Былинные земли. Рубец дележа. Часть 3

(Продолжение)

КОРЕНЬ – В ЧАШЕ

Появление Жаб в междуречье – из того же разряда, что и Сапег, Радзивиллов. Известно, что Криштоф Жаба герба Косцеша (на снимке) был полоцким чашником (вторая половина XVII столетия). Иероним, предположительно его сын, расширил родственные «полномочия» - не только сервировал столы господ, но и защищал их, находясь на посту подвоеводы. Должность позволяла многое, и в 1714 году он купил имение Плино с местечком Ушачи. А так как Речь Посполитая пропагандировала флорентийскую модель сожительства, то поступил в духе федеральной политики - основал доминиканский монастырь. Это соответствовало курсу, взятому королями.

Единственным выходом из состояния войн и кровавых междуусобиц смотрелась идея почитания господа Бога – не силового давления. Только духовное единство могло спасти человечество.

Семнадцатый век можно считать попыткой встать на непогрешимый путь, но жизнь, словно ключ в замочной скважине, сделала оборот, а дверь не отворила. Религию «пристегнули» - привязали к другой стороне человеческого бытия: материалистической.

Церковь, как полюс на весах, уравновешивала прагматизм – то, чем занимался крупный капитал, и он обязан был делиться с конфессиями. При этом линия наживы – материальная сторона – оставалась главенствующей, первоочередной. И как тут не вспомнить факты безнаказанного давления на монахинь-бернардинок в преддверии краха Речи Посполитой, когда капитал настолько обнаглел - чувствовал себя всемогущим – что не церемонился, ощипывая богомольческие земли. Жабовское содействие монахам-доминиканцам проистекало вначале – когда деньги еще не затмевали разум. 

Обогащенная потомственным достоянием, магнатская плеяда обрастала новой собственностью. Унаследовав староство Кошанское (Мстиславский повет), сыновья Иеронима двинулись дальше. Ян Казимир Жаба, всходя на трон минского воеводы, обогатился дополнительным куском: к имению Плино добавил двор Ушачи, выкупив у Щиттов, и уже целый анклав оказался в руках поколения.

Если Ян концентрировался на северном фланге, то младший осваивался на южном. Младшим был Валерьян Антоний Жаба. Переход Свяды под его «крыло» можно назвать сакральным, культовым. Осуществилась идея – владеть водоразделом. О том же мечтал московский князь Иоанн Васильевич, направляя свои когорты в междуречье. Улла тогда стала непреодолимым препятствием – удар, нанесенный по стрельцовскому обозу на улльском рубеже, остановил наскок. Спустя полутораста лет обстановка поменялась. Уже не силой добивались новых земель, а широкой «мошной» - покупая. Да и князья уходили в небытие – обладателями земель становились другие.

Жабы не были носителями княжеских имен.

Их фамилия – словно ярлык, знак родства с водной стихией. Жабы ассоциируются с природной сферой. Караевичи в Приуллье, а Свяда – при Эссе: приречные обиталища, пойменные места, богатые флорой и фауной. Но не это влекло в Свяду.

Мотив был – овладеть важным перепутьем. Паны крепчали. Они выбивались наверх и славились. На то время капитал уже слился с классом управленцев. За Свяду староста Жаба и его супруга Регина Балцевича выложили 6000 талеров. Для сравнения: поместье Ладосно в центре Лепельщины - бывшая "штаб-квартира" путных слуг, была продана примерно в то же время за 200 битых талеров. Скрепил свядскую сделку тоже администратор, но другой категории – опять-таки военачальник: «полковник Его Королевского Величества» Ян Казимир Жаба, одновременно «староста кошанский» (так в архивном тексте). Посредник в лице военнослужащего и брата-магната – знак новых реалий. Землевладельцы опирались на силовую поддержку.

1720-й год знаменателен периодом расширения внешних связей. Можно отметить договор между Россией и Пруссией. Ширился товарообмен, и во весь рост вставала проблема доставки товаров. Водораздел, отделявший балтийский бассейн от черноморского, мешал взаимопроникновению. Междуречье становилось тормозом. Великое княжество Литовское не имело сил и средств, чтобы устранить барьер. Движение ресурсов, а с ним и движение капитала, замедлялось.

Жабы угадали вектор развития. Призрак соединения рек уже витал. Свяда оказывалась в центре масштабного замысла. Улльский рубеж смещался в область волока, а земли, примыкавшие к нему, становились источником невиданного обогащения. Отметим, что не только Жабы были столь «прозорливы». В те же годы в срединной части Уллы обладателем былого радзивилловского Поулья (вторая «Ула») стал магнат Селлява, в Бочейково разместились Цехановецкие, а в Чашниках - Володковичи. Таким образом, вся древняя «улица» - Vla A, рассекавшая Белую Русь, становилась ценным поприщем для выколачивания ресурсов, источником наживы.

Валерьян основательно стоял на позициях короля и отступлений не допускал. Он активно сочетал административный ресурс с собственническим, и перемещался по государственному кругу без осложнений: был подвоеводой и каштеляном в Полоцке, старостой Стародуба, брестским каштеляном. А в 1742 году его избрали в Главный литовский трибунал. Таким образом, мы видим преемственность, сочетавшую административно-воеводческий ресурс с владельческим, где церковь занимала отведенную ей нишу.

Во второй половине XVIII столетия Валерьян Жаба уже выводил на магнатскую стезю своих отпрысков. Их было двое, и они оказались по разные стороны общественного развития - на разных «полюсах». Младший ушел в религиозную сферу - стал иезуитом. А старший, названный в честь деда Яном (Иваном), сосредоточился на поместных делах. Чиновничья колея его особо не прельщала. Некоторое время он был старостой в Стародубе (переход староств от отца к сыну был обычной практикой), а потом занял пост городничего в Полоцке, и с ним не расставался всю дальнейшую жизнь.

Семейные дела не ладились, судьба не потворствовала. Он дважды женился: сначала на Марьяне Пакош, а потом – на вдове Казимира Халецкого, старосты речицкого. Заимел наследников, но двое из них вскоре умерли. Оставался один – сын Тадеуш.

(Продолжение следует).

На снимке из интернета: герб Косцеша, которым, считается, пользовались Жабы.


17.03/23