Жалью жаль

Утро будит рыбёх солнечным лучом, ерошит морское дно, проводя загорелой рукой по загривку водорослей, и нежно расправляет завитки, которые тут же сворачиваются обратно в выгоревшие добела кольца.


Рыба расхаживает под водою. Не бесцельно, отнюдь, но вынашивая известную ей одной мысль, про которую благоразумно помалкивает до поры. Изредка она останавливается, замирает на месте, парит супротив прилива и прочих, увлечённых между прочим им, что при непрестанном всеобщем кружении непременно обращает на себя всеобщее внимание... и, в довольстве собственной персоной, рыба хлопает себя плавниками по бокам, ровно с досуги, никак не с досады, как некая бабочка. Но не та, изнеженная, с мозаичными крылами, что усаживается без спросу на бутон чертополоха, дабы растеребить его, пробудить желание разгладить поскорее свои наряды, да в пляс под руку с ветром, что «всегда готов» и совершенно обязательно кавалер, - держит кренделем руку, упершись в тугой бок, точно чаша из стекла... А другая, - рыхлая немного, не высушенная ещё непомерными бабскими трудами и хворями, да беспокойством про всех, жалью, которая обо всех, об каждом, любом, далёком и близком.

Надумав что-то наконец, рыба отступает в тень глубины и сытная взвесь планктона кружит возле неё, как снегопад в струях света.

...Тем временем, солнце перемешивает золотой ложкой кашицу моря, разбавляя холодное горячим, дабы угодить всем, кто выйдет к столу.
Сладкие волны тёплых лучей обволакивают студёные, солёные в меру, и утро делается таким осязаемым, настоящим, с неизменной горчинкой, отчего ощутить себя живым, живущим на белом свете приятно более, чем когда-либо.
- Доселе?
- М-да... До сих пор.


- Можно ли ожалить жалом жалости?
- Почему ж нет?! Коли без любви... Радением одним сыт не будешь, мало его одного.