Изгои. Глава 149

Михаил Тимофеевич, одетый в белую майку, Женя Орлов, сверкающий голым волосатым торсом, и Василий Руденко, одетый в голубой спортивный костюм, расположились в крохотной кухоньке советской «хрущёвки», окно которой выходило на хоккейный кортик. На столе громоздились тарелки с недоеденной окрошкой и квашеной капустой, миски с солёными огурцами, грязные ложки–вилки, бутерброды с сырокопчёной  колбасой, обглоданная вяленая рыба, стопки с водкой, бокалы с красным вином, стаканы с лимонадом, кружки с квасом, а также пустые бутылки из–под водки, вина и жигулёвского пива. В центре стола красовались блюдца с бисквитными пирожными, шоколадными конфетами и зефиром. Кроме этого, по всему столу были разбросаны зелёные виноградинки.

—Пап, который час, и какой сегодня день? — запамятовал Женя и потянулся к стопке с водкой.
—Время дневное, четырнадцать сорок пять, — посмотрел на наручные часы Михаил Тимофеевич и пододвинул к себе тарелку с окрошкой.
—А день сегодня по календарю: 13 августа 1982 года, четверг, если ты вдруг позабыл, — хихикнул Руденко и выпил бокал красного вина, закусив его виноградинкой.
—Мне надо в хирургическое отделение бежать, — опомнился Женя и закусил выпитую стопку водки солёным огурцом. — Вась, Хохлова ночью по телефону мне сказала, что мой новорождённый сын Виталий скончался на операционном столе.
—И ты веришь в эту чушь? — хмыкнул Руденко и уложил пустые бутылки из–под спиртного в мусорное ведро.
—Знаешь, Вась, меня терзают смутные сомнения, — покривил душой Женя и опрокинул в рот следующую стопку с водкой, закусив её квашеной капустой.
—Зачем Хохловой врать по телефону? — задался вопросом Руденко.
—Чтобы сделать мне больнее, чтобы позлить меня.
—Женщины они такие, — усмехнулся Руденко и засмотрелся на бисквитные пирожные. — Особенно когда женщин предают мужчины.
—Ну сам посуди, Вась. Хохлова и Борис Филиппович говорили мне вчера в детском лазарете больницы, что мой сын Виталий проживёт без ампул «ФармаТэма» пару  суток. У меня есть время договориться с Гринбергом об ампулах препарата.
—Судя по тому, что ты сделал вчера с Гринбергом в его кабинете, сомневаюсь, что Марк Семёнович пустит тебя на порог. Толстяк прикажет охране выгнать тебя из института пинками под зад, — развеселился Василий и уложил грязные тарелки в мойку.
—Согласен. Некрасиво вчера получилось с Гринбергом, — смутился Орлов. — Вась, но я должен попытаться спасти сына. Я пойду на поклон к Марку Семёновичу ещё разок, переступлю через гордость.
—Ты для начала езжай в хирургическое отделение, — посоветовал Руденко и схватил пирожное. — Наверняка Валя Хохлова и Борис Филиппович нашли альтернативу ампулам «ФармаТэма», чтобы самим спасти твоего сына Виталика.
—Женечка, езжай, езжай, — засуетился Михаил Тимофеевич и принялся мыть грязную посуду. — Заодно Валю уговоришь не делать аборт, уговоришь не убивать плод вашей любви. Сынок, ты должен нести ответственность за свои поступки.
—Пап, не начинай. У меня и так голова болит после вчерашней пьянки, и ты ещё со своими нотациями.
—А что не начинать, Женя! — вспыхнул Михаил Тимофеевич. — Не по–человечески это, требовать от Вали в пьяном виде ночью по телефону сходить на аборт. Ты пять лет делил с Валей постель втайне от законной супруги Маши, и теперь хочешь избавиться от ребёнка. Так не поступают настоящие мужчины. Я потерял внучку Настю, и не хочу потерять ещё и внука, который развивается в животе у Вали.
—Я полностью согласен с твоим отцом, — поддержал Руденко и накинулся на пирожные.
—Да, я такой! Да, я скотина! Но что я мог поделать! Я разрывался между Машей и Валей! Ну убейте меня за это! Маша не должна была узнать о беременности Вали!
—Езжай и извинись перед Валей, — потребовал Михаил Тимофеевич, стоя возле раковины.
—Хорошо, хорошо, — замахал руками Орлов. — Чёрт с вами. Достали вы меня. Лучше бы я не просыпался. 

Евгений опрокинул в рот очередную стопку с водкой и закусил её бутербродом с  колбасой. Михаил Тимофеевич, помыв посуду, уселся за стол и доел окрошку. Василий слопал все пирожные и допил красное вино в бокалах. 

—Кстати, Женя, можешь рассказать нам, что тебе приснилось? — сменил тему Руденко.

Орлов доел бутерброд с колбасой и задумался.

—Мне приснились Маша и Настя. Жена и дочь были живы и ничуть не изменились с тех пор. Вернее, это были клоны Маши и Насти. Их подослала ко мне Элоиз Гринберг.
—А куда Элоиз подослала Машу и Настю? — уточнил Руденко и начал методично уничтожать зефир.
—В подземный город с пирамидами. Я из молодого превратился в старого, хотел взорвать солнечный купол, который был расположен в центре города пирамид. Маша и Настя уговаривали меня не взрывать купол, чтобы сохранить жизни горожанам, среди которых было много женщин и детей. Хирурги, которых привела с собой Элоиз, предлагали сделать мне операцию по замене поджелудочной железы на новую, искусственную. Элоиз обещала, что с новым органом я проживу двести лет. В обмен на обретение здоровья Элоиз уговаривала меня отдать ей детонатор. Я заминировал купол. Корпорация мечтала заполучить население города пирамид живым. Население города пирамид, это те самые сбежавшие из лаборатории подопытные, спустя сорок лет найденные мной и корпорацией в будущем. Элоиз говорила во сне, что жители города, если я оставлю их в живых, избавят людей от болезней и подарят людям бессмертие. Переговоры со мной шли тяжело. Меня и Машу застрелили вооружённые люди, пришедшие в город пирамид вместе с Элоиз. Вася, папа, я видел свою смерть и смерть жены Маши. Я присутствовал на центральной площади, стоял в толпе и наблюдал, как меня – старого – и Машу застрелили вооружённые люди Элоиз. Подсознание меня молодого наблюдало со стороны, как я – пожилой – казнил на центральной площади убийц и насильников своей родни. Евгений Михайлович пытал убийц и насильников током, а до этого облил их голые тела бензином и поджёг. Когда убийцы моей родни поджарились, я пустил каждому из них пулю в голову. Честно скажу, во сне пыточная экзекуция выглядела жутковато. Людям со слабой психикой смотреть такое не рекомендую.
—Что было дальше, Женя? — находился под впечатлением Руденко и съел весь зефир. 
—Дальше.. Дальше я нажал на кнопку детонатора. Помню, город пирамид вместе с его жителями уничтожила ударная волна.
—У тебя больное воображение, сынок, — поразился Михаил Тимофеевич и схватил стакан с лимонадом.
—Ты видел атомные взрывы? — спросил Руденко и отпил кваса из кружки.
—Нет, только последствия. Ударные волны оказались чудовищными, что даже руины города сдуло, не говоря о населении, которое превратилось в пепел за секунды. Потом я проснулся, и оказалось, что это был сон внутри сна.
—Как это? — не понял Михаил Тимофеевич и выпил стакан лимонада.
—Пап, я не знаю, как это объяснить. Васи и тебя, когда я проснулся, не было в спальне, а был я – пожилой – и Виталий, мой новорождённый сынок. Виталий из младенца за несколько минут превратился в 40–летнего обнажённого мужика. Виталий подошёл к моей кровати и пырнул меня ножницами в сердце. После этого я окончательно проснулся и увидел возле своей кровати тебя, пап, и тебя, Вась. Вот такой кошмар приснился мне сегодня ночью.
—Эх, сынок, хотел бы я посмотреть, каким ты станешь лет через сорок. Но, боюсь, до этого момента я не доживу, — вслух помечтал Михаил Тимофеевич и уложил стакан из–под лимонада в мойку. — Судя по твоему рассказу, ты в будущем сумел отомстить за нашу семью и родных.
—Чёрт его знает, пап. Это был всего–лишь сон. Что будет завтра или через сорок лет, мы знать не можем. Никто этого не может знать. Надо просто жить день за днём. Рано или поздно придёт день, когда я состарюсь, окажусь в подземном городе пирамид и встречусь лицом к лицу с убийцами нашей семьи.
—Мечтать не вредно, — озвучил тезис Руденко и засмотрелся на бутерброды с сыром.
—Посмотрим, как сложится моя судьба, надо только себя поберечь, — сказал Орлов и запихнул в рот виноградинку.  — И, кстати, пап, ты тоже должен себя поберечь. Всё–таки ты уже не мальчик, 57 лет, — Женя обнял отца. — Будь осторожен, пап, переходя дорогу. Мало ли что может случиться. У автобуса могут отказать тормоза. Оглядывайся по сторонам, пап, и будь бдителен.
—Не неси чушь, сынок. Я пешеход внимательный. Намекаешь на то, что меня может сбить неуправляемый автобус на перекрёстке? Выкинь эту глупость из головы. Со мной ничего не случится. Я соблюдаю правила дорожного движения. Ты лучше бы своё здоровье поберёг. Много курить в последнее время стал, в запой уходишь, питаешься всухомятку. Нагрузка на поджелудочную и печень колоссальная. Помни об этом.
—Спасибо, папа. Я обязательно учту твои наставления. Я побежал в хирургическое отделение. 

Орлов встал из–за стола и нащупал в кармане брюк пачку сигарет. 

—Вась, ты идёшь со мной?
—Извини, но нет, — отказался Руденко и вместе с Михаилом Тимофеевичем пошёл в прихожую.
—Почему? — удивился Женя и закурил.
—Потому что я обещал твоему отцу помочь с организацией похорон, с кремацией тел.
—Спасибо большое, Вася. Ты настоящий друг. Мне порой кажется, что мой отец любит тебя больше чем меня.
—Не преувеличивай, — фыркнул Василий.
—Я один поеду.
—Езжай, сынок, езжай, — поторопил Михаил Тимофеевич и добавил: — С богом. И удачи тебе.

Час спустя. 16.00. Больничный городок. Орлов, одетый в чёрный джемпер и синие брюки, подошёл к двери кабинета с табличкой: «Гришин Борис Филиппович. Заведующий хирургическим отделением». Орлов подёргал ручку двери, но та не поддалась.

—Чёрт побери, заперто! — отчаялся Женя и огляделся по коридору хирургического отделения.

Ему навстречу попались двое мужчин и женщина, облачённые в белые халаты.

—Я извиняюсь, не подскажите, когда Борис Филиппович появится на рабочем месте?

Доктора остановились и уставились на молодого парня с густой каштановой шевелюрой, дёргающего ручку двери.

—Я точно не знаю, — пожала плечами женщина–врач и переглянулась с мужчинами–коллегами.
—То есть как, не знаете? — растерялся Женя и оставил в покое ручку двери.
—Борис Филиппович утром уволился с должности, — заявил мужчина–доктор. 
—Борю рассчитал главврач, — пояснил второй мужчина–доктор.
—Уволился? — переспросил Женя с недоумением на лице. — А как же мой сын Виталий? Мой новорождённый мальчик должен быть прооперирован скоро. Ничего не понимаю. Как же так?
—Я точно не знаю, было ли назначено проведение операции новорождённому мальчику, — развела руками женщина–врач и переглянулась с мужчинами–коллегами.
—Вышестоящее начальство уведомило нас о том, что Борис Филиппович вместе со своей невестой Хохловой Валентиной и новорождённым мальчиком уехали из города, — проинформировал мужчина–доктор.
—Чёрт бы их побрал!! — выругался Орлов и умчался из хирургического отделения.
—Что за молодой и небритый парень был, от которого сильно пахло спиртным? — поморщилась женщина–врач.
—Понятия не имею, кто это был такой, — рассмеялся мужчина–доктор.

Орлов выскочил из приёмного покоя и огляделся по больничному городку.

—Шлюха!! — выругался Орлов и нервно закурил. — Умотала неизвестно куда со своим хирургом–любовничком и моего новорождённого сына Виталия с собой прихватила! И где мне теперь вас искать? Я тебе это припомню! Взяла и похитила моего больного сыночка! Ты не имела на это права! 

Два дня спустя. 15 августа. День. Городское кладбище «Сосенки – 4». На центральной аллее, сплошь усыпанной роскошными могилами криминальных авторитетов девяностых, собралась толпа народа, одетая во всё чёрное. Толпа, среди которой присутствовали Женя Орлов, Василий Руденко и Михаил Тимофеевич, окружила пять свежевырытых могил, куда рабочие кладбища опускали пять закрытых гробов. Некоторые дамы из толпы лили горькие слёзы, нависая над ямами могил. Присутствующий на похоронах священник, облачённый в чёрную церковную рясу, бубнил под нос заученные молитвы и крестил каждый закрытый гроб, опущенный в могилу. Орлов и Руденко, едва сдерживая слёзы, держали за плечи рыдающего Михаила Тимофеевича, который бросал горсти земли в каждую из пяти могил. А потом кладбищенские рабочие закопали могилы, соорудив над ними холмы с номерками и деревянными крестами. Толпы народа возложили на свежие могилы горы живых цветов и кучи венков. Спустя пятнадцать минут возле пяти свежих могил остались стоять лишь Орлов, Руденко и Михаил Тимофеевич.

—Пап, возьми себя в руки, — подбодрил Женя Михаила Тимофеевича и легонько похлопал его по плечу. — Не плачь. Все образуется. Народ ждёт в катафалках. Едем в столовую, будут поминки.
—Да, конечно. Идём, сынок, идём, — засуетился Михаил Тимофеевич и вместе с Руденко вышел на аллею.
—Женя, а ты чего встал? Идёшь? — оглянулся Руденко.
—Я вас догоню, — махнул рукой Женя и засмотрелся на таблички, прикреплённые к деревянным крестам пяти свежих могил.

На табличках было написано:

«Орлов Тимофей Аркадьевич. 10. 03. 1895 — 10. 08. 1982 Помним. Любим. Скорбим».

«Орлов Моисей Михайлович. 15. 05. 1955 — 10. 08. 1982 Помним. Любим. Скорбим».

«Орлов Леонид Михайлович. 30. 01. 1960 — 10. 08. 1982 Помним. Любим. Скорбим».

«Орлова Кристина Михайловна. 02. 06. 1964 — 10. 08. 1982 Помним. Любим. Скорбим».

«Орлова Ольга Никитична. 18. 07. 1925 — 10. 08. 1982 Помним. Любим. Скорбим».

—Земля вам пухом. Я вас никогда не забуду, — дрожащим голосом произнёс Женя и ретировался на выход из кладбища. 

В стороне от этих пяти свежих могил располагалась обветшалая мраморная плита, уложенная на землю. На плите было выведено белыми буквами: «Помним. Скорбим». Над мраморной плитой возвышался ветхий мраморный обелиск, где было выведено золотыми буквами–цифрами:

«Орлов Аркадий Моисеевич. 1857 — 1922

«Орлова Евдокия Генриховна. 1859 — 1922»

Рядом с могилами Аркадия Моисеевича и его супруги Евдокии притулился глиняный холм, заросший цветами. На мраморной доске холма было выведено золотыми буквами–цифрами:
 
«Орлова Агафья Аркадьевна.  24. 04. 1889 — 26. 10. 1979  Помню. Люблю. Скорблю. От мужа Гая».


В это же самое время. Город Батайск. Улица Карла Маркса, дом 18. Около одноэтажного вычурного здания из красного дореволюционного кирпича, имеющего в наличии натуральную черепичную крышу и деревянные ставни на окнах, была припаркована машина «Скорой помощи». Водитель «Скорой» сидел в кабине с открытой дверцей и читал газету «Комсомольская правда». Дверь имения открылась, и два санитара вынесли на улицу носилки с телом человека, укрытым простынёй. Иван Антонович, вышедший из имения следом за санитарами, помог им донесли носилки до «Скорой». После того как «Скорая» умчалась по известному адресу, Иван Антонович подошёл к Маргарите Антоновне, которая топталась на ступеньках крыльца имения.

—Ну вот и всё, Марго, — вздохнул с облегчением Иван Антонович и обнял сводную сестру. — Наш отец отмучился наконец.
—Недолго наш папенька мучился, — фыркнула старушенция и отстранилась от братских объятий.
—Как тебе не стыдно такое говорить, Марго, — пожурил брат сестру и встал в дверях имения. — Прояви толику уважения к нашему умершему отцу.
—Не сердись, братик, — промурлыкала Штайнмайер и пошла к «Фольксваген–жуку», припаркованному недалеко от имения.
—Ты прилетишь на отцовские похороны? — вдогонку прокричал Иван Антонович.
—Я ещё не решила, братик. Займись организационными вопросами, а я оплачу твои расходы. Позвони мне через три дня.
—Договорились, Марго, — кивнул Иван Антонович и захлопнул дверь имения.

Маргарита Антоновна уселась в салон «Жука», где уже сидел и скучал 13–летний Серёженька Рихтер. На передних сиденьях малолитражки расположились водитель и его напарник – молодые холёные джентльмены, одетые в чёрные смокинги. У обоих джентльменом под глазами сверкали огромные фингалы.

—Голубчики, что с вами случилось? — забеспокоилась Штайнмайер, разглядывая синяки на физиономиях джентльменов.
—Они, наверное, не поделили, кто из них сядет за руль! — захихикал Рихтер и уткнулся в детский журнал.
—Перестать, — отдёрнула мальчика его крестная мать–старушка.
—Капилляры лопнули под глазами от вечного недосыпания, — соврал один джентльмен.
—Да. Капилляры лопнули, — поддакнул второй джентльмен.

«Фольксваген–жук» тронулся с места и умчался в неизвестном направлении.

Три дня спустя. 18 августа. День. Городское кладбище «Сосенки – 4». На центральной аллее вдали от роскошных могил криминальных авторитетов из девяностых скопилась вокруг одной свежевырытой могилы толпа людей, одетая во всё чёрное. Гай Лексусович и Иван Антонович, присутствующие в толпе, наблюдали за кладбищенскими рабочими. Те опускали в могилу гроб. Священник стоял возле могилы и читал по бумажке какую–то молитву. Гай Лексусович и Иван Антонович бросили горсти земли в могилу и отошли в сторонку, чтобы не мешать рабочим кладбища. Те начали закапывать могилу. Спустя пятнадцать минут люди завалил свежую могилу живыми цветами и всевозможными венками. Спустя ещё пятнадцать минут возле свежей могилы остались стоять только Гай Лексусович и Иван Антонович.

—Вот мы и проводили моего отца в последний путь, — загрустил Иван Антонович и поставил рюмку с водкой в изголовье могилы.
—Друг, я буду по тебе скучать, — со слезами на глазах пробормотал Гай Лексусович и посмотрел на табличку, закреплённую на деревянном кресте.

На табличке было написано:

«Антон Иванович Золотницкий. 24. 07. 1881 — 15. 08. 1982 Помним. Любим. Скорбим».

—Почему Маргарита Антоновна не соизволила прилететь из Германии на похороны своего отца? — задался вопросом Гай Лексусович и смахнул со щеки остатки слёз.
—Меня тоже интересует подобный вопрос, старина, — помрачнел Иван Антонович и двинулся по центральной аллее.
—Ты иди в катафалк, а я скоро приду, — отвернулся Гай Лексусович.
—Вы куда пошли, старина? — спросил Иван Антонович, оглянувшись.
—Навещу свою супругу Агафью, она тут недалеко похоронена, — ответил 92–летний сутулый старец и начал протискиваться через ряды могил.

В это же самое время. Город Батайск. Улица Третьего Интернационала, дом 59.

В мрачном зале с высокими потолками и бетонными колоннами собралась группа серьёзных мужчин и женщин, одетых в тёмные костюмы. Два гроба с телами Марии и Анастасии были водружены на специальные постаменты в центре этого мрачного зала. Женя Орлов и его отец Михаил Тимофеевич, одетые в тёмные костюмы, плакали над телами Марии и Анастасии. Те были укрыты белыми кружевными материями до головы.

Тем временем сразу в двух распахнутых печах крематория разгорался жаркий огонь.