многоцветие морского простора. Старики зарываются в песок, чтобы их дряхлость была меньше заметна, незачем портить ландшафт радости своим убогим присутствием на солнечном берегу. Я, конечно не представлял, как здесь будут выглядеть мои остатки былой телесной роскоши, морская вода не имеет возможности отражать видимые предметы, как воды озёр и тихих рек, именно поэтому, без стеснения раздевшись, рванул к воде и бросился в бездну пучины вместе с головой. Немного поплавав, потому что делать это толком не умел, а больше попрыгав и ныряя, я двинулся к берегу и на выходе из воды увидел её – она сидела на лежаке, где была оставлена моя одежда. От робости или радости я начал кружить по пляжу, боясь приблизиться к этому божественному созданию, выросшему в моё отсутствие, будто цветок на старом пне. Это я про себя и хотя не совсем на мне, как на пне, но на моём лежаке.
Творческий разум человека робок, не в смысле трусости, а в том, что обладая многими интуитивными знаниями, зная о коварстве человеческой натуры, особенно женской, писатель не очень быстро решается на сближение с незнакомыми людьми, опасаясь новых обвинений в несостоятельности своей жизни по мнению обывателей её, что считают материальную часть бытия и преуспевание в этом плане основой проживания племени человекообразных приматов. В своих произведениях писатель смел и решителен, там ему никто не мешает высказаться, он сам вкладывает слово в уста своих героев и руководит построением и настроением их мыслей. Но вот проходит пора вдохновенного времени, работа над произведением заканчивается, и творец становится обычным человеком и выходит в свет совершенно безоружным перед поползновениями клеветы, укоров и животной ненависти, которой его окружает жестокий мир. И всё потому, что он живёт не так, не теми нравами, что бытуют в среде приматов, тем более он описывает всю пошлость их поведения в своих книгах, а их нередко читают и шепчутся о том на кухнях и хорошо, что ещё редко кто понимает, что всё это списано с них, и чаще, слава Богу, считают другое – сочинение не о нас потому, как мы лучше всех знаем про свою жизнь и живём праведно и добронравно.
Так и я некоторое время бродил вокруг неизвестности, но всё же решился подойти к лежаку и девушке, на нём сидевшей. Она сразу признала во мне хозяина места, поднялась и принялась извиняться тем, что мест свободных более не нашлось. Она так искренне волновалась и я, чтобы её утешить, хотел собрать вещи и перейти на другое место, конечно, не знамо куда, но зная, что так должен поступать мужчина, не оглядываясь на прошлое и ничего не ожидая в будущем. Но она воспротивилась моим суетливым побуждениям и попросила остаться, сославшись на своё одиночество средь шумного пляжа. Так мы познакомились, её звали – Ева, захотелось назваться Адамом, но я назвал собственное имя, ничем не удивив красивую девушку. Девушкой я её называю потому, что в моём очень зрелом возрасте женские особы до сорока – девушки, а уже потом из них получаются женщины, но это в моих мыслях, на самом деле такое происходит в любом возрасте, но уже без моего прямого участия, что иногда повергает в уныние мужское самолюбие. Но всему своё время – разбрасывать камни и собирать, также и семя, с возрастом приходится ждать его накопления, а уж потом изливать, в подставленный вовремя сосуд.
И вот мы щебечем о том и о сём – кто и откуда прибыл, покуда не касаясь бытовых проблем, жён и мужей. Ева приехала из Саратова по путёвке, привезла в своих глазах отблески его золотых огней и остановилась в соседнем с пляжем пансионате, а сейчас вышла осмотреться, искупаться и вот… повстречалась со мной, чему очень рада. Я не ведал, что отвечать этому милому созданию, боясь, что первый взгляд, брошенный на меня ошибочен, хотя не знал почему пришла такая печальная мысль, видимо, сам юный вид девушки пугал своей близостью.
Ева взяла инициативу в свои руки и…позвала меня купаться. Окунулись в море, и она умело уплыла в даль морскую, а я остался на глубине человеческого роста и продолжал нырять и крутиться в воде и под водой. Когда я в очередной раз вынырнул и пучины и хотел было отправиться к берегу, что-то лёгкое и упругое обхватило меня за шею, раздался весёлый смех и, конечно же, это была Ева, она резвилась, обнимала меня, обхватывая руками и ногами, а потом, вдруг, развернув меня к себе лицом, поцеловала в губы. Я вздрогнул, ослаб и горизонт затуманился дымкой некоей надежды, ещё не совсем ясной, но уже ощутимой, так как девушка висела у меня на груди, волнительно вздрагивая мокрым телом морской нимфы. Я тоже обнял скользкое существо и мы слились в долгом поцелуе, не обращая внимания на происходящее рядом. Море весело шумело, омывая нас теплом своих волн и даже не пытаясь разъединить наши тела всесильным движением водной стихии. Мы вышли на берег, держась за руки, ни о чём не думая – мокрые и счастливые. Ева прилегла на лежак, а я, присев рядом, испытывал дрожь, то ли от долгого купания, а может от внутреннего волнения.  Таково было начало этой нежданной любви, которая, может быть, и должна когда-то закончиться, но когда неизвестно потому, что только-только родилась на белый свет у великого Черного моря.
Накупавшись и нацеловавшись достаточно для первого раза, мы пообедали в уютном припляжном кафе и я, вдруг, набравшись невообразимой для моего усталого возраста дерзости, пригласил девушку в гостиницу, но она, нет не отказалась, спросила адрес и сославшись на некоторые дела, пообещала придти вечером, на том мы и расстались. Только прибыв на место нынешнего проживания, я осознал, что случилось нечто необычное и моё знакомство с юной женщиной обязывает меня быть… мужчиной и хотя бы казаться влюблённым и, наверное, весёлым. Для этого я смыл тяжесть морской соли водой из душа, нарядился в халат и, в ожидании дальнейших чудес, уснул в прохладе комнаты моего нового дома.
Проснулся от лёгкого стука в дверь, но не сразу понял, где нахожусь потому, что во сне обитал в другом месте. Сверху на меня смотрел очень белый потолок, поменявший в сознании синее небо, ибо мне снилась зелёная долина, где я бродил в поисках чего-то под чистым небосводом. Реальная память всколыхнулась и я, подпрыгнул на кровати, бросился открывать дверь. За неё стояла Ева, одетая в лёгкое, короткое платьице ярко синего цвета (ассоциация с небом) и показалась мне совсем юной девочкой, школьницей. Онемевший, не зная, что можно сказать этому подростку, я, однако, сумел пригласить гостью в номер, запахнул халат и захватив одежду, пошёл в ванную переодеться. Но этот деликатный поступок мне осуществить не удалось, только снял халат, как вошла девочка Ева, обняла меня и мы принялись целоваться и так обнявшись вышли из ванной комнаты и упали на кровать, не успев даже сказать друг другу пару слов. Они, эти слова, видимо, были совсем не нужны, сарафан вспорхнул и улетел прочь, кровать закружилась в ритме вальса – от стены до стены и вкривь и вкось. Чувства никогда не поддавались разумному описанию и потому сумасшедшие страсти отразились только в огромном зеркале, которое как объектив фото-кинокамеры подсматривало за нами, но к счастью закончило просмотр вместе с началом любовной усталости и не сохранило повтора любовной схватки, а только отразило наши счастливые лица, как итог прошедших событий. Ева ловким движением юного тела выскользнула из постели, а я остался лежать уже почти не дыша, наверное, потому, что заглотил слишком много воздуха в пылу любовной страсти. В ванной зашумела вода и под это нежное журчание я будто бы задремал, недвижно окаменев всем телом. Очнувшись, увидел Еву, сидящую против зеркала, в глубинах которого, наверное, выискивала живые движения нашей первой встречи и радость событий, произошедших с нами, как был рад тому и я. Накинув халат, я подошёл к ней и обнял за плечи, заглядывая в зеркальную гладь, но ничего там не обнаружил, кроме прекрасного лица любимой и своей взъерошенной головы. Она просто подкрашивала ресницы, а не искала доказательств пронёсшейся страсти, смыв водою все малые признаки сумасшествия. Разочарованный её спокойствием, показавшимся мне неуместным после вспышки близких отношений, я ушёл в душ, где с сожалением смыл всю радость общения с юной женщиной.
 Потом мы ушли в гостиничный ресторан и, наконец, начали переговоры о будущем и нас в нём. Ева училась, нет не в школе, а в университете и даже на философском факультете, а на мой вопрос - зачем красивой женщине мудрые мысли, надулась, но ответила – так надо. Я не стал более задавать глупых вопросов и рассказал о себе, вскользь упомянув о писательстве, чем ввёл девушку в радостное ожидание чего-то, наверное, откровения, о том, как интересно быть писателем и это отразилось в её удивлённом взгляде.
- Как интересно, первый раз вижу живого писателя, - восхитилась она. Хорошо, что я сразу, после этих слов, не умер и она могла продолжить встречу с живым творцом неизвестно чего. Сам то я знал, что делаю и на что гожусь, но главное было для меня сейчас, что смог пригодиться этому милому существу в качестве любовника. Ведь любить в её возрасте совсем не примечательная способность, а вот в моём эта ценность служит доказательством продолжающейся плодотворной жизни. Ну не хвалиться же перед ней привычным, нудным писательским трудом, да и что может значит неблагодарная подёнщина в сравнении с любовью юной женщины или хотя бы небезразличием к твоему присутствию рядом. Мы выпивали, закусывали и говорили, говорили…она уже простила мой дурацкий вопрос о надобности мудрых мыслей, актуальный для меня, не видящего в них проку, но представившись писателем, обязан был отвечать понятными словами не Сократа, конечно, но сокрытыми в моей, опустошённой нежданной любовью голове. Разговор протекал легко и беспамятно, она не задавала вопросов о семье, а только рассказывала о какой-то весёлой и юной жизни, уже подзабытой мною, а я только поддакивал и удивлялся чьим-то подвигам, совершённым сильной молодостью или просто желанию их совершить, романтизируя некоторые поступки разных людей в поколениях прошлых воителей и мудрецов. Рассказчиком оказалась Ева, а я её терпеливым слушателем потому, что пожелал вернуться в беззаботный мир довольства своими поступками, которое бывает только в молодости, когда прощаешь себе все глупости и всем тоже и ещё не думаешь о грехах, как о падении в бездну, а лишь как о случайном стечении обстоятельств. За разговором мы повеселели, но по-разному – она тащила меня танцевать, я шёл за ней, но хотел упасть в тёплую постельку и радоваться покою, однако достичь этого мне долго не удавалось, но явилось смирение, и я вдохновенно чего-то слушал, танцевал и пил.
Из всего, что происходило и на что я обратил внимание, хорошего было только одно – за нами никто не подглядывал, кроме услужливых официантов, и мы пили-ели, ели-пили, не думая о будущем и не загадывая его. Существовало какое-то время, но и оно нас не интересовало. Когда и как мы попали в свой номер потом не вспомнилось и только ночь унесла нас, раскачивая на волнах прилива и отлива любви, а когда укачала в сон, то всё пропало из вида, из памяти и выпало в некую другую жизнь. Утро настало, но не сразу, свет появлялся и снова исчезал, видимо, прятался за шторой, выглядывал оттуда, потом, вдруг, вывалился всей полнотой дня и заполнил комнату стенами, вещами и нами.
Восстав от сна, ушёл искупаться в душе и долго обливаясь горячей и холодной водой, немного приободрился и на выходе решил заварить чай, который был даден гостиничным сервисом, наверное, для поддержания тонуса жизненного во времена отдыха. Однако, моя любимая и не думала подниматься и я понял, что кроме возраста у нас есть ещё некоторые различия, стало понятно, что она птичка ночная и должна в светлое время спать, чтобы чувствовать бодрость и влечение к жизни. Короче, никто не поддержал меня в чайном питие, Ева даже не пошевелилась и казалось, что прогреми на всю вселенную гром, это нисколько её не обеспокоит. Выпив чаю, я вышел из гостиницы в надобности побродить среди улиц и домов, добрёл до музея Айвазовского и, оказавшись в своей среде вдохновенной красоты, забыл о испытаниях мне предстоящих. Картины великого мариниста успокоили мои, распалённые поздней любовью, нервы и я ещё долго бродил по залам музея, уже прослушав замечательные слова экскурсовода о художнике и его творчестве. Выйдя из музея, купил веточку хризантемы и мороженное, полагая, что мой ребёнок не откажется от прохладной сладости, оживляющей после долгого сна.
В холле гостиницы стояла пустая тишина, видимо, не одни мы прожили ночь в бурных страстях. Зайдя в номер, услышал шум воды в ванной комнате, где моя любовь, наверное, смывала все прелести грехов прошлой ночи. Я разогрел воду, выложил в тарелку мороженное, а хризантему определил в бутылку из-под минералки. Наконец шум воды иссяк и моя любимая вышагнула в комнату, завёрнутая в мохнатое полотенце. Пожелав ей доброго утра в полдень сего дня, придвинул к ней, сидящей на кровати, столик и стал угощать девушку мороженным и чаем. От  чая она отказалась, потребовав кофе, а вот мороженное быстро-быстро исчезло в её чреве. Заваренный растворимый кофе она пила мелкими глоточками, упершись взглядом в стену и молчала так, будто находилась в номере гостиницы одна. Не пытаясь её разговорить, я прилёг на кровать, и повторял воображением свою прогулку по музею. Дошел до ужаса девятого вала и тут в мою отдалённость от жизни донеслись слова: «А что, мы на пляж не пойдём?», - а я и не мог подумать о том, что после усиленной попойки и бурной ночи можно ещё и насильно жечь измождённое тело солнцем и топить его в солёной воде. Хотелось покоя, но после слов: «Давай собираться, а то уже и солнце скоро сядет», - понял, что покой теперь мне может только сниться, а иначе и в скором солнечном закате виновен буду я. Мы быстро собрались и море встретило нас пенными волнами и запахом свободы от всего прошлого, мы купались, но уже без игр и поцелуев – Ева уплывала вдаль, а я бултыхался недалеко от берега. Почему-то мы ни о чём не говорили и это тревожило моё сознание поиском некоего толчка, а может происшествия, обсуждение которого сломает молчание. И оно случилось – Ева пока на горизонте, а рядом с ней плыл некто, издали похожий на дельфина, но при приближении оказался молодым человеком, а так как я загорал на лежаке, они, выйдя из воды, некоторое время беседовали поодаль о чём-то, наверное, интересном, усиленно жестикулируя, как будто им не хватало слов. Потом девушка вспомнила обо мне и подошла, объяснив задержку: 
- Уплыла далеко, а там, оказывается тоже есть люди. Его зовут Андрей, он кинематографист, они здесь снимают фильм и он рассказал мне о сюжете картины.
- Тебе понравился сюжет? – молвил я первые слова, что пришли в голову.
- Что-то о кораблях, матросах и любви капитана, - не очень ясно объяснила Ева.
- О любви капитана к кому, матросам? – мне хотелось язвить.
- Да нет, к женщине, что осталась на берегу, - отмахнулась от моей наивности девушка.
- Алые паруса, с Ассолью, уже ставшей женщиной. Что-то корабля не видно, а экипаж где? – продолжался допрос.
- Ну, ты и зануда. Откуда я знаю, где корабль, наверное, в пути, - махнула рукой в сторону моя любовь.
- Ну, что ж, подождём, - ответил я будто предчувствуя перемены. Но день прошёл спокойно и вечером мы мило беседовали за столиком в кафе, расположенном в уютной рощице, созданной из двух десятков, стриженных под шарик деревьев. Какие события проносились в мире мы не ведали, свет фонарей, спрятанных в кронах деревьев, был неярок и предлагал посетителям пространство таинственного сумрака для отдохновения от суеты голых людей на пляже. Ева опять тараторила без умолку, вкрапляя в свою речь цитаты из произведений классиков и слова древних мудрецов – философия, ей изучаемая, обязывала к такому назидательному разъяснению бытовых событий и чрезвычайных ситуаций тоже. Нашу встречу она объяснила, как судьбоносное решение неких сил, которые незримо участвуют в жизни людей и даже целых народов. Я поспешил согласиться с юной мудростью всех веков, и мы смело, за эти нравственные поучения гениев, выпили грузинского коньяка марки «Греми». Потом в мире остались только мы, фонари, да коньяк на столе. Мы говорили шёпотом, боясь растревожить сумрак, нам нравилась загадочность обстановки, наполненной музыкой, доносящейся откуда-то из-под земли. Теперь мы молчали долго-долго, а потом поднялись и на крыльях любви унеслись в гостиницу.
Какая же это всё-таки радость – быть иногда богатым человеком, радость всей твоей сути. И всё потому, что тебе дано управлять своим времяпрепровождением, а не наоборот. Ведь время не только течёт, но оно ещё и изменяет твои поступки волею случая. Сидишь в своей конуре и пишешь нечто непонятное самому себе для того, чтобы прочли другие и сказали о чём ты написал, оценили, взвесили за и против и опубликовали и ты уже совсем другой человек и заточён был в кабинете не зря, теперь ты – писатель, написавший известный всем роман. О тебе говорят, тебе создают условия для объяснений с поклонниками твоего творчества, они ждут твоих откровений, и ты рассказываешь, как писалось, что написалось уже со слов критиков и редакторов, совсем не понимая, как это чужие люди узнали, о чём написано в романе и не уверен, что они говорят правду, но повторяешь чужие слова, не понимая своих, высказанных в книге, мучаешься от изобилия своих и чужих вопросов, остающихся долгое время без ответов. Книга ушла в читательские массы и начала собственную жизнь, триумфально пробивая путь через редкие тернии здравомыслия, в которых живут люди, отягощённые разумом и пытаются понять слова, помещённые вами на страницах книги. Им объясняют, что понимать многое незачем – книга вышла, разошлась по магазинам, покупатель есть и больше никому ничего не надо. И вы купите книгу, поставьте на полку и этим обогатите интерьер вашего дома. А жизнь уже переменилась потому, что ты получил гонорар и теперь угощаешь друзей-врагов из писательского союза, они ворчат по поводу твоей удачи, но едят и пьют, а потом начинают находить в романе положительные стороны и совсем опьянев, обнимают тебя и поздравляют с успехом. Каким – неважно, ты сегодня богат и мысли о том правильно это или нет – неуместны, а ты уже не мелкий борзописец, а великодушный барин, дарующий всем, к твоей славе прибившимся, лёгкое ею опьянение. Такие вот перемены случаются в жизни, и они нужны, чтобы понять ничтожность своего существования в мире, где деньги дают право почувствовать себя человеком отзывчивым к нуждам людей, которые, притеревшись к твоей славе, тоже чувствуют свою значимость на период потрошения твоего гонорара. Потом кончаются деньги, приступает нищета и ты, отвлекшись от прилива славы и друзей, в одиночестве прочитываешь свой роман и удивляешься, как можно платить деньги за такую чушь. Убийственная самокритика вначале раздражает, хочется похвал, но деньги кончились, остались наспех сделанные долги, потом приходит осмысление, что не всё потеряно в переменчивом мире, и ты садишься писать книгу, которую ещё никто не написал.
Утром писатель проснулся с одним желанием что-либо начертать на бумаге. Такое случается с поэтами, особенно влюблёнными и он записал в тетрадь всего четыре строки, которых иному стихотворцу хватило бы на всю жизнь: «Я озарён мечтою/ Хочется в поднебесье/ Мне улететь с тобою/ Песней». Когда любимая проснулась и он прочёл ей этот шедевр любовной лирики, то её восторг был так искренен, что быстро перерос в поцелуи и ласки, которыми она и наградила творческую и физическую активность писателя. Стихи он писал только в далёкие времена юности и вспомнил об этом, воспламенившись пылким озарением любви. Страстные ночи, нагретый крымским солнцем песок пляжа – кафешки, кабачки и рестораны чередовались во времени нашего бытия и на нашем пути больше не встречались молодые дельфины, видимо, согласившись, что любовь юной акулы к старому киту имеет право быть даже в горячую пору купального сезона. Время будто бы притормозило свой бег и ночи плавно переходили в дневное присутствие наших жизней в пространстве благословенного полуострова Крым. Мы не расставались днём, а уже ночью сближались настолько, что даже во сне обнимали друг друга, боясь, наверное, ночного похищения одного из предметов нашей любви. Не знаю каких бы безграничных размеров достигло в будущем наше безумие, но звонок друга привёл меня в чувство надобности поездки к нему и я не стал отговариваться. Сразу понял, что Ева не намерена терять сказочное время юности на общение сразу с двумя очень взрослыми писателями, один тоже немало, но два – перебор. И тогда я оставил девушку на попечение… вольной воли, договорился с портье о её проживании в моём номере, оставил денег и отбыл на встречу с другом.
Старый друг – это вам не здравствуй-досвидание, а целый пласт прожитой жизни, светлые воспоминания о которой преследуют тебя в одиночестве, но при встрече дополняются непосредственным участником действ того времени, времени живых событий юности и прекраснее этой памяти нам уже не найти никогда. Объятья, осмотр телесной фактуры, изменённой временем порою до неузнаваемости, но всё такой же родной из глубин самого детства, а потом радостные слова восклицаний, только так можно встретиться, не задумываясь над какими-то формальными рамками встречи, куда невозможно вместить старую, но всегда юную дружбу. Так было, а когда успокоились и начали говорить, то уселись за стол продолжать видение и слушание лиц и голосов попросту счастливых светлой открытостью и близостью сердец.
Всё так и было, мы долго не могли насмотреться на лица дружеские, наговориться и никак не могли рассказать друг другу о всех событиях, прошумевших порознь, а когда начали повторяться, то зачастили в походы по открытым и закрытым музеям Крыма. Съездили к Волошину в Коктебель, познакомились там с известными писателями, пребывающими в глубокой меланхолии, но не сошлись с ними в интересах понимания писательского труда – они жаждали видеть толпы почитателей своего таланта, мы желали выразить свои мысли таким словом, что будет интересно будущему читателю, может быть, даже одному единственному. Но ничто нас не могло опечалить, мы бродили по горным тропам Коктебеля, в музее созерцали творческое наследие Макса и его многочисленных друзей. нас было двое, мы были довольны собой, интересы наши во многом совпадали и, насладившись красотами Коктебеля, отбыли в дом друга. Там продолжили музейные осмотры, благо в Крыму их великое множество, а также меня познакомили с членами местного литературного объединения, и я нашёл, что близость моря рождает яркие поэтические таланты. Мне тоже предоставили возможность выступить – я прочёл свои юношеские стихи, раздарил все, привезённые с собой книги и стал своим человеком в этом необычайно любопытном обществе. Почему любопытном? А потому, что именно человеческое любопытство даёт понимание происходящих в мире событий, в том числе описанных в книгах. Любопытство развивает ум, а лень губит даже гениев. Простите, что навязываю своё мнение, но так бывает даже в повествовании лёгком и весёлом, где иногда хочется блеснуть необычной, поучительной мыслью, которая никуда не годится и никому не нужна.
Неделя моего пребывания в доме гостеприимного друга подходила к исходу, когда я задал ему вопрос:
- А ты что и не женился никогда?
- Почему, женился и не один раз, но испытав все прелести женского насилия над личностью творческой, теперь перебиваюсь временными знакомствами, - высказался он, ответив сразу на все вопросы.
-  Да-да, - отвечал я, - но я не решился бросить жену, хотя до сей поры не пойму – зачем мне вся эта семейная кабала, когда вся любовь сосредоточена на кошке и собаке, а ты живёшь, как данник и вся семья ждёт от тебя лишь материальных благ, а твои интересы никому неинтересны.
- Ну-ну, - протянул друг и добавил, - очень редкостное явление семейно-счастливый писатель. Пытаются жить, подстроиться к желаниям жены и её капризам, но всё в непонимании статуса твоего в жизни, нет охранной грамоты государства в виде субсидий за вредность проживания писателя в чуждом ему мире. – Я не стал, не захотел, чтобы разговор перерос в жалобы на некие обстоятельства судьбы, в таком прекрасном месте отдохновения души, как полуостров Крым, сопряженным с настоящей дружбой мужской.
Кое-как отпросившись у друга на поездку в Феодосию, якобы по неким своим неотложным делам, пообещав вскоре вернуться, я прибыл в гостиницу, но любимой там не оказалось и потому, чуть отдохнув с дороги, отправился на пляж, справедливо решив, что молодой девушке больше деваться некуда. Но лучше бы я туда не ходил, проще было дождаться её в номере, чисто прибранном горничной и потому обстановка в нём не посеяла в моей голове никаких ревнивых подозрений. Все свои головные боли я обнаружил на пляже и уже на подходе к морю увидел свою любимую в окружении сразу троих молодых людей, спортивного сложения и весёлого нрава. Это я ощутил, когда подошёл к этой компании вплотную и остановился за их спинами, а они отчего-то хохотали, озирая глазами морские дали. Неловкое положение стороннего наблюдателя чужого веселья продолжалось недолго, группа, вдруг, сорвалась с места и уплыла в море, так и не заметив моего скромного присутствия. Я присел на лежак, который был завален одеждой купальщиков и стал ждать с моря погоды, надеясь, что выходить из воды молодёжь будет лицом вперёд и тогда она наверняка увидит меня. Так и случилось, Ева выскочила из воды и побежала ко мне, чмокнула в щёку и будто бы с сожалением спросила:
- А ты уже совсем приехал?
- Как видишь, а ты не ждала? – в моём вопросе звучал ответ.
- Нет, ждала, но не так скоро, - подёрнув плечиками, ответила она. Чтобы отодвинуть время других вопросов и ответов, я предложил пойти домой, сославшись на то, что успел соскучиться. Она быстро собралась и, махнув мальчишкам рукой, пошла за мной, опустив голову, будто мною арестованная.
После недельного поста в любовной сфере, я отвёл свою душу в постели, но не почувствовал полного удовлетворения в блаженстве – перед глазами маячили фигуры сразу трёх соперников. Ева тоже не особенно пыталась доказать свою страстную ко мне любовь, ей тоже мешали какие-то воспоминания. Телесное напряжение отошло, а вот мысленное ещё более возроптало:
- У тебя столько ухажёров, как ты с ними справляешься, - начал я допрос, арестованной мною юности.
- Они сами по себе, а я только участвую в развлечениях, - насупилась Ева, - но я ведь тебе не жена, - добавила она весомый, как камень аргумент.
- Нет, конечно, но пока мы с тобой дружим, можно не заводить новых знакомств? – спросил или попросил я.
- А я и не заводила, они сами образовались вокруг меня, но я не позволяю им ничего, кроме дружбы. Они для меня просто хорошие ребята и мне с ними нескучно.
- А со мною как, скучно? – продолжил следствие я.
- Ты – это совсем другое дело. Ты мне даришь минуты радости, так что не омрачай счастье нашей встречи, - совсем по-взрослому ответила Ева. Крыть было нечем и я заткнулся потому, что не имел никаких доказательств измены или хотя подмены её отношения ко мне. Я поцеловал её и, пожалев о своей старческой подозрительности, отправился в ванную подумать о желаемом выходе из ситуации, которая затянувшись, грозила разлукой с милой девочкой, чего мне совсем не хотелось. Вода освежила мою голову, растрёпанные мысли обрели некий порядок и возникло решение больше не приставать к любимой с расспросами. Время клонилось к вечеру, и мы переодевшись в платье не пляжного покроя, спустились в гостиничный ресторан, решив поужинать и хоть как-то явить себе радость и устранить горечь из нашей не совсем весёлой встречи. Всё это быстро образовалось само собой – я утешился её присутствием рядом со мною, она щедрым угощением стола и мы, забыв обо всём на свете, принялись веселиться. Настроение поднялось и это был лучший выход из плена ревнительной подозрительности, а она, как мне показалось, и не думала унывать из-за каких-то не совсем приятных вопросов. Она опять много танцевала, на неё были устремлены взгляды многих мужчин из полутёмного зала, а я блаженствовал от мысли, что это чудо юности и красоты принадлежит мне, пусть временно, но всё-таки мне. Таковы мужчины, даже зная о том, что всё на свете со временем проходит, но быть первым в какое-то мгновение этого времени – нет более приятного чувства.
Дни потекли благолепной красотой из моего взгляда на жизнь южного моря и красивых людей, временно обживающих его берега. Мы с Евой тоже вели жизнь беспечно влюблённых людей в светлые дни и тёмные ночи Крыма, купались и плавали в ласковой воде Чёрного моря, не замечая угроз нашему счастью со стороны окружающего мира, про существование которого мы попросту забыли. Но он, этот мир, находился рядом и пока не напоминал нам о себе, не вторгаясь в наше маленькое единение никак и ничем, разве только лёгким шумом морского прибоя и многоголосицей крикливых чаек. Тайны бытия, конечно, существовали, но где-то там, где море загадочно смыкалось с горизонтом, ведь именно оттуда приплывала моя любимая после изрядного отсутствия на суше, в сопровождении своих поклонников, которые на пляже отсутствовали, но где-то же они с Евой встречались и творили какое-то веселье, потому как она возвращалась из дальнего плавания радостно-усталая, с полным отсутствием внимания ко мне и устраивалась на лежаке, а её ухажёры, не выходя на берег, отправлялись назад к горизонту. Я был бессилен помочь себе в разгадке путей её путешествий потому, что не умел плавать и не мог узнать о месте их таинственных встреч. Спрашивать об этом Еву не хотелось, я предугадывал появление блаженной улыбки на её лице в ответ на мой вопрос. Тайна оставалась неразгаданной, а попасть в место её нахождения было невозможно, слияние моря с небом существовало, но где-то очень далеко и эта узкая полоса ширилась таинственным образом отделяя меня от моей милой девочки.
Но вот случилось, а что собственно случилось? Да то, что крыша моя гениальная съехала в сторону чего-то необъяснимого. Как-то я особенно долго ждал свою жемчужную ныряльщицу в глубины моря, мне недосягаемые, истомился ревностию, договорился с лодочником на станции и отплыл, но куда? А туда, где небесная даль смыкается с морем и там, мне так думалось, должна обнаружиться моя красавица - на краю моря или неба, но где-то же она должно быть. Моторка прытко мчалась к горизонту, но коварная черта отдалялась на расстояние нашего приближения к ней. В погоне за призрачным намёком своей надежды на какие-то события прошли часы и лодочник, наверное, похожий на Харона – в бороде и чёрный от загара, спросил:
- Вы что-то потеряли?
- Да, потерял надежду и девушку, - потеряно ответил я.
- Девушек надобно искать на берегу, на том, и надежда тоже на суше обитает, - и он махнул в сторону, оставленной нами земли. Море ей не переплыть. Ну что, назад пойдём? – Доводы его показались убедительными и я согласился прекратить поиски горизонта. Прибыв к берегу, я обнаружил свою потерю, загорающей на лежаке, не сказать, чтобы очень взволнованной моим отсутствием, но всё-так сумевшей задать вопрос по существу:
- Где ты был?
- На лодочке катался, до горизонта и назад, - ответил я довольно честно.
-  И что там есть? – задала она чисто материальный вопрос.
-  А, так ничего – пустота, - моя рука мотнулась в той пустоте.
- Тогда зачем туда плыть, лучше просто купаться. Может в кафе сходим, пить хочется.
-  А, что там не угощают? – вдруг спросил я.
- Где там? – вопрос стоял в её удивлённых глазах.
- За горизонтом, хотя сказали, что море переплыть невозможно. Ладно, пойдём пить. Горизонт познаний всё равно недостижим, - высказывал я попутные мысли.
Бармен встретил нас, как родных, хотя мы виделись впервые, сделал коктейли и толи спросил, а может сказал Еве непонятные мне слова:
- А, я тоже сюда перебрался, тут народ почтенный – пьют, гуляют, но тихо, без скандалов и платят хорошо. А на том берегу сплошь шпана отдыхает, сами в лаптях, но гонору выше крыши. Здесь спокойнее. Вам ещё чего-нибудь подать? – Любимая попросила мороженного, а я уставился на содержимое своего стакана, чтобы скрыть недоумение, вызванное словами бармена, отразившихся на моём лице гримасой олигофрена.
Поздно, но стало понятно, что за горизонтом земли нет, а место, где часто скрывается моя милая, находится где-то рядом, просто мир моей любви уменьшился до территории одного пляжа, ресторана и гостиницы, а в ней комнаты и кровати, где и поместилась моя жизнь на некоторое время любовного безумия. Безумие тоже когда-нибудь кончается и мир обретает широкие очертания и там находится место многим человеческим чувствам, кроме плотской любви, а огромность площадей моря и побережья дают право на интересные находки, о которых ты не желал знать в беспамятстве страсти брачного периода. После кофейных посиделок что-то уже не очень хотелось на пляж и мы в молчании отправились в гостиницу, будто предваряя событие, которое ещё не случилось, но готовилось произойти, а может уже произошло без нашего ведома или без моего, в крайнем случае. Напряжение в наших отношениях нарастало, отчего оно пришло было непонятно и потому молчание стало единственно правильным повелением со всех сторон вокруг нас. Доказательство чьих-то измен отсутствовало, ревность только буравила мозг, но не глаза и уши, фонтанировала чувствами и питалась фантазиями на эту тему и жила во мне без всякого выхода и результата. И мы, придя в гостиницу, прилегли отдохнуть от всего сразу и, не касаясь друг друга, забылись в дремотном состоянии побега от проблем нами самими выдуманных, как-то осуществлённых, но кем и как – это оставалось в ещё не случившемся будущем.
Мужик, что бык, втемяшится в башку…и писатель тоже не исключение в этой теме, но как-то неудобно было держаться орлом, не полагаясь на чувства и хотелось довести дело до конца, но какое это было дело и какого завершения требовало – никто не знал, но как призрак измены возникали в моей, воспалённой ревностью голове всё те же спортивные фигуры пловцов, что откуда-то из неизвестной дали возвращали мою любимую после заплыва к горизонту. Требовалось об этом узнать? Не знаю, но хотелось, а вот почему тут уже надобно быка спросить, которому втемяшилась в башку такая блажь.
Вечер прошёл довольно спокойно, мы опять посетили ресторан слушали музыку, Ева танцевала, а я наблюдал, попивая вино и мечтая о каких-то мирах, где люди живут парами, как птицы и нет многолюдных пляжей и горизонтов, что скрывают малые и большие тайны от людей, обеспокоенных движением ветра, который гуляет в головках юных прелестниц, уклоняя их сердца к измене. В этих местах фантазийных раздумий я соприкасался с бессмертно-трезвыми строками Хаяма (Нет в женщинах и жизни постоянства? Зато бывает очередь твоя…), но сейчас я даже не пытался эти строки отождествить с собою, хотя раньше эти слова нравились мне своим точным цинизмом в отношении к жизни. Ночь явилась не слишком бурной страстью, как мне показалось, подозрительность лишила меня свободы действий и я не мог ощущать себя господином женщины, а чувствовал себя рабом любви.
В результате всех моих, пока ещё необоснованных сомнений в верности милой девушки (далась мне эта верность, где её нынче сыскать), я решился на очень скверный поступок и когда по выходу на пляж моя милая уплыла за горизонт, отправился в кафе спросить бармена о других местах времяпрепровождения отдыхающих, упомянутых им в недавнем разговоре с Евой. Разговор начался не сразу, остатки порядочности спорили с моим подленьким желанием отыскать доказательства измены. Но выпив пару крепких коктейлей и утопив в алкоголе свою скромность, спросил кудесника-виночерпия:
- Где вы могли видеть мою девушку? В прошлый раз мне показалось, что вы знакомы?
- Девушки, особенно красивые, запоминаются лучше других предметов потому, что о них приятно вспоминать, - лирическим отступлением начал разговор бармен Юра (мы успели познакомиться на всякий случай). – Вот там, - он махнул рукой в сторону пляжа, - за мысом, на вершине которого красуется античный бельведер, море имеет продолжение и там тоже есть пляж, о коем я и упоминал в недавнем разговоре с вашей подругой. Там я работал в открытой кафешке и несколько раз обслуживал вашу красавицу.
- А с кем она туда приходила? – не удержался я задать глупейший вопрос. но бармен оказался на высоте моральных устоев:
- О, этот вопрос деликатный и я отвечать не стану. Пляж, солнце и хорошенькая женщина и ответы здесь не всегда помогут в поисках истины потому, что она в этих местах напрочь отсутствует. Хотя обозреть ту сторону пляжа можно, заберитесь на горку и всё увидите сами. Могу дать бинокль – это подарок отца, он был военным и я всюду вожу эту вещь с собою, - он вынул из шкафчика настоящий полевой бинокль, вручил мне, добавив, - не забудьте вернуть, когда ваше любопытство остынет. Вещь мне дорога, как память. Думаю, когда всё пройдёт, а все события и даже безумные имеют свой конец, надеюсь, мы вместе посмеёмся на вашими тревогами и сомнениями в желании обессмертить случайности этой жизни. – Не вняв мудрости бармена, наученного опытом пляжных встреч и расставаний, вооружившись биноклем, я ушёл по пляжу к мысу моей надежды на что-то нежданное, что, однако, может подарить моему сердцу и мыслям покой.
Нескоро я взобрался на горочку, только с виду казавшейся невысокой, уселся отдохнуть в беседке типа античного бельведера и оттуда увидел другую часть пляжа, скрытую от глаз людей, гуляющих внизу, как с той, так и с другой стороны. Отдышавшись, навёл бинокль на соседний пляж и стал искать то, что ещё не совсем потерял, но и очень надеялся не найти, но, увы, моя пропажа нашлась почти сразу и в окружении всё тех же спортивных парней в количестве трёх фигур. Я подсматривал и мне не было стыдно – в конце концов пляж место общественное, а бинокль не замочная скважина. Так я успокаивал свою совесть, да и мои действия были лишь ответом на коварство моей, пока ещё, любимой. Ничего интересного в наблюдении за молодыми людьми не находилось, они махали руками, беззвучно хохотали, купались и всё это происходило так близко, протяни руку и ухватишь Еву за тонкую талию, но отрываешь бинокль от глаз и видения исчезают и потому постоянным его назвать было нельзя и казалось, что отрывочные сюжеты измены существуют только в бинокле – такую надежду я питал до поры, когда молодые люди влезли в шорты и, накинув рубахи, пошли с пляжа прочь, прихватив с собой мою красавицу. Они шли гуськом, позади всех семенила Ева. Финал этого исхода завершился для меня совершенно неожиданно. Группа подошла к зданию неброского отеля, выросшему на побережье, среди разросшихся платанов, ещё помнящих весёлые советские времена, как и сама гостиница и исчезли за, наверное, скрипучими дверьми, а бинокль не смог показать мне дальнейшие события, которые должны были там произойти, ведь зачем-то люди туда вошли. Первым моим желанием было помчаться с горы и что-то увидеть, узнать всю глубину обмана, который мог бы остановить моё жаром дышащее сердце, но я сурово усмирил это юношеское побуждение и ушёл с горочки в противоположную от произошедших событий сторону, а когда спустился вниз развеселился и захохотал, будто внезапно лишившись разума. Походка моя стала молодецки лёгкой, а когда вошёл в бар, беспокойство исчезло и мир вокруг, как мне показалось, просветлел. Бармен, приняв бинокль, спросил:
- Помогло чудо техники? Увидели, что желали видеть?
- И даже то, чего видеть не хотелось, - ответил я и попросил виски. Бармен плеснул на дно стакана, но я показал на пальцах, что нужно бы добавить, и он наполнил посуду до краёв. Опрокинув стакан американского самогона прямо в животрепещущий организм насмерть обиженного человека, я присел за стойку и стал ждать растекания огненной воды по телесной периферии, надеясь, что часть её попадёт в мозг и затуманит безумное чувство мстительного разума. Так и случилось, через некоторое время мне показалось, что всё случившееся произошло не со мной, и моя жизнь существует отдельно от действительности. Мы ещё о чём-то болтали с барменом, упоминали об излишках свободы, выпавшей на долю неискушённого люда, но не касались ни вольного женского поведения, ни мужского самолюбия. Потом я ушёл в гостиницу, где и решил сразу уехать к другу и провести там оставшееся время, хотя этого времени мне никто не назначал. Даже изрядно оглушённый алкоголем, я пожелал поступить по-джентельменски, так мне показалось, - предупредил метрдотеля о своём отъезде, но заплатил ещё за сутки проживания, чтобы моя красавица могла, не спеша, собраться с вещами и мыслями о будущем и даже оставил ей немного денег, положив их на видном месте, подумав, что тоску обо мне ей помогут разогнать посиделки в ресторане.
Совершив уйму благородных поступков, я покинул своё временное пристанище не то, чтобы с горьким чувством разочарования, но с тревогой незавершённости какого-то задуманного дела, может быть мной или кем-то другим, но не доведённого до желаемого конца. Уже в дороге к другу я вспомнил об этом деле – Веня просил написать рассказ о море, солнце и любви, а я даже ни единой строчкой не постарался ублажить это его скромное желание. А что, если я напишу о событиях, со мной произошедших, немного привру для приятного чтения, но без этого ни одна творческая мысль в повесть не втиснется, а тут всё было и совсем недавно и я, как мне показалось, ощутил на своей ладони тепло руки моей милой девочки и подумал, что это и есть благословение на предание бумаге тайны наших незаконченных свиданий. И название повествованию будет – РАССКАЗ – вот так просто и от души.
                30.11.2022год, Талгар.