У дороги

Бесконечно долго вокруг был только белый свет. Этот свет укрывал всех нерожденных, наивных и чистых существ одеялом вселенского сна. Он спал безмятежно, и рядом с ним спали миллионы ещё несбывшихся жизней. Не было движения, причин и следствий,не было желаний, горестей и смерти. Но однажды в эту вечную недвижимость ворвался шум воды. Сначала украдкой, редкими каплями. Затем все быстрее, ручейком, мутным потоком, разрушая незыблемость и целостность чего-то, ещё недавно казавшегося нерушимым. Вода струилась все настойчивей, и под ее натиском пробуждалась, набухала влагой спящая жизнь. Лопнули семядоли, и вверх по чёрной земле устремился упругий стебель, огибая грязный тающий лёд. А над всем этим простиралось поле. Бескрайнее поле, ждущее первого дыхания весны, ещё связанное слабеющими оковами грязного мартовского снега. Здесь и там, под покровом холода и темноты, пробивались к солнцу миллионы маленьких жизней, пленников этой планеты. Теперь у них была цель и этой целью было солнце. Что-то далёкое, сияющее и тёплое. И не было ничего желаннее этого яркого жёлтого диска, который гнал соки вверх по стеблю к их долгожданной первой встрече. И так же как все, он, ещё недавно спавший в колыбели небытия, теперь боролся с неподдающейся мерзлой землёй и миллиметр за миллиметром приближался к своей цели. Предчувствуя, как теплый солнечный свет будет нежно касаться его хрупких листьев, он пробивал себе путь наверх к неизведанному новому миру. Он ощущал белесыми от подземного мрака побегами, что небо и солнце уже совсем близко, но тьма почему-то никак не рассеивалась. Путь преграждала каменная стена, и гибкий стебель извивался вдоль этого каменного монолита, утыкаясь в склизкую преграду. Были долгие дни борьбы, когда он задыхался в каменных оковах, но вдруг неприступная стена наконец просыпалась мелкой крошкой и сквозь рассеившийся мрак на поверхности земли показался чахлый, кривой росток. Совершенно один, в узкой выбоине вьющейся вдоль поля асфальтовой дороги.

День за днем солнце все сильнее пригревало землю и это тепло будоражило в нем соки, заставляло раскрывать новые листья. А где-то внутри него уже зрело что-то таинственно-нежное, стягивающее к себе все силы, какая-то волнующая неизбежность, бывшая его предназначением. О, как он был благодарен этому небу за возможность ощущать бегущую вдоль стебля влагу. Какими длинными становились дни, как быстро проносились ночи. И было не важно, что корни его навеки погребены под асфальтом, гнетущим и искривляющим тело. Ведь выше всех оков было солнце, синее небо и степной ветер. Они были сильнее асфальтовых глыб, в них была свобода и спасение. И то, что зрело в нем, отбирая силы, предназначалось для них. Цветочный стебель стремился ввысь, хилый и тонкий по сравнению с росшими в поле соседями, но ещё более прекрасный в своей одинокой борьбе за жизнь. И вот уже показались первые нежные лепестки распускающегося бутона, как вдруг тяжёлые башмаки вмяли его в асфальт. На обочине дороги остались следы великана, путь которого был прямым и безжалостным как стрела, и в каждом его следу барахтались в пыли измятые, ненужные и незамеченные маленькие жизни. Вмятые в асфальт листья почернели и отмерли, но сбитый цветок ещё жил и постепенно выгибался к солнцу, прочь от ненавистного асфальта, словно карабкаясь по невидимым нитям солнечных лучей. Время залечило раны, листья высохли, но остался гордый цветонос, возвышающийся над пыльной дорогой, его надежда на вечную жизнь. И вот наконец раскрылись розовые лепестки, жадно глотая солнечный свет, который заставлял зреть формировавшееся внутри него семя. Ещё несколько дней тёплого солнца и свершится таинство жизни, и будет выполнено его предназначение.

В один из летних полуденных часов послышался гул мотора. Грузовик мчался через поле, а навстречу ему ехала легковая машина. Разминувшись с ней, грузовик выехал на обочину, растерзав придорожные травы. Словно голова с плахи отлетел раскрывшийся бутон, так и не успев взрастить сотни маленьких семян. На раздавленные лепестки и обезглавленный стебель безразлично взирала степь.

Дни становились короче, ночи холоднее. Отшумели зелёной листвой дубравы, отколосилась степь. Жёлтой пеленой накрывала мир осень. В выбоине дороги так и торчал высохший стебель, а неподалёку от него лежал измятый, запыленный бутон. Но там, где стебель пронизывал насквозь асфальт, вновь сыпалась каменная крошка и уцелевший корень снова давал ростки, выталкивая самого себя из вечного мрака. Когда степь уже готовилась ко сну в прохладной колыбели октября, маленькое розовое пятнышко одинокого цветка появилось на каменном теле дороги. Октябрь сжалился над ним и вместо заморозков послал желанное тепло и дожди. Вода сочилась в трещины асфальта, давая ему последний шанс. И вот розовое пятнышко на дороге стало белым. Поседела, склонилась к земле бедовая голова. В один из дней порыв ноябрьского ветра разлучил его с тем, ради чего он боролся и вновь и вновь возвращался к жизни, которая приковала его корнями к жестокой тверди дороги. Семена взлетели в воздух и понеслись в поле, туда где нет горестей, безжалостных великанов и их смертоносных машин. Они упали в мягкий, ещё хранивший тепло ушедшего года чернозем. Там будет их дом, там вырастет новая счастливая жизнь. А сейчас они будут спать все вместе, пока не пройдёт зима, пока не начнется новый круг и их не разбудят первые капли талой воды.