Подруга

Говорят, плох тот друг, у кого много друзей. Но и по-другому говорят тоже :«Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Так чему верить? Как лучше? И есть ли у меня настоящие друзья? А какими они должны быть? Есть ли эталон дружеских отношений? Если вы думаете, что эти вопросы я ставлю кому-то, то ошибаетесь: это я сама пытаюсь понять, для кого из тысяч людей, с которыми я была знакома в разной степени, я была или остаюсь настолько близким человеком, чтобы он искренне мог сказать: «Она моя подруга».
Если человек разменял седьмой десяток лет, то за эти годы, конечно, много воды утекло. Менялся возраст, а с ним и представление о дружбе. Менялась среда обитания. Кого-то мы теряем, потому что поменяли школу, а потом школу на вуз или работу, а кто-то навсегда ушёл.
Попытаюсь вспомнить, с кем я была рядом, какой я была под-ругой, и какая я подруга теперь?
Думаю, что со мною всегда было нелегко. Об этом мне периодически напоминают окружающие, в том числе и те несчастные, которые считают меня своей подругой.
Если бы мне дали задание написать на себя характеристику, как на подругу, я бы, ей богу, затруднилась. Это – не кокетство. Я на самом деле не знаю, какая я подруга.
Придётся начинать с начала, то есть, с детства. Очертить «подружеский» круг. Конечно, самая первая и самая любимая – Наташа Бадикова, моя соседка, с которой мы жили окно в окно и душа в душу. С ней прошло всё моё детство. Точно помню, что с ней мы ни разу не поссорились и ни разу не разлучались лет с 4-5 и до того момента, как закончили школу. Мы были очень одинаковыми по притязаниям, нам нравились одни и те же игры. Мы легко договаривались о том, во что будем играть, и никогда не оскорбляли друг друга. Обе не посещали детский сад. Это было обычным делом. У Наташи мама была домохозяйкой, так как в семье было трое детей, и Иван Матвеевич, отец семейства, считал, что у тёти Шуры и так много работы. А с нами, то есть со мной и сестрой, когда родители были на работе, была баба Ганя, мамина мать.
Родителей устраивала наша дружба: мы играли так тихо, что о нашем присутствии нередко просто забывали. Мы часами рисовали для самодельных картонных кукол бумажные наряды, потом ходили с «дочками» друг к другу в гости. Играли роли врачей, учителей, продавцов, дочек-матерей и т.д.
Когда выходили на улицу, к нам присоединялись соседские дети, и мы подолгу играли в подвижные игры, находя развлечения и зимой, и летом. О таких вот «личных» в хорошем смысле друзьях я писала в «Повести для семейного чтения».
В школе у меня класса с шестого была одноклассница Нина Солонина, с которой мы некоторое время сидели за одной партой. А потом меня пересадили, как примерную девочку, к озорнику-мальчишке для укрепления дисциплины. Кстати, этот самый «озорник» потом станет…моим мужем, которого я буду продолжать воспитывать ещё десять лет, до развода.
Но с Ниной мы продолжали поддерживать отношения, вместе возвращались со школы, иногда заходили к ним домой. В первый раз я никак не хотела идти, но вышла её мама и как-то очень просто, как будто мы были давно знакомы, позвала нас: «Что же вы не заходите, там уже мужчины щи едят, и блинчики бабушка домазывает». Через несколько минут, я и не заметила, как, мы, вымыв руки, уже сидели за столом и разговаривали с её старшим братом – десятиклассником Валентином, дядей Мотей, бабушкой и мамой Нины. Не было никакой неловкости, хотя я была трусихой, и никогда ещё не ходила в чужой дом без родителей.
Семья, как я поняла, была очень бедной. В единственной комнатке спали родители и дети, в крохотной кухне – бабушка. Позже, став взрослой, я в полной мере оценила их душевную щедрость, терпимость, трогательно предупредительное отношение друг к другу. Им помогала переживать все трудности и неудобства любовь, не иначе. Почему-то мне нужно было всё это. И они не прогоняли меня даже намёками. Я бы почувствовала, что «не ко двору». Трудно вспомнить, что нас связывало, но почему-то мы были нужны друг другу. Вместе нам было лучше, чем врозь. Потом началась взрослая жизнь, у каждой – семья, учёба в институте, новый круг общения – обычная история. При встрече на улице мы можем с удовольствием поболтать, сколько позволяет время, даже обмениваемся телефонами и даже обещаем звонить, но пока так ни разу и не встретились. А жаль.
В институте, конечно, тоже завязались новые знакомства, некоторые из них даже были дружескими. Интересно, что мои новые подруги были тоже из бедных семей. Сейчас, когда расслоение по материальному цензу вроде никого и не удивляет, это было бы естественно. Но ведь в советское время, в глубинке, не было такого откровенного деления на богатых и бедных. Или было, но об этом не принято было говорить. А я просто инстинктивно чувствовала «своё место». Почему именно скромные иногородние девчонки тянулись ко мне? Думаю, им было одиноко на чужбине. Кроме того, я была старше их в среднем на два года, так как до поступления в институт я два года работала. Они звали меня «мамочкой». Это запечатлено на фотографиях, которые они мне дарили.
Особенно много воспоминаний связано с Таней Любчик из с. Ростоши Воронежской области и Таней Жилинской из Балашова. Т. Любчик как-то сразу привязалась ко мне и ходила за мной первое время, как привязанная. Когда мы пришли к нам домой, она, увидев мою маму, всплеснула руками и со слезами в голосе сказала: «Вы не представляете, как похожи на мою маму!» Мамин тёплый приём совсем растрогал её, и она бывала у нас при любой возможности и с огромным удовольствием. Первое время ей особенно была нужна поддержка, потому что она, как все домашние девочки, очень тяжело переносила отсутствие всего домашнего. Я с удовольствием взяла на себя роль няньки, утешала, подбадривала и баловала домашними гостинцами. К Новому году у неё в общежитии появился парень, и она осталась праздновать в общежитии. Меня на посту няньки вполне заменил Вася, но наши дружеские отношения сохранялись до окончания института.
С Таней Жилинской мы готовились к экзаменам. Я уже была замужем, жила в семье мужа, поэтому чаще готовились у неё. По моим лекциям, с моими комментариями. Чтобы лучше запомнить, Татьяне нужно было читать самой, а я с удовольствием дремала под её бормотание. Но спать нужно было так бдительно, чтобы в любой момент, когда она спросит: «Ты спишь что ли?» бодро повторить последнюю фразу. Она успокаивалась и продолжала читать. Экзамены при этом я сдавала не хуже неё.
Встретившись по случаю 30-летия окончания института, мы, «девчонки», с трудом узнавали друг друга. Выпив в ресторанчике «777», рассказывали о себе. Совсем счастливых среди нас не оказалось. Я на тот момент была самой счастливой: у меня были дети, муж, работа, дом. У многих не было и этого. У Любчик был второй брак. С мужем было всё в порядке. Но из двух сыновей один был нормальным, а второй находился в интернате. Это перечёркивало всё и сделало её несчастной навсегда. Жилинская после неудачного замужества одна растила сына, жила в Волгограде, вдали от друзей и родного города. Татьяна Дементьева – наша однокурсница – кандидат наук, девочка из интеллигентной семьи, умница, так и прожила одна.
Тёплые воспоминания остались от отношений с Валей Горобцовой (Авдеевой). В институте мы не были, что называется, неразлей-вода, но всегда во взгляде её я ощущала теплоту и готовность поддержать отношения. Когда мы встретились с ней после гибели моего мужа, она утешала меня. Делала она это очень деликатно и своевременно: я уже была близка к безумию от горя и отчаяния. Я никого не хотела ни видеть, ни слышать. Но она нашла слова, которые дошли до моего еле теплящегося сознания. Может быть потому, что говорило её, не менее страдающее сердце: она похоронила взрослого сына. А что может быть ужаснее для матери?
Помню, как она сказала: «Легче тебе, может, и не будет, но ты научишься с этим жить. Не ходи на кладбище часто, не тревожь его дух. Отпусти его. Так будет легче и тебе, и ему». Думаю, что это мне помогло. До этого я просто сходила с ума: ходила каждый день на кладбище, рыдала, разговаривала с ним, видела его каждую ночь во сне.
Были, конечно, близкие люди и на Кавказе, где мы жили после окончания института. И хотя наши отношения были в силу обстоятельств непродолжительными, но это были, безусловно, дружеские отношения. Только близкие друзья могли приехать за тысячу с лишним вёрст, чтобы привезти документы и деньги, оставшиеся по месту моей работы в Сурхахах. Аушев Хаматхан Исраилович был моим директором всего неделю. Он принял мои документы, отдал нам свою квартиру и переехал в г. Назрань с семьёй, так как его назначили директором техникума. Мы иногда приезжали по их радушному приглашению к ним в гости. Его жена Маржан Халитовна – красивая добрая женщина – учила меня готовить национальные блюда, рассказывала о местных традициях и обычаях.
Мы уехали, не дождавшись, когда мне выплатят отпускные и декретные, так как приближался срок родов, рисковать мы не стали, но оставался риск не получить трудовую книжку и деньги. Каково же было наше удивление, когда получили телеграмму от наших ингушских друзей, что они всё сделали и просят разрешения приехать. Это был настоящий дружеский жест. Все наши родственники встречали их, как самых близких людей. Были и прогулки на катере по Хопру, и тёплые воспоминания. Нашей дружбе не суждено было прожить долго: распалась Чечено-Ингушская республика, началась затяжная Кавказская война, которой не видно конца, мы много раз меняли места жительства.
Конечно, самая постоянная роль подружки связывает меня с людьми, работавшими со мной в Балашовской школе № 6. Более 35 лет мы знакомы со многими, но наиболее тесные отношения, подкреплённые разными событиями, сохраняются до последнего времени с библиотекарем Панкратовой Верой Ильиничной. Мы очень разные во многом, но постоянно нуждались друг в друге, поддерживали, помогали: передавали «по наследству» друг другу одежду наших детей. Она помогала собирать мне домашнюю библиотеку. Связанная по роду своей работы с книготоргом, она немедленно сообщала мне о новинках, а зачастую просто приобретала для меня книги. Надо сказать, что книги, особенно подписные издания, были дефицитом. И даже книги из разорённой профсоюзной библиотеки я «спасала» от сдачи их в макулатуру по «наводке» Веры Ильиничны. Она снабжала много лет меня и всех моих детей учебниками. Это тоже было сопряжено с определёнными трудностями. Она находила для меня нужную литературу даже тогда, когда её не было и не могло быть в школьной библиотеке. Мы знали всё о личных и сердечных делах друг друга. Провожали в последний путь близких людей и просто общих знакомых. Мы обе долгое время жили в бедности. Поэтому помощью друзей особенно дорожили. Я тоже старалась помочь, чем могла. У меня, где бы я ни жила, обязательно был огород, сад, а значит, были овощи и фрукты. Мне было приятно порадовать её семью плодами моего труда, свежими, с грядки, а нередко и консервированными.
Встречались на моей территории, так как роль гостьи и путешественницы мне всегда не нравилась. Я предпочитала быть принимающей стороной.
Несмотря на длительность и искренность наших отношений, они в большей степени имели конъюнктурный характер. Но это устраивало обе стороны. Да и устраивает до сих пор. Сейчас меркантилизм в наших отношениях исчез сам по себе, так как проблемы по раз-ным причинам либо отпали, либо решаются по другим каналам, но я по-прежнему рада, когда Ильинична приходит в гости. Интересно, обладаю ли я в её представлении статусом подруги?
Первыми подругами, настоящими, с которыми мы душевно были близки, стали мои подчинённые – старшие вожатые Болотникова Светлана Фёдоровна и Мельникова Валентина Дмитриевна. Я была их непосредственной «начальницей» - заместителем директора по воспитательной работе. Совместная творческая, требующая самоотдачи работа сблизила нас. Потом стали «дружить семьями». Позже, когда в семьях у одной, потом у другой, третьей наметились охлаждения, а потом и распад, мы сблизились ещё больше: было кому поплакаться в жилетку. Вместе легче было переживать неприятности, которые сваливались на нас дома и на работе. Мы стали ездить на море (тогда это можно было позволить себе на нашу скромную учительскую зарплату). Море покорило меня, и я грущу до сих пор, что не могу побывать в Лазаревском, например, где мне нравилось больше всего. Койко-место стоило 1 рубль в сутки, на еду сбрасывались по три рубля на день, умудряясь покупать на обед по две порции шашлыка, а вечером ещё и фрукты или арбуз. Валентина была у нас казначеем, так как всегда слыла большой экономкой, и денег на ветер, в отличие от нас со Светланой, не бросала. Однажды по этой же причине она отказалась оплачивать нашу «прихоть», как она выразилась, - курицу – гриль, которая для нас в то время была экзотическим деликатесом. Мы очень на неё разозлились, но сделать ничего не могли: деньги, предназначенные для похода в бар, были у нашего казначея. Выпив в баре сока, мы, злые, как кошки, которых отогнали от миски со сметаной, плелись домой, по дороге выслушивая нравоучения. Я, видно, очень была взбудоражена, потому что стишки из меня всегда «высыпались» в минуты душевного волнения.
Чтобы стало понятно их содержание случайному читателю, расскажу поподробнее о Валентине. Мы, конечно, любили её, но по-стоянно прикалывались над её прижимистостью.
Например, при наличии относительной свободы в средствах, она могла по нескольку лет носить одну юбку или комбинацию, которую она надевала ещё под свадебное платье. И это тогда, когда она уже пережила развод! Она штопала…подследники! Однажды, когда мы со Светой приехали в очередной раз к морю с весьма скромным бюджетом, надеясь в случае необходимости, перехватить денег у более благополучной Валентины, она вечером скорбным голосом заявила: «Ой, девочки, у меня такое несчастье!» Сердца наши ухнули одновременно от нехорошего предчувствия: деньги, наверное, украли! Вот и одолжились! А она, всё так же огорчённо-задумчиво продолжала сокрушаться: «Весь вечер штопала подследники, а они, гады, на следующий день развалились!» От шока мы со Светкой оправились не вдруг. А когда до нас дошёл смысл «трагедии» нашей экономки, мы посмеялись от души.
Была у нашей подруги ещё одна особенность: она терпеть не могла поспешности. Если мы начинали подгонять её, собираясь на пляж или на прогулку, она злилась и грозилась, что вообще никуда не пойдёт. За это она от меня получила прозвище Тортила. Надеюсь, помните черепаху из «Золотого ключика»?
Между прочим, воспитанием нашим Валентина занималась систематически. Когда она узнала, что на обед мы намерены брать помимо прочего ещё и шашлык, она категорично заявила: «Выбирайте, девочки, или-или. Всё сразу – это слишком!» И хотя шашлык стоил всего 55 копеек за порцию, убедить её нам не удалось. Шашлык она демонстративно игнорировала.
Так вот, стишки, которые я состряпала в порыве голодного от-чаяния и по совокупности впечатлений:
Старушка Тортила на свете жила,
Как старый Гобсек скуповата была.
Носила подследники тысячу лет
И даже шашлык не брала на обед.
Всю зиму потом мы вспоминали счастливые дни, проведённые у моря, а с начала четвёртой четверти уже начинали собираться к отъезду: шили халаты и купальники, собирали деньги, устраивали домашние дела, и в августе уже снова устремлялись к мечте. А зимой:
Ты помнишь август тот и синий моря плеск,
И бездорожье то и возвращенье это.
И встречу на перроне среди рельс…
Четыре четверти всего, и снова лето.
В течение учебного года мы периодически устраивали приём-ные дни. Чаще всего -  у меня по понедельникам. Потому что выходной у меня был не в воскресенье – я вела в школе клуб выходного дня. А по понедельникам я готовила что-нибудь экзотическое, вкусненькое. Они это ценили, а у меня была возможность повыпендриваться.
Но 17 декабря 1984 года Светлана скоропостижно умерла от опухоли мозга. Этой красивой, яркой, цветущей женщине едва исполнилось 30 лет. Я оплакала её за год до её кончины, когда мы с Вален-тиной возвратились из Саратовской клиники, где оперировали Светла-ну. Посмотрев на неё, я почувствовала неотвратимость беды. Мы мол-чали с Валей всю обратную дорогу, перебрасываясь только самой необходимой информацией. Дома, в пустом нетопленом доме, я долго рыдала. Эти рыдания были похожи на вой. Я рыдала, курила одну сигарету за другой и писала стихи. Их было много. Это было прощание. Ровно за год до печальной развязки, 23 декабря 1983 года было написано вот это:
Сиротеют не только дети.
Сколько их, очень взрослых сирот,
Вот на этом, на белом ли свете,
Одиноко стоит у ворот.
Схоронивших, потерянных, брошенных,
Не замеченных шумной толпой,
Разлучённых бедою непрошенной.
Мы вдвоём, но сироты с тобой.
Мы остались, а третья, весёлая,
С добрым сердцем и буйной красой,
Будет облачком плыть над просторами
И в сердца возвращаться тоской.
В те сердца, что сиротами станут,
Что покой потеряют земной.
Не забуду, скорбеть не устану.
Вечно образ твой будет со мной.
Десяток стихов был написан за три-четыре часа. За это время я прожила целую жизнь. Я стала не старше, а старее. Сейчас, перечитывая стихи, я ощущаю, как менялось моё настроение от первого стихотворения к последнему. В нём наряду со скорбным мотивом присутствует что-то неуловимо оптимистичное. Позже, пережив ещё немало потерь, я поняла, что без такой надежды выжить в горе невозможно.
Рвала клубнику рано, до тепла.
Придёт Светлана, будет угощенье.
Заваривала чай, пирог пекла
И ставила на стол своё печенье.
Рвала цветы и в дом несла букет:
То звёзды флоксов, то настурций пламя.
Погасли флоксы, и настурций нет,
И нет тебя, весёлой, между нами.
И нас не будет. Но других цветов
Огни весёлые зажгутся понемногу.
Так было в прошлом, в дни седых дедов,
И будет после нас. И слава Богу!
Нашей дружбе угрожал распад ещё до смерти Светланы. Дело в том, что с появлением в микрорайоне улицы Нефтяной новой школы №14 из нашей школы перевели туда не только часть детей по месту жительства, но и часть учителей примерно по тому же принципу. В.Д. проживала как раз там, в доме № 52, кв. 6. Ещё один мой друг, учитель физики Смирнов Валерий Семёнович, тогда сказал: «Ну и хана вашей дружбе». Я возмутилась, но его пророчество начало сбываться довольно скоро: не совпадал режим работы, всё меньше желания было ехать без уверенности застать хозяйку дома. О мобильной связи тогда ещё не знали. Со смертью Светланы мы с Валентиной отдалились друг от друга ещё больше.
Она сошлась с иногородним мужчиной. Я ничего о нём не знаю, кроме того, что его звали Сашей. В ноябре 2011 года он умер. Узнала я об этом случайно, от постороннего человека. Мне стало горько от того, что даже в беде мы не вместе.
Людмила Фёдоровна Уварова – пожалуй, единственная подруга, с которой, на мой взгляд, нас связывает много общего, несмотря на разницу в возрасте в 11 лет. Когда я пришла учителем в шестую школу, Уварова, тогда ещё Полянская, училась в 7 классе. Когда она закончила 10 класс, её оставили лаборанткой кабинетов физики и химии. Я подбила её сменить работу лаборантки на работу старшей вожатой: и педстаж будет идти, и в институт легче поступить по направлению. Она согласилась. Работала она очень добросовестно. По долгу службы мне приходилось тесно контактировать с ней. Не было ни разу ни одного пункта, по которому её можно было бы упрекнуть в неисполнительности.
Вскоре она вышла замуж. Я причёсывала её, одевала к свадьбе и плакала. Не знаю, почему, но мне очень не хотелось отдавать эту славную девочку этому явно безинтеллектному человеку, ниже её достоинством. Вся их жизнь проходила у меня на глазах. Они много трудились. Но её муж был военным-контрактником, вечно пропадал на службе, а она одна в неблагоустроенном доме, с маленьким Сашком на руках, должна была заботиться и о тепле, и о еде. Дом они купили в забытом богом углу, в Козловке. Добираться в центр и на работу в школу, куда она вышла после декретного отпуска, было очень непросто. Когда купили дом рядом со школой, закончила институт (заочно, продолжая работать), стало полегче, но родился второй ребёнок – Иришка. Людмила стала учителем русского языка и литературы. А это значит, вечные планы уроков, пачки непроверенных тетрадей, педсоветы и т.д.
Вместе мы переживали измены мужей, разводы с ними. Хоронили близких, оплакивали свою судьбу. Трудно сказать, чья роль в чьей жизни была больше. Мы не считали. Она для меня столько сделала! Во-первых, она шила мне всё: сарафаны, блузки, костюмы, платья. Лет 15 я носила только её изделия. Она была личным парикмахером, лечила все мои болячки. Когда у меня появились двое приёмных мальчишек, она одевала их с ног до головы, передавая им вещи своего сы-на, которые она могла продать. Я просто не знаю, как бы мы обошлись без её помощи в те проклятые 90-ые годы.
Но и это всё-таки было хоть и очень важным, но не главным. Главное было в её душе, в её умении поддержать, даже как-то особенно помолчать. У нас общая концепция жизни, что ли? Делать так, чтобы людям было хорошо с нами.
Мы обе были огородницами, учились многим тонкостям друг у друга. Она выращивала шикарные розы. Теперь, после развода с му-жем, она живёт в благоустроенной квартире, без земли. Но каждый год ко Дню Учителя она дарит мне не букеты, а кусты роз. И это лучший подарок. Я летом постоянно хожу мимо них и, конечно, думаю о ней с благодарностью. Я и без этого, конечно, помню о ней и жду каждого её звонка или визита.
Ещё до моего ухода на пенсию она сменила любимую профессию учителя на работу, которая просто кормит её –закройщицы на швейном предприятии. Это случилось в трудное для неё время, когда умирал её отец. Она, не желая подчиниться самодурству директора, написала заявление по собственному желанию, хотя никакого желания не было.
Люда похоронила одного за другим родителей, любимого брата Николая Фёдоровича Полянского, нашего выпускника, совсем ещё молодого начальника милиции, которого уважал и хоронил весь город.
Она дала детям высшее образование. Обеспечила квартирами. Женила сына, выдала замуж дочь. Боже, сколько же может женщина!
Ну, какую роль я могу играть в её жизни, когда она так самодостаточна! И выходит, что это не я, а она в главной роли в нашей дружбе. 1 ноября 2012 года эта молодая, красивая женщина стала бабушкой. Её дочь Ирина родила девочку.
Есть много людей, с которыми я поддерживаю приятельские отношения. Они нужны мне, мне с ними, как и им со мной, хорошо, но я в их жизни не главная.
Живя 15 лет в Репном, я познакомилась со многими новыми людьми. С одними мы встречались раз в год, когда они приходили ко мне за рассадой. У других покупала сметану, молоко, яйца. С жившими рядом поддерживали добрососедские отношения. С некоторыми свела дружбу, познакомившись на автобусной остановке. В селе – это обычное дело.
Но вот каким-то загадочным образом отношения закрепились и стали сначала приятельскими – встречались на остановках, иногда шли вместе домой, задерживались, чтобы поговорить, потом появился повод зайти в гости. Так складывался новый тандем: Ишкова Зоя Петровна, Антипова Марина Владимировна и я. Нас объединяли три внешних фактора: все – приезжие. Я и Марина – из Балашова, Зоя – из Дагестана, беженка. Бежали из Каспийска от разгоравшейся Кавказ-ской войны. По образованию и призванию – педагоги. Все имели уча-стки земли и были огородницами.
По характеру, как оказалось позже, все очень разные, но у всех присутствовал учительский профессиональный авторитаризм. Проявлялся он по-разному, но именно он со временем привёл к тому, что Марина и Зоя постоянными спорами превратили наш тройственный союз в руины. Я исполняла при них роль миротворца, но успехи мои шли на убыль, и, в конце концов, я потерпела фиаско.
Зоя Петровна в Балашове работала в редакции местной газеты «Балашовская правда». Из неё получился хороший журналист, она стала обладательницей титула «Золотое перо», лауреатом многих конкурсов областного масштаба и Всероссийского конкурса «Экология России». Отдав журналистике 16 лет, она ушла из редакции, достигнув пенсионного возраста, но не потому, что «исписалась», а потому, что главным редактором был назначен человек, с которым по многим позициям она просто не сработалась бы. Очень горевала по этому поводу. Пришлось утешать её в стихах:
С началом новой жизни, со свободой!
Пришла она, прекрасная пора,
Когда в тепле мы, если непогода,
И день не в спешке с раннего утра.
Когда ты, наконец, увидишь солнце
В сиянии божественных небес,
А не в проёме тусклого оконца
Той жизни, где не может быть чудес.
Из тесного, прокуренного склепа –
В огромный мир, в который много лет
Ты из-за вечной спешки так нелепо
Не покупала сказочный билет.
Вперёд, счастливого пути!
Удач, здоровья и везенья.
Всё потерять и всё найти.
С Днём Возрожденья!
Не помню, по какому поводу З.П. зашла к нам домой впервые. Возможно, её привело к нам желание приобрести рассаду – неважно. Важно, что она вскоре стала своим человеком. Мы обе тогда курили (кстати, и бросили почти одновременно). Ей понравился мой муж Володя. Он был молчуном, но играл на гитаре, пел, тихо присутствовал в нашей компании, а если чувствовал, что нам хочется посплетничать, тихо исчезал. Да, вспомнила. Первое наше знакомство состоялось в её редакционной келье. Она готовила материал ко Дню Учителя, и ей в управлении образования порекомендовали сделать репортаж со мной. Она позвонила в школу, договорились о встрече, и я приехала. Так появилась статья обо мне «Без школы я умру». Это было не первое моё появление в газете. Ещё в школьные годы посещала юнкоровский кру-жок, писала сама, потом писали обо мне. В общем, это было продолжение. Я снова стала писать, обо мне тоже иногда что-то писали. Теперь в основном Зоя, так как она, как корреспондент, курировала темы образования.
Встречаясь чаще, мы больше узнавали друг о друге. Я узнала, что они вынуждены были с мамой и сыном Никитой выехать в никуда, спасаясь от взрывов и стрельбы. У них нигде никого не было, поэтому этим «никуда» оказался Балашов. Но в городе дома уже сильно подо-рожали из-за наплыва беженцев, поэтому они оказались в Репном, ближайшем пригороде. Купили часть дома в живописном месте, над Затоном.
В первые годы было очень тяжело. Тяжело было даже мест-ным. Вот эти тяготы тоже сближали нас. Не зря ведь говорят, что на миру и смерть красна. Постепенно обустраивались. Сын закончил муз-училище, институт, женился, но, как и у большинства молодых сего-дня, брак распался. Внучка осталась с матерью, а бабушка Зоя, отец и маленькая Вероника стали заложниками самодурства невестки, которая каждый раз ставит им новые условия для возможности общаться с ребёнком.
Какое значение всё это имеет для характеристики меня, как подруги? А вот имеет. Дело в том, что эти житейские дела постоянно в центре наших обсуждений. И, конечно, Зое хочется, чтобы я смотрела на всё её глазами, разделяла её точку зрения. Это естественно. И во многом наши мнения сходятся. Но когда основной злодейкой объявляется невестка, мне хочется напомнить простую истину: если разрушаются отношения – виноваты оба. А, может быть, и третий. И снова призову народную мудрость: двое дерутся, третий – не встревай – виноват будешь. Особенно, если одна из сторон уже грозит судом, мира и добра не будет никому.
Именно на этой почве у нас возникает напряжённость. Но, буду надеяться, что обида не заслонит правды. Мы часто спорим по самым разным поводам. Мы читаем одни и те же книги, горячо обсуждаем их, и во многом наши взгляды и ощущения совпадают. Мне инте-ресно многое в моей оппонентке. Но в поэзии у нас почти нет общих точек. Я человек приземлённый, и мне больше нравятся некрасовские мотивы, типа: «Иди к униженным, иди к обиженным – там нужен ты». Ей больше импонируют имажинисты, футуристы, акмеисты и пр.  Я тоже кое-что из этого знаю и читала. Но время восторгов по поводу их рококо в стихах для меня давно прошло. Вообще, мне нравится её стремление к эстетизации быта. У неё в интерьере присутствуют в ра-зумных количествах милые безделушки. Она и для меня постоянно приобретает нужные вещицы. Например, красивые простенькие солонки, подставочки, прихватки и пр. Конечно, я могу купить это сама – не разорюсь. Но, чёрт возьми, моя безалаберность, моя душевная лень у меня всегда поперёк дороги. А ведь это я, а не она была всю жизнь дизайнером в школе. И могла легко предложить план оформления любого кабинета или зала. И чаще всего сама же и осуществляла задуманное. И за это даже присуждали первые места районные начальники! Но дома мне нужно непременно давать пиночка. Одним словом, З.П. меня стимулирует, время от времени вызывая чувство стыда.
С появлением возможности выхода на просторы Интернета отношения наши вышли на новый уровень. Виртуальный мир и новые горизонты общения отодвигают меня на неопределённый план. Я не ревную и не печалюсь. Жизнь идёт. Если мы будем нужны друг другу, мы и будем. А если станем тяготиться нашими отношениями – зачем они нужны? Приобщение меня к выходу в «открытый космос» посте-пенно подтягивает меня, стимулирует больше использовать возможно-сти Интернета и для общения, и для работы. Проблеме охлаждения в отношениях посвящены, кстати, стишки «Если притомилась быть подругой»…(см. стихи в приложении).
Вторая наша общая знакомая – Марина – очень не похожа ни на Зою, ни на меня. Тут, вроде, удивляться нечему: мы все задуманы и созданы Богом как эксклюзив. Но, всё-таки, что-то же должно соединять людей. Нас с Мариной только и связывало то, что я перечислила в начале. Она относится к жизни слишком приземленно. Пусть не оби-дятся на меня учителя начальных классов, но это характерно для многих из них. Они как бы застывают на уровне своих воспитанников. Даже в характере прослеживается детскость: шумность, капризность, прямолинейность и непосредственность в отстаивании позиций, стремление к самоутверждению любой ценой. Даже если при этом могут пострадать дружеские отношения.
При ней я привычно играла роль жилетки. Иногда – роль консультанта при подготовке к аттестации. Мне она была интересна именно своей непосредственностью, живостью, способностью шумно и откровенно радоваться или сердиться. Но иногда, когда бывает перебор, меня тоже начинает «плющить», как выражается нынешняя молодёжь.
Всё у неё, как у всех: развод, маленький сын на руках, попытки устроить личную жизнь. Неудача. Третья, не более удачная попытка. Престарелая мама, которая старается помочь, но чаще мешает. Теперь выросший, закончивший техникум сынок – в армии. Сердце круглосуточно в тревоге: как он там? Считает дни до дембеля. Мчится на встречу с ним при первой возможности. За что можно упрекать её? За то, что она не хочет погружаться в интеллектуальные бредни? Что ей не интересны умствования и словесные изыски? Она добросовестно дела-ет своё дело – учит детей считать и читать. Да, учителю положено чи-тать не только букварь и «Родную речь». Над учениками нужно возвышаться не только визуально, это правда. Ей бы просто быть домашней хозяйкой, женой, матерью. В ней столько свежих, нерастраченных душевных и физических сил! Красивая, дородная, в эпоху Средневековья за обладание ею не один рыцарь обнажил бы клинок.
Вот мы теперь тоже, как и с Зоей Петровной, не живём рядом. Но она находит возможность приехать. Иногда мне по эгоистической природе человеческой хочется поворчать, что могла бы и почаще заглядывть. Но другая моя часть, ещё не совсем потерявшая совесть, давит на первую: радуйся, благодари Бога, что помнят и навещают!
Можно ли назвать такие отношения дружбой? Нужны ли они? Да, можно. Да, нужны. Не надо становиться в позу, пускать пузыри и гнать от себя людей. Вспомнили, пришли, и слава Богу.
Нельзя требовать от того, кого считаешь другом, собачьей преданности. И не стоит лепить образы других по своим шаблонам. Мы не боги. Мне интересны люди разные. Главное, чтобы они не были подлыми.
Да и какую роль я играю при них, главную или второстепенную, значения не имеет. Главное, что мы есть в жизни друг друга.