Прекрасная Эрикназ отрывок 5

В начале 1812 года доктор Иван Прибиль и Катрин Караева обвенчались. Прямо из-под венца Прибиль отправился с полком в Кахети, где вспыхнуло восстание. К кахетин-ским крестьянам, доведенным до отчаяния произволом русских чиновников, присоедини-лись лезгины. Дороги, по которым в Тифлис везли хлеб, оказались перерезаны, дважды восставшие подступали к городу, жители Авлабари воочию видели джигитующих лезгин, слышали грохот орудий, которыми нападавших отгоняли от города.
Испытанная в эти дни тревога подорвала здоровье Шушан. Дров не хватало, камин топился плохо, она слегла в жару и в горячечном бреду шептала:
– Сам, нужно найти Сама… сообщить… девочки… одни…
Мадам Тереза зашла ее навестить и попросила Эрикназ перевести сказанные в бреду слова матери. На следующий день Шушан пришла в себя, и мадам Тереза, вновь к ней зайдя, ласково сказала больной:
– Как только вы поправитесь, мадам, мы с вами примемся за поиски вашего мужа.
Эрикназ перевела, и мать благодарно вздохнула:
– Спасибо, госпожа. Только бы его найти. Девочки…
– Ни о чем плохом не думайте, мадам, вы поправитесь, и мы его отыщем.
К началу лета Шушан действительно оправилась, но выглядела еще неважно. Док-тор Прибиль велел ей больше бывать на солнце, пить топленый бараний жир и есть тол-ченую яичную скорлупу. От этого или нет, но самочувствие ее улучшилось, исхудавшее лицо слегка порозовело. Она часто ходила в церковь Святого Георгия, молилась:
– Не оставь моих девочек, Боже милосердный, дай мне сил еще немного пожить, не забирай к себе, пока я не найду их отца.
Сирануш, часто заходившая проведать хворавшую жилицу, приносила тревожные известия:
– Войска из Тифлиса уходят – говорят, в России нужны, война с французами будет. И главнокомандующего Паулуччи царь отозвал, тоже нужен, опытный. А Ртищев, новый, увечен, всего боится, со всеми в мире хочет жить. В Моздоке подарками чеченских стар-шин решил задобрить, а они подарки взяли и в ту же ночь на его обоз напали, дочиста обобранный он в Тифлис вернулся. Говорят, даже камзол со штанами с него сняли и ор-дена отобрали.
– Не может быть! – ахнула Шушан. – Как же он при таком позоре остался? Неуже-ли и камзол со штанами сняли?
– Ну… камзол и штаны, может, и оставили. Но ведь робок, такой и Тифлис может персидскому шаху отдать. Один Бог ведает, что с нами будет, если персы войдут в Ти-флис, – крестясь и прикладывая руку к сердцу, говорила хозяйка, – одна надежда на Кот-ляревского.
Шушан бледнела, прижимала к себе дочерей. Священник тер Саак тоже тревожил-ся, он не пытался ее успокоить, лишь говорил:
– Молись, дочь моя, будем надеяться, что Бог всемогущий защитит нас.
Одна мадам Тереза казалась спокойной.
– Давай думать о сегодняшнем дне, – невозмутимо отвечала она, когда возбужден-ная Эрикназ передавала ей рассказы Сирануш, – ты не забыла, что я велела тебе выучить наизусть басню Лафонтена?
Дрожащим голосом девочка начинала читать:
– «Однажды голубь молодой…»
Постепенно интонации ее становились тверже, забыв обо всем, она увлеченно де-кламировала. У нее это получалось так хорошо, что заходивший к мадам Терезе доктор Караев нередко просил:
– Ну, малышка, расскажи нам, что знаешь. Или спой, повесели старика.
Эрикназ к семи годам знала довольно много французских стихов и басен, она лег-ко заучивала услышанные на улицах армянские и грузинские песни, запомнила даже не-сколько русских романсов, которые часто распевали подвыпившие офицеры. Послушав ее, старик, качая головой, говорил:   
– Хорошая память у девочки. Подумать только, это же Саят-Нова!
– Жаль, что я так и не смогла изучить местный язык, – вздыхала мадам Тереза, – звучит красиво, но совершенно для меня непонятно.
Для Эрикназ среди местных языков непонятного не осталось – за четыре года, про-веденных в играх с соседскими детьми Тифлиса и походах с матерью на базар, она стала свободно болтать по-грузински, по-русски, по-тюркски и на фарси. Шушан, когда чув-ствовала себя лучше, обучала дочь читать по-армянски, а старый лавочник Датико, у ко-торого они покупали свечи и крупу, подарил ей потрепанную русскую азбуку и показал несколько русских букв. Шушан поблагодарила старика, а Эрикназ, глядя на потертые страницы, впервые задумалась о том, почему армянские, русские и французские буквы так сильно отличаются друг от друга.
– Почему люди пишут разными буквами? – спросила она лавочника.
Тот лишь развел руками, а мать погладила ее по голове.
– Так угодно Богу. Ты ведь знаешь, что написано в Библии: вначале все люди гово-рили на одном языке и могли понимать друг друга. Это было великое благо, но они зло-употребили им, и Бог их за это наказал. Ты всему учись, потом научишь Цахик, когда…
Она хотела сказать «когда останетесь одни, без меня», но оборвала себя, не желая пугать дочь.
– Да, мама, – послушно кивнула Эрикназ и вежливо попросила старого Датико по-грузински: – Дядя Датико, можно я потом опять приду, и ты покажешь мне еще и другие русские буквы?
Старик расплылся в улыбке.
– Буду рад показать буквы такой красивой маленькой девочке, – ответил он и уго-стил ее большим пряником.
Эрикназ поблагодарила, но есть пряник не стала – дома отдала Цахик, а сама по-бежала к мадам Терезе, чтобы задать тот же вопрос про буквы.
– В Библии написано, что плохие люди строили Вавилонскую башню, – возбуж-денно говорила она, – и Бог наказал их – сделал так, чтобы они не могли понимать друг друга. И что, сразу все буквы стали разные? А какие были самые-самые первые буквы, ко-гда все еще говорили одинаково?
Мадам не успела ответить – лакей доложил о приходе господина Караева, и фран-цуженка, усадив гостя, стала со смехом рассказывать ему о мучивших Эрикназ пробле-мах.
С удовольствием расположившись в кресле, Караев пил чай и наслаждался прохла-дой – в городе стояла летняя жара, но в окна гостиной мадам Терезы солнце заглядывало лишь рано утром, а в остальное время со стороны Куры тянуло приятной свежестью. Ка-раев ощущал приятную истому, и не было у него настроения думать о буквах. 
– У нас в Тифлисе, – благодушно говорил он, – дети армян, грузин и персов играют вместе и просто не осознают, что говорят друг с другом на разных языках. Да. С прихо-дом русских здесь стали говорить и по-русски, все друг друга понимают.
Эрикназ напряженно слушала и не могла понять, какое отношение его рассужде-ния имеют к ее вопросу. Потом сообразила, что никакого – старому доктору просто хоте-лось поговорить.
– Да, месье, – вежливо сказала она и обратилась к мадам Терезе, – мадам, можно я почитаю про спящую красавицу?
– Хорошо, возьми книгу и иди читать в другую комнату, – разрешила мадам Тере-за.
Пока, Эрикназ рылась в шкафу в поисках «Сказок матушки Гусыни» Шарля Перро, взрослые, позабыв о ней и продолжая пить чай, говорили о своем.
– Приехал нарочный с новостями, мадам: армия вашего соотечественника Напо-леона перешла русскую границу, – понизив голос, сообщил Караев, – война началась.
Мадам Тереза брезгливо пожала плечами.
– Бонапарт не мой соотечественник, месье Караев, он корсиканец. К тому же, ре-волюция не оставила мне родины. Сумеет ли Россия в таких условиях удержать Кавказ?
Караев со вздохом пожал плечами.
– Уже известно, мадам, что император дал Ртищеву указание идти на любые уступки персам, чтобы прекратить военные действия – в Грузии теперь весьма мало войск.
– Любые уступки? Но тогда персы потребуют вернуть им Грузию. Не следует ли начинать готовиться к бегству? – мадам Тереза произнесла это с легкой улыбкой.
– Вы так легко говорите об этом! – укорил ее Караев. – Вы не видели руины, в ко-торых лежал Тифлис после вторжения Ага-Магомет-хана.
– Революция заставила меня бежать из Франции, я видела руины, в которые чернь превратила прекрасные замки, я потеряла мужа и сыновей. Не знаю, что стало с моими внуками – их забрали чужие люди. Сразу не сумела отыскать, а теперь уже бесполезно – они выросли, носят чужие имена, мне не узнать их спустя столько лет, – голос ее зазве-нел.
– Вы правы, мадам, правы, – поспешно согласился Караев, – европейские варвары ничуть не лучше азиатских, но ведь это чернь. Европейские солдаты подчиняются воин-ским законам, они не грабят городов, тогда как персидская армия состоит из диких наем-ников, которые…
Эрикназ слушала его краем уха – она думала о мадам, которая временами бывает так печальна. Теперь понятно, почему. Бедная мадам! Книга выскользнула из рук девочки и со стуком упала на пол, прервав разговор. Мадам Тереза резко обернулась.
– Что ты здесь делаешь, непослушная девочка? – сердито воскликнула она. – Разве я не велела тебе взять книгу и идти читать в другую комнату?
Эрикназ, не обиделась – теперь ей известно было, какую тяжесть несла в душе ее дорогая мадам. Прижимая к груди «Сказки матушки Гусыни», она выскользнула из гос-тиной, но все же успела услышать, как Караев продолжил:
– О чем я говорил? Да, о военных. Так вот, Котляревский…
Имя Котляревского повторялось все чаще. Спустя два дня Эрикназ зашла к старому Датико – узнать, как читаются несколько незнакомых ей русских букв.
– Дядя Датико, почему такие странные буквы? Таких нет ни во французском, ни в армянском.
Лавочник как раз скучал без дела, потому что число покупателей у него в эти дни уменьшилось.
– Бог всемогущий, какая умная маленькая девочка! Эта буква называется «ять», это твердый знак, это мягкий.
Эрикназ внимательно слушала, запоминала. В самый разгар их занятий в лавку за-шел Шио, сосед Датико.
– Бог в помощь, сосед. Смотрю, совсем покупателей нет.
– Что делать, Шио, дорогой, все думают: зачем я буду сегодня ситец или тульский самовар у Датико покупать, если завтра из Тифлиса бежать придется? Приходят за мело-чью – за спичками, за свечами. За крупой и чаем тоже приходят. Все равно плохо торгов-ля идет.
– Не пойдет торговля – учителем станешь, – пошутил Шио.
Старый Датико засмеялся.
– Почему нет? Я в детстве в Астрахани в русскую школу ходил.
– И что же ты из Астрахани в Тифлис подался? – полюбопытствовал сосед. – Там и жизнь спокойней, и торговля лучше идет.
– Из-за зятя с дочерью. Одна она у меня, Маро, дочь. Как выдавал ее замуж, сказал зятю: сейчас за дочерью двести монет приданого даю, а как умру, все мое добро вам с внуками достанется. Так нет же, как жена моя умерла, так они начали мне надоедать, со-ловьем заливаться: продай дом, папа, будешь жить с нами, и магазин тоже отдай нам, за-чем тебе в твои годы одному жить и себя торговлей утруждать? Дочь Маро больше зятя донимала, а под конец стала характер показывать: раз не живем вместе, папа, то и с вну-ками тебе незачем видеться. Я разозлился – тайком от них свой магазин греческому куп-цу продал и уехал. Они и не знают, куда, – голос Датико неожиданно дрогнул и стал по-стариковски жалобным, – внуки у меня там, внучка таких же лет, – он погладил по голове притихшую Эрикназ.
 – Может, зря ты уехал, – покачал головой сосед, – кто знает, что теперь будет, ес-ли персы в Тифлис придут. Конечно, торговать и при персах можно, только ведь они сна-чала все твое добро разграбят.
– Как приехал сюда, Святому Георгию свечку в храме поставил, лавку открыл, уже пять лет торгую, и дела до сих пор хорошо шли. Не верю, чтобы русские Тифлис отдали, Котляревский скорее костьми ляжет, чем персов подпустит. Был бы моложе – сам пошел бы под его началом драться, – старый Датико расправил плечи.
Котляревский… Лисаневич… Эти имена тифлисцы повторяли все чаще. Даже те из них, кто ненавидел русских, не желали персидского нашествия, ибо все знали: войска Аббас-Мирзы, на две трети набранные из диких племен, воюют ради наживы, и никакой приказ шахзаде не помешает им грабить и убивать население захваченного города.
– Почему вы, персияне, не селитесь в Авлабари? – спросила Эрикназ у маленького персиянина Ахмеда, с которым часто играла на улице.
Она знала, что персияне в Тифлисе в основном селятся за городской стеной в Со-лолаки, и каждый раз, приходя с матерью на базар могла видеть плоские крыши их домов, расположенных на горе один над другим. Отец Ахмеда, как и многие персы, работал ам-балом у армянского купца и брал мальчика с собой на работу – тот изредка подсоблял ему, но в остальное время носился с ребятами на улице. Услышав вопрос девочки, Ахмед сделал таинственное лицо и, оглянувшись вокруг, прошептал:
– Когда придут войска шахзаде, они убьют всех, кто живет в Авлабари, но наши дома не тронут, они знают, что мы поклоняемся Магомету. Хочешь, я спрячу тебя у нас дома? А когда мы вырастем, я на тебе женюсь.
Перспектива стать женой Ахмеда не прельщала Эрикназ – он был худым, как щеп-ка, кожа у него постоянно покрывалась струпьями, а на голове виднелись проплешины от парши. Но в больших печальных глазах его светился ум, и с ним интересно бывало побол-тать. Эрикназ постоянно приносила ему что-нибудь поесть из дома – Шушан знала, что дочь угощает голодных ребятишек с улицы, но не возражала и иногда сама давала ей све-жеиспеченных печений.
– Рука дающего не оскудеет, – говорила она дочери, – когда-нибудь кто-то накор-мит и тебя. Только бы нам найти вашего отца.
Эрикназ слышала это от матери все чаще и чаще. Деньги, оставленные им Самом, подходили к концу, и Шушан благодарила Бога за то, что братья мужа оставили ей ее драгоценности – продавая их, они еще могли протянуть несколько лет. Но она знала, что самой ей уже столько не прожить. На губах доктора Прибиля, когда он осматривал ее в последний раз, появилась ободряющая улыбка:
– Ухудшения нет, все, что и прежде. Беречься не выходить в сырую погоду. Про-пишу еще одну микстуру. Ну и, если натура выдержит, можно попить сырой бычьей кро-ви.
Лицо Катрин, пришедшей с мужем, чтобы перевести Шушан то, что он скажет – Прибиль уже немного понимал по-армянски и по-грузински, но говорить еще не мог, – невольно выразило ужас. Шушан слабо улыбнулась.
– Стоит ли мне так себя мучить, ага, сырую кровь пить? Ну-ну, не сердись, – зато-ропилась она, увидев его строго сдвинувшиеся брови, – я знаю, что нужна своим девоч-кам, все сделаю. Да благословит Бог вашего ребеночка за все, что вы оба для меня делае-те, – рука ее коснулась уже увеличившегося живота Катрин, – ах, только бы мне отыскать моего мужа!
Спустя два дня Караев, зайдя к мадам Терезе, сообщил, что главнокомандующий Ртищев выступил из Тифлиса с Грузинским гренадерским полком. Вместе с ним покинул город и муж его племянницы Катрин, доктор Прибиль, служивший в полку младшим ле-карем. Ртищев предлагал Аббас-Мирзе встретиться лично, но шахзаде уклонился от встречи и выслал своих уполномоченных. Те с каждым днем становились все высокомер-ней – стало известно о вступлении Наполеона в Москву. Теперь, не желая идти ни на ка-кие уступки, Аббас-Мирза требовал возвращения Грузии Ирану.