Цыганков Ю. Г. Да какое там геройство?

               

   Возвращался я как-то поздним вечером в ноябрьскую непогоду из Киржача в Москву на своём, уже раритетном, «Москвиче». Прошёл нормально Черноголовку, и вдруг завьюжило, видимости никакой. На окнах наледь, не поддающаяся дворнику. И движок забарахлил, еле успел дотянуть на обочину, а вскоре и вовсе заглох.
 
Попытки завести мотор успехом не увенчались. Вспомнил про полотнище российского флага в багажнике, привязал его к палке и с час призывно склонял к проплывающим мимо машинам - ни малейшей реакции.  Признаюсь, заволновался.  И мобильник, надо ж такому случиться, выронил в ямку, ступил в неё в темноте, тот пискнул  и замолк, балда- сам, конечно.

   Когда совсем  всех стало жалко, наблюдаю в свете фонарей машины, что со стороны Москвы сворачивает ко мне ни с чем не сравнимая по экстерьеру «четвёрка». Остановилась, из неё кряхтя выбрался сухопарый, в очках на широкой резинке, заметно старше моего ветеранского возраста, водитель.
 
Поздоровался, как бы невзначай на улице, и не обращая внимания на мою радость обратился то ли ко мне, то ли к машине:- Что с вами, дорогой?-, поднимает капот и склоняется в отсеке. Объяснил ему, что и как.
   -Я, - говорит, - этого мотора не видал, но они все одинаковые в принципе, так что разберёмся-.
Всё потрогал, подёргал, пососал трубки, понюхал, отвернул бензонасос, говорит:
      
 -Рычаг обломан, запасной есть? Нет? Типично…  У меня есть, но здесь  не годится, ничего, заведём… Значит так, пластмассовая бутылка и шланг у нас имеется, бензин  в канистре. Наливаем,…. соединяем,… бутылку основательно крепим на крыше горлом вниз, второй конец заводим на карбюратор… Ключ на старт!-
 Мотор, почихав и подёргавшись, раскрутился и набрал устойчивые обороты.

   -Как звать – то? – я ответил, - а меня Петром... Антонычем. Отпускать тебя одного, давай уж по-свойски, душа не лежит, буду сопровождать тебя до дому.   какую сторону ехать  - в Киржач,  или в Москву?-.
Решили, что двигаемся в Москву.
   -И так, - уже по-командирски, - я следую сзади, скорость - 40,  с Богом!-

   Добрались до дома без особых приключений к часу ночи. Приняли немного, перекусили, и провалились словно убитые. На другой день спаситель мой не торопясь собрался и отправился в Киржач.
 
   Так и подружились. То он появится у нас на огороде помочь чем - нибудь, то я к нему подсобить по хозяйству: за навозом смотаться на  заброшенный колхозный скотный двор, загрузить коровяком под завязку упоминавшуюся «четвёрку», а затем разбросать ценное добро в  теплице, под картошку, под кусты смородины и прочие растения.  То над железякой какой - нибудь помороковать вместе.

   Однажды половину  лета Антоныч пропадал в церкви на краю своей улицы.  Не смог  отказать настоятелю в просьбе помочь в восстановлении утраченных кованых решёток и  церковной ограды. Сам-то вполне мог и отказаться, но других мастеровых всё равно нет, иначе зияли бы проёмы  красивого сооружения пустыми глазницами, чего допустить не в его натуре.
 Пришлось вспомнить кузнечное дело. Горн соорудил, обзавёлся необходимым инструментом, и  справился с выполнением церковной потребы,  не взяв с Храма ни рубля.
 
   Бывает, что под настроение, не сговариваясь, возьмём, да и умотаем на его испытанном авто подальше в лес за грибами, ягодами, вениками, целебной травой.
   Всё для этого им заранее припасено  -   бензопила «Дружба», самодельная лебёдка, топор на случай если  на пути возникнет поваленное дерево, или застрянем в луже, или сядем на днище. А также -  сапоги по пояс, консервы, таблетки сухого спирта для подогрева пищи, термос, маски от комаров, непромокаемая подстилка, палатка, приспособление для сбора ягод. Не помнится, чтобы возвращались из леса не солоно хлебавши.

    Каждую неделю непременно посещаем одну из трёх  бань. Например, в посёлке Першино, известном в советское время своим   заводом по изготовлению  деталей для самолётов, а сейчас заметно ожившем в связи с возобновлением заказов, хотя народу там раз в пять меньше прежнего.
   Но баня здесь не прерывалась, поддерживаемая местными фанатами русской парной, особенно благодаря стараниям  дяди Игната, который персонально шефствует над каменкой.
Две бани подняли из разрухи в районном центре под давлением местных избирателей.
   По сарафанному радио узнаём, в каком из этих заведений наиболее приемлемый пар и проводим там блаженные часы. Причём,  Антоныча как участника боевых действий знают в лицо и принимают бесплатно.

   Между заходами в парилку чаёвничаем, разговоры  про то, да сё, но когда доходит до Антоныча, народ смолкает.  Даже если и старая байка, но окрашенная новыми  словами и оборотами, воспринимается  за свежак.
                *   *    *
    Вот я и подумал, что непростительно не познакомить и других людей с этим человеком.

 Ниже - его прямая речь после  некоторой правки, очищенная от непечатной лексики. 

    -Слушай, Георгич!  Из уважения к тебе и к тем,у которых терпения хватит, чтобы   окунуться в прожитую мною и моими  сверстниками непростую жизненную историю, я, конечно, постараюсь поведать о ней. Память у меня острая, даже иногда испытываю неловкость перед теми, которые лишены возможности многое воспроизводить по забывчивости, или просто в силу безразличного восприятия, как говорится, бытия. Конечно, я бы с детства разговор начал. Ведь как в детстве нас заквасили, так многое и продолжается по жизни. Возьмём Горького Максима, я его «Университеты» читал, там про детство много написано, а уж потом – всё остальное. Глубокий след в моей душе оставила его история с географией.

Без захода подступиться к войне никак не получится. Видишь ли, какое дело. Мой дед – из кулаков, так называемых. Мы жили в Белоруссии, семья крепкая, дружная, работящая. Дед имел клин земли в несколько гектаров, коров, лошадей, другую скотину, птицу. С утра до ночи на ногах, каждый при своём деле, ни одного наёмного работника, были уважаемыми людьми. И вдруг в одночасье всё у нас отбирают, сгоняют с места, запихивают в товарняк, и  мы с неимоверными трудностями оказываемся  в Коми – республике,  в пустой тайге.

Оказывается, нас привезли на валку леса, в наказание за якобы неправедно нажитое добро. Справедливости ради скажу, что никто из нас окончательно не озлобился, приняли это как испытание господне за грехи, хотя сам я не особо верующий, каким был, таким и остался. А дед и родители – те, конечно, несли обиду, но постепенно успокоились, стали на ноги, Помимо работы в лесу начали выращивать хлеб, картошку, овощи, обзавелись животными.
С тех пор много воды утекло.  У меня убеждение окончательно утвердилось, что та коллективизация на селе была вредоносной. Неправильно было мести всех под одну гребёнку, честных и злыдней. Это примерно то же, что и негодяйский хапок промышленности  после развала Советского Союза, народ никогда этого не забудет,  как бы его не задабривали.

В школу я ходил с большим желанием. По всем  предметам понимал, особенно любил физику, химию, решать задачи. Незаметно, без усилий  освоил коми язык, меня  некоторые даже принимали за местного. По успеваемости был впереди, а по дисциплине - сзади. Потому, что удирал с уроков на охоту и  рыбалку. Посёлок наш был в 25  километрах от школы. Сейчас пацанов за   километр на автобусах возят, а я пёхом или на лыжах. Ружьё на плечи – и пошёл. Уроки  почти не  готовил, сидел на занятиях с открытым ртом и навострёнными ушами, всё запоминал, иногда записывал кое - чего в тетрадке, потом в голове прокручивал, чтобы дома время не тратить.
 И ещё был вариант. На уроках коми мне не обязательно было присутствовать. Учитель, мужик был хороший, тоже рыбак и охотник заядлый, в связи с чем меня уважал. Говорил: - Петя, вижу, что тебе не терпится, дуй-ка ты домой-. Даже в пример ставил, мол, русский, а язык наш знает не хуже местных. Кстати, и немецкий  у меня пошёл, там были немцы, и я с ними изъяснялся по-ихнему со взаимным пониманием. В карты научился играть, в очко. Выигрывал ружья, один раз – корову. Корову не взял, а от ружей не отказался. Местные по этой части не шибко сообразительные, но выигрывать надо, раз сел за карты, иначе сам останешься без штанов, не пощадят.

Об охоте и рыбалке ещё поговорим. Для меня, 14- летнего пацана, это стало уже не увлечением, а частью жизни, болезнью, если по-честному. Не просто душу отвести, а добывание пищи в условиях постоянной нехватки  пропитания. Привычка к добротной дичи и рыбе настолько привилась, наподобие, видимо, наркотической тяги, что иной раз места не находил, пока с ружьём не вырывался в лес или в тайгу на добычу. 

После школьной семилетки  поступил в ФЗУ, что в Сыктывкаре, улица Авиационная , 7, на тракториста. Учителя простые и требовательные. Кроме знаний по трактору и автомобилю, давали другие  трудовые навыки. Не только на словах, но и практически  втолковывали, как слесарить, сваривать металл, управлять токарным станком и многое другое. Впитывал всё как губка, а некоторые отсиживались. Как мне эти знания помогли в жизни, трудно переоценить,  ну, конечно, если у самого башка на плечах.
Даже прыгнул с парашютом, правда, с ДОСААФовской вышки высотой 250 метров за свои кровные 3 рубля. Перед прыжком послушал инструктора, потрогал стропы, крючки, парашют-то растянутый, выдёргивать кольцо не надо, всё под контролем.  Ощущение испытал сильное, оно запомнилось, и спустя некоторое время пригодилось в конкретной военной  ситуации.
В ДОСААФе прошёл  110-ти часовые курсы пулемётчика. С пулемета стрелял, не хвалясь, так, что мне половины ленты из 250 патронов хватало, чтобы поразить 15 мишеней за 300 метров. Другим для этого всей ленты не хватало. Потому, что стрелял с детства, глаза были острые, руки не дрожали, нервы крепкие. Ко всему прочему – левша, правда, не полный. Зубило держу левой и правой, пишу правой, рулю только левой, стреляю с обеих, целюсь не жмурясь.

В тюрьме пришлось посидеть,  трое суток, но факт никуда не денешь. Был в нашей компании Пашка, тоже ФЗУ-шник, жук ещё тот. Утащил у торговца-поляка (переселённых поляков с Западной Украины здесь было много) целую коробку «Беломора» и два рулона дорогого сукна для офицерских шинелей. Ну и попался. Забрали его в камеру предварительного заключения. А команда наша дружная, надо же узнать, где он всё спрятал и перехватить, чтобы кто другой не нашёл и не поживился. Охрана в камере  не такая уж внимательная. Трое наших пришли к Пашке с передачей, я проскользнул  в камеру, а он наружу вышел. Охранник не заметил, он же по счету пропустил нас туда и обратно.
Остался я среди  пацанов-воришек, которых было человек пятнадцать. Сам-то я не воровал, за большой грех это считаю, но друг есть друг, что поделаешь, не пропадать же добру…Похлёбки тюремной  поел, нормальная.
Пашка на воле своё дело сделал, схрон перенесли в другое место, но с возвращением в каталажку стал тянуть, пока дружки, условно говоря, его не уломали. Прошёл в камеру по той же испытанной схеме. Но мне лично крепко повезло, что за эти трое суток следователь, который Пашку знал в лицо, по какой-то причине не появлялся на службе. Иначе наша афёра обошлась бы мне боком, и без того отяготила бы мое кулацкое прошлое.
Часть ворованного продали, оставшееся поделили, набрали водки и кое  - какой еды, напились пацаны. Моё увлечение спиртным  началось в армии, со ста наркомовских граммов. А Пашку не посадили, пожалели, болел чем-то. Потом его след потерялся.

В армию меня взяли в начале 43-го, то есть в 17 лет. Собрали наподобие меня в нашей окрУге человек триста, привезли в Архангельск, но толком не экипировали, и мы даже не знали, какой мы части. Вроде бы причислили к пехоте на карантине. А фактически задействовали как рабочую силу на разгрузке иностранных судов, которые приходили к нам с материальной помощью по линии второго фронта.

Там были танки, оружие, техника, разные материалы, продовольствие, одежда и даже собранные народом вещи, в том числе свитера, полушубки, валенки и прочее. Всё это мы выгружали, перемещали в отведённые места, укладывали в указанном порядке, боеприпасы – отдельно, а каков дальнейший путь этого добра – не нашего ума дело.
Кругом стояла охрана из ребят республик Средней Азии.

Кормили нас не особо, есть  хотелось постоянно, тем более, что рядом такой  раздражитель. Иногда, конечно, перепадало: - ящик надломится, грохнется с высоты, мешок надорванный, или охранники слабину дадут, понимают же, что мы не железные -  ворочать тяжести с утра до ночи. Иногда набивали животы  тушёнкой или молочным порошком. Однажды кто-то  притащил в казарму ящик мёда на 12 банок по 4 фунта. Мы этот дар природы за два дня употребили с кипятком. Спустя сутки, половина из нас, если не больше,  изошла чесоткой. Санитар испугался, что напала какая-то зараза, хотели дезинфекцию провести, но не нашли раствора.
 
Меня, как тракториста, посадили на французский танк, уже заправленный, чтобы перетаскивать груз вглубь порта. Похож на наш «Т-34», но гусеницы  поуже, броня тонковатая и легче на 5 тонн. Нашёл толстый лист железа  2 на 4 метра, загнул один край, приварил уши, привязал канаты и - за крюк танка. На этот полоз клали гору ящиков, бочек, всякого добра, и танк тянул куда надо. Месяц им управлял, заводил стартёром с пол-оборота, и ни разу не залил горючее, такой экономный оказался. Приглянулся мне этот танк!

Потом пришли американские суда с тракторами, поменьше наших  «ЧТЗ». Сняли первый трактор, поставили на край причала, насколько  позволила стрела судового крана.  Залезаю в кабину, сажусь, выжимаю сцепление, крутанул стартёром, завёл, отпускаю сцепление, а он – назад, и - кувырк в море! И я вместе с ним! Глубина – 15 метров, осадка-то кораблей 10-12 метров. Тонул он не быстро, большой же, оттолкнулся я от трактора где-то посредине глубины…

Всплыл, народ наверху стопился, руками машет, а у меня думка…неужели расстреляют, бляха? Тут водолазы появились с этого же корабля, поддели машину под гусеницы и вытащили краном. Поставили на берег, тогда-то я и узнал, что трактор этот - с реверсом. Ручку сдвинул назад, значит все скорости – назад, ручку вперёд – скорости  туда же. У нас таких тракторов и в помине не было. Танком оттащил его подальше от края, проверил, подпустил масла, а на другой  день завёлся, хоть бы хны. Он же дизель, свечей там нет. Мне ничего не было, обошлось, я же не нарочно, да и механизаторов …раз-два, и обчёлся.

На разгрузке морских судов пробыли три месяца. Про помощь союзников особенно не распространяются, мы, мол, одни с немцами совладали. По моему понятию, без этой помощи нам  было бы совсем тяжко фашистов превозмочь, они бы до Урала дошли. Но всё равно бы  выгнали, настрой народа был  раздолбить их  вчистую.

Бомбили нас чуть не каждый день, со страшной силой. Как только сирена, бегом в лес, бомбёжка заканчивается – назад, опять работа. В обороне порта стояло много зениток и пулемётов, но самолёты  всё равно пропускали, то там горит, то там размётано, погибали постоянно. И в лесу накрывало, были погибшие, но состав нашей казармы бог миловал. Хотя взрывалось рядом и деревья летели словно щепки.

Стали давать наркомовские сто грамм, когда и больше, понравилось, хотелось ещё.
Поэтому, когда заметили неведомые бочки, источавшие знакомый, чуть ощутимый запах, сразу думка возникла - проверить. Слесарный инструмент весь у меня. Задача - затуманить голову охране, переместить  бочку в укромное место, продырявить, вставить шланг и продегустировать. Всё сделал как надо. Лёжа на брюхе, ртом потянул отдающую спиртом жидкость, глотнул несколько раз, а меня уже за ноги волокут по снегу, хватит, мол, уступай следующему! Ну, тут уж кто сколько успел, и у кого какое здоровье. Некоторые набрались чересчур.
Когда брели в казарму, один другого плечом поддерживали, а потом шарики за ролики у некоторых заскочили. Дошло до того, что стали валенками кидать в портреты вождей, которые здесь висели – Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, другие, хвастались меткостью. Половину портретов посшибали, но Сталина не тронули. А потом некоторые стали корчиться от боли, ну их -  в больницу. Меня же лишь пронесло. Никому срока за дурость не дали, а могли жизнь крепко испортить. Оказалось, что мы попали на охлаждающую спиртосодержащую жидкость для самолётов. Получил ещё один урок на всю жизнь.

Никакой военной подготовки не проходили, да и как проходить, если еле таскали ноги.

А тут начальство вдруг зашевелилось. Собирают всех на поле аэродрома и говорят, что будем учиться ходить строем. Промаршировали два дня, немного освоились, пробовали даже попеть, но не вышло, помешала начавшаяся бомбёжка. Занимались  на полигоне, сначала стреляли с миномёта, но неудачно – мина упала на своих, правда, никого не повредила. Четверым, и мне в том числе, дали  по очереди пострелять с пулемёта по деревянному щиту метров за двести, каждому по ленте. Но желающих оказалось много, каждому хотелось нажать гашетку. В общем, выпустили  несколько ящиков патронов, все попробовали себя пулемётчиками.
 
Короче, нас, оказывается, собирают, знаешь куда? На прорыв финского фронта, десантниками – пулемётчиками. Людей, которые ни разу не были на самолёте, многие близко его даже не видавшие, и совсем не обстрелянные. Но я-то ладно, как - никак с вышки сигал, с пулемётом тоже знаком. Оказывается, по военному делу я больше всех знал,  рассказал ребятам про опыт управления парашютом,  кое - что про пулемёт, договорились держаться  друг за друга по знакомству, по доверию. С нашего посёлка  оказалось четверо, и ещё наш  молодой учитель Василий Колосков.

Сформировали три пулемётные роты, каждой роте дали по четыре разобранных «Максима». Мне - ствол (22кг, первый номер), другому - станок (32 кг, второй номер), и так далее. Парашюты раздали, а тем, кто со станком и стволом - по два парашюта. Патронами загрузились под завязку.  Выдали также ватные брюки, валенки, белые полушубки.  Ну, значит, напряглись, ждём.
Приземлился самолёт, выходит инженер-капитан второго ранга, в кожаном реглане, погоны наверху, Сапожников, который подписывал на меня призывные документы.  Во – судьба!. Строимся.
Он подаёт команду: - Желающие служить во флоте есть? Ну, тут крики, х.. поймёшь.
- Есть! – кричим, нам бы куда-нибудь, лишь бы подальше от этой непонятной смерти…
- Шофера, трактористы, механики – есть? Шаг вперёд!,- я шаганул, а сам толкаю Василия - учителя, другим знакомым киваю, мол, давайте  держаться  вместе. Тоже шаганули. Остальные остались стоять.
- Сдать одежду!- Полушубки, брюки, валенки скинули.
Тут же взамен дали шинели, потрёпанные, у некоторых порванные полы, а также протёртые штаны с остатками грязи.  Может из госпиталей собрали, или после боя… Шапки со звёздочкой каждому. И бегом - на пароход ледокольного типа под названием «Карелия».
Курс - на Соловецкие острова. Подошли с восточной стороны острова, к главному причалу, увидели кремль. Не дотянув метров триста из-за льда, оставили судно, и, где бегом, где  на четвереньках -  по снежно- водяной каше до сухого берега. Привели в монастырь, в тёплое помещение, отогрелись, покормили.   

Между прочим, свою добавку на новом месте я заработал быстро. Увидал в столовой медные кастрюли, логудами называются, в которых готовят пищу, а они все протёртые почти до дыр. Говорю повару, давай полужу кастрюли-то, иначе совсем пропадут. Тот сильно засомневался, но согласился, Если, говорит, испортишь и без жратвы останемся, беды не оберёмся. Для этого требовалось олово, пакля, соляная кислота и уголь. Всё нашлось, горн тоже. Сделал, как учили в ФЗО. Вот училище-то было! Повару так понравилось, что он стал кормить меня как на убой, а я с ребятами делился.

Жили в палатках, до берега  Белого моря триста метров. Присыпали палатки с боков  землёй с соломой, поставили печки-буржуйки. С вечера, когда ночевать возвращаемся, печь топится  и терпимо, а к утру – ниже нуля. Придумали зарядку – таскать друг друга на хребте к морю и обратно, до испарины, иначе бы заледенели напрочь. Приём пищи, и в кремль – заниматься.

Привезли нас сюда для изучения и практического освоения техники и оборудования американских, канадских и английских торпедных катеров. Самих катеров еще не было, но их поступление ожидали после открытия второго фронта. В Соловки доставили двигатели разных фирм, запасные части, приспособления, инструмент, расходные материалы, макеты катеров – всё, что нужно изучать и осваивать.
Преподаватели объясняли понятно, разжёвывали до мелочей, я, конечно, по привычке сидел с раскрытым ртом, писал в тетрадку, которую до сих пор держу. А были и такие, у которых по 5-6 классов, они и не стремились дальше, и не понимали, что к чему. А что  делать? Не выгонишь же.

Занятия проходили с утра до темна.  А потом  учили разбирать двигатели, менять различные узлы и детали, выполнять регламентные работы по уходу за техникой. Упирали на физику, химию в объёме, как сказали, техникума, и на историю -  для повышения патриотизма. Тут уж не стали забывать про наших адмиралов. А то моего батьку, когда высылали из Белоруссии, милицейские избили плёткой, аж шкура слезла. За то, что в сундуке углядели портрет адмирала Макарова, царского «сатрапа». А его, Макарова, до сих пор почитают. Подобные придурки столько глупостей и бед натворили!
 
Но большинство, конечно, честные, порядочные люди, Из таких был наш замполит на Соловках Кудрявый, старый матрос, 55-ти лет, побывавший во многих переделках, настоящий патриот, многому доброму нас научивший. Он меня надоумил вникнуть и в водолазное дело, что выручало не раз на корабельной службе. Я случайно нашёл на Соловках книгу по истории этих островов, толстая, в кожаном переплёте, жёлтые листы. Ему отдал, чтобы хоть как-то поблагодарить за отцовское к нам отношение.

Нас использовали и по всяким хозяйственным делам. Однажды копали под стеной кремля и упёрлись в кучу ядер под два пуда каждое. Решили поинтересоваться, а что же внизу? Оказалось -  толстенная дубовая крышка, а  под ней -   кирпичный ход под землю.  Лазили туда, а двое, не смотря на запрет, протиснулись дальше и исчезли. Может, провалились или засыпало. Списали их, как пропавших без вести.

Но любопытство раздирало. В одном из подземных ходов обнаружили четыре  здоровенных целёхоньких бочки соленой селёдки со времен  Петра Первого. Кто же вытерпит, чтобы не попробовать?  Попробовали – нормально, а чего ей будет, в соли-то? Две бочки употребили, остальные по команде отправили в лабораторию в Ленинград, чтобы раскрыть секрет монахов по засолке рыбы. Ведь многие свои  секреты и традиции они  не передали, едрёна вошь…

По всему острову, от берега до берега, в сторону Кандалакши идёт подземный ход, и везде по штрекам запрятаны продукты.

Англичане ещё до Петра, и после, пытались измором взять остров. Но сами чуть не погибли.  Они остров блокировали судами со всех сторон, а монахам -  до  лампочки, воды и еды  - вволю. А потом  как шарахнули раскалёнными ядрами по их парусникам, которые, как известно, лишены заднего хода, что большинство  вспыхнули как спичечные коробки. Захватчики в отчаянии полезли было на кремлёвские стены, а из бойниц – оружейный огонь в упор, а кого - кипящей смолой окатили. Нескольким, допустим, попало, остальных уже не загонишь. В общем, дунули оттуда оставшиеся англичане, и с тех пор здесь вроде бы не появлялись, а если и пробовали, то безуспешно.

Слазил на Секир-гору, 270 ступеней.. Оттуда белые  кидали вниз красных, потом большевики  сбрасывали белых. Пока  по ступенькам вниз долетит – готов.  Затем – в озеро, что рядом, хоронить-то было некогда. А я, дурак, рыбу в этом озере ловил…
В посёлке «Саватьево» побыл на развалинах церкви, купол её был самой высокой точкой на острове, служил маяком для кораблей. Может, сейчас восстановили, больно уж место красивое…

Потом дали команду сено косить. Между делом наелись малины и смородины. И всё это на полярном круге! А южнее, в Архангельске, ничего такое не растёт. Опять же монахи - это дело их рук и голов.  Напоследок в составе восьми человек постояли  сутки в карауле в «резиденции» коменданта острова генерал-майора Броневицкого. Хозяина на месте не оказалось, зато яблоки ранние -  по-кулаку. Блаженство,  как будто войной и не пахнет.

Но настоящая война для меня и других таких же только начиналась. Настал момент, когда нас, уже обученных, вернули морем назад, конкретно - в Мурманск.
Подгадали к приходу нескольких больших кораблей, гружённых торпедными катерами в количестве 61 единицы.

Все они использовались для  высадки войск второго фронта. Катера были трёх  фирм: - американские «Хейнс» и «Делкареми» и английские - «Воспер», но укомплектованные почти одинаковым оборудованием. Двигатели  в основном  американской фирмы «Паккард». Три бензиновых мотора,  по две тысячи «лошадей» каждый, всякое другое оборудование. Я служил  на «Хейнсе»  под номером 206, вначале механиком машинного отделения, затем командиром взвода. Судно из красного дерева, - загляденье! Моя с напарником задача - обеспечить надёжный ход корабля, а скорость его превышала 100 километров в час, если перевести с узлов. И других обязанностей хватало, как у всей команды. А когда надо – моё место у пулемёта или у пушки.

Вооружение наших катеров –  аппарат с торпедами, две пушки, четыре пулемётные установки, боеприпасы, личное оружие. Состав команды 16 человек. Командиром катера  назначили Павлова, Героя Советского Союза, что уже о чём-то говорит, такие звания зря не раздавали, достойная личность.
Наши катера тоже неплохие, а кое в чём и получше,  потому, что попроще и покондовее, строили их в Татарии, в Зеленодольске. 

И сразу же чуть не влипли. При возвращении после выполненного задания по постановке мин, налетает два самолёта. Мы их огнем отпугнули, благо море было спокойное, и стреляли прицельно, может даже попали, потому что один закачался и задымил. Но и нам досталось. Смотрю, на одном двигателе упало давление. Оказывается, масляный бак пробит, полбака масла уже нет, храповик захватывает воздух. На катере приготовлено всё для борьбы за живучесть: разные планки, плашки, затычки, пластыри, подпорки и всё такое.

Дыру заделал, и ума хватило качнуть в бак простой воды, получилась масляная эмульсия. Не чистое масло, но мотор-то не голый! И продолжали двигаться на трёх двигателях на максимальной скорости, чтобы уйти от повторного налёта, пока не подошли  в зону нашей защиты. А дальше шли уже на двух двигателях. Короче говоря, удалось мотор сохранить в целости. Когда пришвартовались, командир спрашивает, почему остановил третий двигатель. Объяснил ситуацию, а он в ответ: – правильно сделал-. Наутро собрал команду и объявил  благодарность.

Пришлось вести огонь, когда убило пулеметчика, а в другой раз - когда командора смыло за борт волной, видимо не прицепился ремнями. Пулемётчик находится в турели, что-то вроде бочки с сидением, и вместе с пулемётом крутится следом за целью. В тёплое время всё нормально, а в наши морозы эта карусель никак не подходит. Когда наступает обледенение, турель повернуть невозможно, приходится стрелять только прямо и вверх. Тут уж многое зависит от командира, который  наводит корабль куда надо.
 
И вновь налетели самолёты, пытаются нас прошить. Мы  увильнём, а они по-новой, достали, один стрелок погиб, огня нашего поубавилось. Командир кричит мне:- Некому!- Кинулся до пулемёта, даже куртку не  натянул, некогда, иначе погибнем на х… Мороз минус 20, ветер пронизывающий, не чувствовал в горечах. Когда огня добавил, сплошную трассу, уже другое дело. Один свалился. Но стреляли-то две пушки и четыре пулемёта. Кто попал? Не известно. Самолет врезался в скалу, видели, что лётчик выбросился, мы сразу – туда, нашли неживого.

А так, был приказ – немецких лётчиков спасать. В тот раз наглядно понял, что прицел пулемёта и пушки лучше всего направлять метра на два перед самолётом, он сам налетит, а трассирующий огонь надо вести, не глядя ни на какую мушку, усёк цель и - поливай. Командир же находится  на носу и смотрит, чтобы катер не наскочил на мину, которых в море хоть пруд пруди, тогда от судна одни куски останутся, такое случалось.

Напряжение у стрелков бывает такое, что когда  через край захочет, то это происходит произвольно – в штаны. Человек вылезти сам из турели не в силах, примерзает напрочь. Мы  ему, условие: - отдаёшь боевые сто грамм – вытащим, нет – сиди.  Да нет, вытаскивали, шутка такая у нас была. Если подходим к базе, то там горячая вода со шлангом, отпарим горемыку, брюки – за борт, если кальсоны мокрые – меняем, дефицита одежды уже не было. Такие вот некоторые детали освоения американской техники.

Кроме минирования морской акватории и бухт, доставляли и прикрывали десанты, возвращали их на базы, сопровождали  суда, охраняли от авиации и подводных лодок. Короче, находились в постоянном движении и напряге. К взрывам  и стрельбе настолько привык, что даже перестал вздрагивать.

Насчёт торпедирования скажу, что дело это не рядовое. Очень уж торпеды дорогие, каждая на учёте, если пускать, то наверняка. Мы расходовали  торпеды не раз, и по делу.
Командир  ведёт катер ровно на цель или с некоторым упреждением движущейся мишени. Как только пустил торпеду, надо спешно  увильнуть, иначе расстреляют. Запас топлива и кислорода в движке торпеды на 14 километров хода. Движется она вначале наравне с лодкой, а затем теряет скорость. Обыкновенно стреляли за полкилометра до цели, за километр шансов попасть мало. Противник наблюдает за торпедами  по следу от пузырьков выхлопа   двигателей и лихорадочно старается увернуться. При свете луны трасса просматривается особенно чётко,  потому и  называется - «лунный след».

Кормили нас в основном американскими консервами. Тушёнка их порядком надоела, со специфическим запахом, может от долгого хранения, или чего добавляли,   банки были помечены 1925 - 1930 годами.  И ещё был бекон, спокойно его ел, потому, что мой желудок  способен напильник переварить, а некоторые  кривились. Наши консервы тоже не первой свежести,  но по вкусу не сравнить, слюни текут. Каждый день давали шоколад,  Ну и горячее постоянно. Хлеб тоже  из американской залежалой муки, белой - белой, и буханки получались на загляденье,  но горькавые, наши сухари считались десертом. 

Боевая служба, должен сказать, намного сложней и непонятней, чем написано в книжках и показывают в  кино. Сколько лет прошло, а не уверен, что можно ли кое о чём баланду травить.

Довелось участвовать в высадке головного десанта для освобождения Киркинеса, небольшого норвежского посёлка. Я его видел. Но что нынче он представляет – не узнать. Норвегия  богата нефтью, и они правильно её используют и богатеют. Там стояли немецкие торпедные катера, останавливались подводные лодки для заправки, в общем, была мощная база.
 И вот к нам с Дальнего Востока прибыла 29-я отдельная морская бригада штрафников,  тысячи две. Кто начальника оскорбил, кто ему в морду закатал, многие из заключения, были и такие, что на ходу зайца побреют. Все они  добровольно пошли искупать свою вину кровью. Экипировали их    под завязку, натренировали стрелять из любого оружия, сам  наблюдал. Общая операция называлась «10-й  Сталинский удар».

Прежде, чем высадить на берег большой десант этой бригады, во избежание крупных потерь,  решили начать с  головной группы. Послали два катера, наш шёл первым. На борту  по  30 десантников.  Задача  –  молниеносно доставить их  на берег и дать дёру. Подойти к берегу оказалось не просто. Нас всегда посылали на дело в ненастную погоду. «Американец» в этих условиях не особенно-то годился, но мы уже привыкли. И на этот раз -  хмарь, сильное волнение и мороз градусов 8 -10.
Подкрадись незаметно. В глубине изредка постреливали. К берегу прислониться невозможно. Сзади  якорь бросили, а нос туда – сюда водит. Прыгать в воду – по шейку. Если десантники промокнут, верная им гибель.  Бросили трап, а он не достаёт до берега метра полтора. Удлинять  – возможности никакой, вдруг обнаружат, береговая артиллерия сыпанёт так,  что не успеешь вспомнить мать родную.
 
Выскакиваю  из машинного отделения наверх взглянуть, что происходит, как будто меня кто-то толкнул, в комбинезоне,   распаренный, и  интуитивно прыгаю в воду. Конец трапа поднял  на плечи, ноги расставил для упора.  Командир и другие молчат, значит поняли.  Люди побежали по трапу, отталкиваясь от моего хребта, и  - на берег, пару раз наступили  на голову.  На это ушло наверно минут десять,  выдюжил.  Пробегают последние, смотрю, а рядом со мной красные  пятна, не иначе, как кровь.

Оказывается, в меня всё же попала шальная пуля,  даже не почувствовал, видать на излёте. Когда отвалили, сделали перевязку. Кость  разбита, но  нерв не задет. На базу пришли, еще раз перемотали. Конечно, имел право полежать в госпитале, но ребята заныли: - Да ты что, народу нету, чтобы  подменить,  не надрывайся, но будь хотя бы  на месте.  Да  и сам понимал, что такого  не особо-то найдёшь, потому как никто не знал катера лучше меня.  Даже такое, что меня напрямую и не касалось.
В общем, зажило как на собаке, вскоре про руку забыл. За тот случай командир перед всеми ребятами привинтил мне медаль «Нахимова», ну и обмыли, как водится, спиртом. Претензий к тому немцу, чья пуля меня достала, не имею,  защищал свой берег и свою жизнь, да и не целился в меня специально.
 
Было ещё  ранение, полегче, но это как кому кажется. В ручку управления реверсивной  муфтой (для переключения  хода  вперёд – назад) -  попал снаряд, её разнесло, и несколько алюминиевых осколков попало в   пах. Но достоинство, слава богу, не задело. На этот раз командир просто приказал лечь в госпиталь, где с неделю   вволю поспал и повалялся.  Осколки вытащили, правда, до сих пор не уверен, что  все.  Рентген и сейчас  показывает какие-то включения.  Но вскрывать не стали, не болит, и ладно. Но это повреждение, видимо, спровоцировало образование грыжи.  Давно бы следовало прооперировать, но всё тяну, в таком неудобстве  и   живу.

А у механика другого катера, Сашки Гречанинова, точно такой же случай, но с иным исходом. Сильно повредило пенис. Привезли его в Ленинград, к лучшему хирургу, который  сумел сохранить орган, но заштопать все дырки не получилось, решили больше не трогать.  А он такой чудак, после госпиталя позвал  фокус показать. Зажал  «конец», натужился, а из него – фонтанчики  в стороны. Пошутили, конечно, но сквозь грусть…  В остальном у Сашки всё  в порядке. Медсестра, которая ухаживала за ним   в госпитале, вышла за него замуж, дети  родились хорошие, дружная семья. До сих пор перезваниваемся. Сдал он, естественно.       Замполит  говорил так:- Если наша бригада торпедных катеров сутки походит в море, то спалит горючего столько, что хватило бы Украине на всю посевную кампанию.

Двигатели были рассчитаны  на бензин по качеству выше авиационного, которого в стране почти не было, поэтому заменили на менее высокую марку с добавлением 30 процентов чистейшего спирта-ректификата. Заправщик доставлял на катер готовую бензо-спиртовую смесь, обычно каждая заправка – 10 тонн горючего.

Но меня же учили химии на Соловках. Оказалось, отделить спирт от бензина легче, чем гнать самогон. В две трети ведра смеси добавляешь воду и пригоршню соли, помешал; ждёшь минут 15. Что положено – осядет, произойдёт кое-какая химическая реакция и расслоение, бензин поднимется  наверх. Подносишь спичку и  он горит красноватым пламенем, а когда пламя становится синеватым, значит уже водка, градусов под 50, правда, с запахом бензина. Теперь можно тушить, обычно -  бушлатом. Больше полкружки не позволяли - и жить хотелось, и командира не имели права подводить, да и не плохие мы вовсе, заменить нас особо-то некем.

Однажды   удалось    схитрить. Неожиданно   пришли  сразу  два
заправщика, в одном – спирт, в другом – бензин, какой - то сбой у них произошёл. Пришвартовались к борту. Ребята перекинули на катер два шланга, от спиртовой ёмкости наполовину тоньше, чем от бензиновой, и предупредили, чтобы вставил их в одну воронку. Залезть ко мне поленились, а может в доверие вошёл, потому, как ни говори,  командир отделения. А я и подумал, почему бы тонкий шланг не направить и в другое место, и залил спиртом запасной  бачок на 500 литров, а две с половиной тонны направил в основной бак вместе с бензином. Никто ничего  не заметил, а для  двигателя - это мелочь. Правда, напарник Васька Зябликов что-то почувствовал. -Чего, - спрашивает, - химичишь?. Я ему: - Потом увидишь-. Спустя какое-то время налил Ваське, у него глаза на лоб:- Как же ты сумел?!.
У нас на корабле такой порядок сложился: - старше он тебя, значит,- Василий Васильевич-, а если одинаковые,- Васька.  Командира по имени – отчеству называли, но не по званию, и под козырёк ему никто не делал. Но все его приказы выполнялись беспрекословно.
 
 У друга командира был день рождения. По этому поводу налил ему чайник спирта, по другому поводу - флягу, а потом начали уже не то что просить, но требовать, даже решил пораньше спирт израсходовать. В общем, за месяц полтонны ушли как миленькие. Ну, конечно, для лечения оставил в запас две канистры американские.

Некоторые ухищрялись добывать спирт на железной дороге. Снимали с путей цистерну, скатывали в море, а затем буксиром подтягивали куда надо и сливали, а ёмкость аккуратно возвращали на место, не придерёшься, а спирт распределяли по- братски, предельно доверительно.

Главным механиком бригады торпедных катеров, а там числились и другие суда, был Рихтер, немец из русских, коммунист до мозга костей, преданный России, дело своё знал как «Отче наш». Я туда был недоступен. Заходит в машинное отделение, и не дай бог ему замараться – труба механику, десять суток гауптвахты обеспечено.

Немцы вообще любят порядок, это их натура. У меня  всё действовало - двигатели отлажены, отопление грело во всех отсеках, камбуз исправен, генератор крутится, в гальюнах порядок. Кроме меня никто из команды не имел  навыков водолаза, лазил при необходимости под днище, очищал винт, пластыри накладывал. Однажды повредил костюм, и чуть было не захлебнулся.

Хорошо, конечно, что хвалили, но, с другой стороны - лишняя волокита. Только с похода вернёмся, час-два поспим, уже будоражат, нужно начальство корпуса везти в штаб в Полярный  или в Мурманск. Или командиры решили расслабиться в уютном месте, или соберут у нас занятия  по обучению механиков с других лодок.  Не хотят того знать, как это достаётся, другие отсыпаются, а мы с напарником техобслуживанием или ремонтом занимаемся. Ну, ничего, главное, что командир спокоен, он у нас недолго задержался, повысили.

Рихтер же продолжал наводить порядок, да ещё какой! Он и насчёт дегустации был силён. Разведённый спирт ему не подавай, сто грамм примет или полкружки и скажет, сколько туда влили воды, без всякой лаборатории. До него дошел слух, что соседний  с нами интендант торгует горючим. Рихтер самолично – к нему, берёт на пушку, спрашивает:- Признавайся, сколько влил воды  в цистерну с бензином?!. Тот отвечает:- Только две бочки-... А ведь наличие воды для двигателя может быть чревато.
Рихтер вынимает пистолет и застреливает его. Без суда и следствия! На показ остальным, чтоб таким бл…ом не занимались. Где и как похоронили – не известно.

Лафа со спиртом постепенно кончилась. Бензин перевели на немецкую технологию, повысили  октановое число за счёт добавки ядовитого свинцового соединения. Если каплю этой  гадости ввести  шприцем лошади, она за минуту неминуемо погибнет. А мы, когда этот бензин пошёл, по привычке продолжали мыть в нём руки, стирать спецовки. Думаешь, здоровье от этого у меня прибавилось?  Это отдельный разговор.
После войны к нам стали поступать немецкие катера, так называемые «стотонники», у них уже 4 торпедных аппарата, 6 торпед, из них 2 - на перезагрузку, пушки мощней, и три дизеля по 2 тысячи лошадиных сил. Да и  на наши новые катера грех жаловаться.

2 мая 45-го я ночевал на американском корабле. Мы не знали, что Берлин уже взят, нам ничего не сообщили, и вообще со связью было хреново. В то утро пришли в Мурманск за валами и винтами после их правки на заводе, а они не готовы. Командир говорит, что дело тут длинное, через пару часов уходим. Мы с боцманом Забоевым, кстати, комиком, старше меня на пять лет, отпросились на берег достать спирту. Вернулись раньше, а катера – нет. Куда идти? Мы же здесь ничего не знаем, всё кругом разбито, одни груды камней, улицы кое-как разгребли бульдозерами…
У причала стоит американский корвет. Возле трапа - вахтенный на стуле, кофе пьёт и сигарету покуривает. У нас бы за такое сразу на гауптвахту. Мы без всякой формы, как в поход ходим, я в кожаной куртке, боцман в меховой, без знаков отличия, с пистолетами на боку – к ним. Видимо, подумали, что мы офицеры. -Добро пожаловать! Союзники, союзники-. И сразу один нашёлся с русским языком, а боцман немного знал английский. Они говорят:- Знаете, что Берлин пал?..Это дело давайте и отпразднуем.- Вот это новость!   
Через полчаса стоял во-оо-т такой стол. Негр приносит поросёнка жареного килограмм на десять, всяких овощей, вино, виски несколько бутылок. Нам такое и не снилось...

Первым долгом подняли за взятие Берлина, они по рюмке, мы по стакану, а вино пили как воду. Поросёнком заедали всласть. Начали трепаться, обниматься, хлопать друг друга по плечу. Погудели славно, пора и на боковую. Положили нас в хорошей каюте, воду на стол  поставили, как дома. Наутро опять выпили и закусили, а нас вроде как не берёт. Боцман говорит:- Теперь наша очередь,- и достаёт свою бутылку. Наливает по полстакана спирта 96-градусного, выпил, не закусывая, я за ним. Двое из них глотнули, поперхнулись, скривились, перешли на своё…Долго галдели, пока не сморило, и уснули.

К вечеру поднялись, попили чаю, распростились и пешком – до Варинги, где штаб Северного Флота, перебирая в памяти неожиданное событие минувшего дня. И как же мы приглянулись союзникам нашим?  В Варинге никого своих не оказалось, двигаемся дальше, уже на выделенном «газике»– в город Полярный, в Екатерининскую гавань, где штаб подводных лодок.  Повезло, редкий случай, появился гражданский катер по обслуживанию нашей бригады. Вскочили на борт, и вскоре оказались на родной базе, доложились капитану. Мы-то не виноваты, командир отпустил, вернулись вовремя, а катера нет, так что без вопросов. Хотя как посмотреть…

Узнаём, что без нас произошло незаурядное  событие. Катер срочно вызвали потому, что в охраняемом квадрате заметили перископ неизвестной подводной лодки, а ближайшим торпедоносцем оказался наш, как вроде «скорая помощь». Поспешили к указанному месту, и спустя некоторое время доложили в штаб, что задание выполнено. Такое вот дело. A потом  меж собой рассуждали, что корабли союзников стоят в заливе рядом с нашими, так надо же ещё и подсматривать в перископы, чтобы засечь, допустим, расположение береговых батарей. Потом  в нашей военной газете прочитали, что неизвестная подлодка утонула вследствие взрыва собственных аккумуляторных батарей. Как раз в день взятия Берлина.

В день Победы  своего сбили. Через нашу базу летела тройка самолётов, несмотря на запрет появляться на  этой трассе. Они шли, как оказалось, с боевого задания, может горючее было на исходе, поэтому взяли через Мурманск и через нас, так им ближе. А тут как все с радости начали палить кверху, не глядя в небо, изо всех стволов, один и налетел. Но, правда, лётчик остался жив, его нашли, отогрели, откормили, он даже не был ранен.

Мы воевали вовсю до конца мая. Немцы в это время утопили несколько наших гражданских кораблей. Был такой сухогруз «Марина Раскова», 70 человек команды, больше половины – женщины, никель везли в Ленинград.  Немецкая лодка лежала незамеченной долгое время. Откуда они могли знать, что война кончилась и капитуляция подписана даже их адмиралом? Ждали удобного момента. Всплыли и выпустили в сухогруз две торпеды. Все ушли на дно, один кочегар остался благодаря спасательному жилету. Лодку обнаружили и бомбами заставили подняться, уничтожили тоже двумя торпедами. А если бы на лодке были информированы о мире, все могли бы остаться, такая вот судьба.

После войны в Мурманске было много немцев. Оборудование с их заводов и самих специалистов везли к нам. А охраняли их поляки. Так больше всего они боялись поляков. Они полякам здорово насолили, как и нашим. Но наш народ отходчивый, а поляки не такие. Они их там, знаешь, как муштровали!

Война – закончилась, отпраздновали, думали скоро домой, но не тут-то было. Флот укрепляли, у Верховного Главнокомандующего наверно были думки на этом не останавливаться. Так что о дембеле, как  многим из нас сказали, и  не помышлять. Служил на флоте еще целых пять лет.

Сразу после войны разрешили старшим офицерам приглашать свои семьи на свидание. А – куда? В казарму что ли, или на катер? На краю нашего военного посёлка, в губе «Долгая  Западная», в тридцати километрах до выхода в море, где основная стоянка торпедных катеров, построили несколько домиков на две семьи в каждом. Печки кирпичные, топили берёзкой и углем. В глубине зарослей находилось какое-то помещение вроде землянки. Меня туда назначили отвечающим за электроснабжение и всю механику:  генератор, электроплиты, освещение, воду.

Иду вечером по тропинке между валунами, смотрю, - дверь землянки открыта, свет горит, подошёл поближе, и вижу такую картину: - стоит женщина в погонах старшего лейтенанта и мужик с ножом. Я вынул пистолет (мы все держали оружие при себе), вбежал в помещение, кричу:- Бросай нож! Иначе стреляю, без промаха!- Он сразу нож бросил на пол, я на него глянул, а рядом пистолет лежит. Обращаюсь к женщине: -Товарищ старший лейтенант, возьми себя в руки, подними оружие!- Она так и сделала.
А в глубине комнаты притаился второй мужик, тоже с ножом, чувствую, готовый кинуться. Стреляю в пол, он присел и нож выпустил. Берём обоих и ведём на гауптвахту. Оказалось, что они из состава штрафного батальона, который вырубал в скале крытую нишу для торпедных катеров и туннель к морю. Работали насмерть. Пробрались они сюда в поисках еды,  и не только. Документы на себя хотели забрать. 

Оказывается, эта землянка особого отдела, а  женщина – его сотрудник.
Так у меня завязалась первая нешуточная любовь. После гауптвахты случайная знакомая попросила проводить её  домой, угостила чаем. Уходить уж надо, а ей одной оставаться после пережитого страшно. Ну, я-то парень, 20 лет мне, она на два года старше, и – остался. Потом встречались всякий день, по сто раз целовались, если не пошлют в море. У меня уж мысль возникла, не жениться ли…
 
Вдруг узнаю, что по предложению главного механика бригады  Рихтера меня направляют на учёбу в Ленинградское высшее инженерное училище.
Похвалился возлюбленной, а она в ответ: - Рано, дружок, радуешься. Список для проверки придёт ко мне, и  кого пропущу или не пропущу – это моё дело. Я ей в шутку, вроде того, что  бабушка моя в кавалерии Деникина служила а она: - Ты сам-то кто? проверка покажет. И показала, что мой дед раскулаченный, потому его внук в офицеры не подходит. -Я тебя, - говорит, еле сдерживая слёзы, - понравившегося, честного парня пропустила бы хоть в рай, но на учёбу не имею права, иначе меня выгонят-. Вот так закончились наши отношения. И ничего не сделаешь.

Во флоте меня звали в партию, но всё сомневался и отнекивался. В комсомоле состоял,  нельзя же выделяться белой  вороной.  В  партии недолго находился на гражданке, но об этом  потом, если разговорюсь.

Мне первый  раз дали две недели отпуска, чтобы навестить родных. Боцман попросил передать его матери  гостинец, и навьючил так, что я еле поднял. Он заведовал всем – продовольствием, обмундированием, чем угодно.
У меня оказались пуд американского шоколада, плитками по 96 граммов, масло, сухое молоко, яичный порошок, в общем - два чемодана и 20 килограммов муки. Половина, - говорит, - твоё-.
Но вот как всё это довезти?… Муку отдал в Кандалакше незнакомой бабке за 200 рублей, почти задаром, у ней больше не было, как она решительно заявила. А может, приврала, какая разница, лишь добавила:- Молиться буду за тебя, за твоё здоровье до конца жизни-. Может, помогло.

Состыковались с одним подводником, тоже отпускником. Сначала ехали со скоростью черепахи трое суток в угольной коробке до Котласа. Колею только испытывали, качались на рельсах, как на волнах, чуть не свалились несколько раз. Уже распустилась берёзка, наломали веток и устроили мягкую подстилку, запах,…настоящее лекарство, барская постель получилась.

 В Сыктывкаре перешли на пароход, пассажиров битком, по разговорам выяснилось, что здесь и депутаты Верховного Совета из Москвы, после первой сессии возвращаются домой. Пригляделся -  тут  директор школы, в которой я учился, такой же остался, с депутатским значком, и жена рядом, наша учительница, может в столицу ездили вместе. Они меня не угадывают, я же на полметра, не менее, вырос, да и обличьем другой, в форме, с оружием. Молчу пока.

Время к ночи, живот поджимает от голода, столовую  уже закрыли. Нашёл кока, уговорил его приготовить из моих продуктов омлет, открыл банки с тушёнкой, выложил шоколад, развёл в графине спирту. Когда стол  накрыли, подхожу к директору с женой, а там, оказывается, и капитан парохода появился, и приглашаю к трапезе. Те недоумённо всматриваются, ничего понять не могут, а потом учительница ко мне на шею с криком:- Так это ж Петя, что ли?!  Дорогой ты наш! Да не может быть!.. Такая вот произошла встреча.

Весь следующий день плыли вверх по Вычегде, любовались просторами, не терпелось добраться до дома, уж больно по матери с отцом истосковался, по охоте, по рыбалке, по ставшему для меня родному месту.  Гостинцы доставил по назначению. Отпуск прошёл незаметно, помог родителям по хозяйству, порыбачил, поохотился.
*    *    *
День в день вернулся на свой катер и служба продолжилась по заведённому порядку мирного времени, хотя руки чесались. 

Заставляли  заниматься материальной частью,, выходить в море, стрелять.

А я  с авантюрной жилкой, на приключения горазд. Однажды выручил  командира катера старшего лейтенанта Алещенко. На нашем корабле он был уже шестым по счёту. 

Командующий Беломорской флотилией решил провести очередную проверку командиров на меткость стрельбы из личного оружия. А наш командир приболел, и, как признался,    стрелять не мастер, боится опозориться. Человек он новый, на стрельбище впервые.
Выдвигаю ему  идею -  пойти вместо него и объясняю – как.  Облачаюсь в ваше,  беру ваш «ТТ», и -  пошёл. А насчёт стрельбы можете не сомневаться. Крепко задумался и говорит: - Представляешь, чем это может кончиться?-  -Будет нормально, - отвечаю,  - кто не рискует, тот не пьёт шампанское-, хотя я его в жизни не пробовал.
В общем, одеваю его рубашку, куртку с капюшоном и погонами,  канадские брюки и  - на стрельбище. Вызывают по номеру катера:- 206 – ой! На линию огня!-, -Есть на линию огня!-. -Оружие к бою!.  -Есть!-. Стрелял я с обеих рук, выпустил по мишеням, как положено, две обоймы с попаданием 80 процентов, услышал  - «молодец!», и, не мешкая, покинул стрельбище. Потом один признался, что  меня усёк, но промолчал как партизан. Настоящий моряк.            
*    *    *
Всё когда-нибудь кончается. Пришла к завершению и флотская служба. На сберкнижке собралось несколько тысяч рублей, погулять хватило, но надо было начинать трудиться на гражданке.

Не особенно раздумывая, решил остаться на Севере, в Воркуте. После службы на флоте ничего не страшно, а ещё пленила дикая природа, тундра, простор для охоты и рыбалки. А то, что   вокруг Воркуты и в самом городе -   многочисленные лагеря заключённых и сосланных - для меня не новость.
 
В отделе кадров предложили место начальника переправы, уж больно  привлекли мои водолазные навыки. Мимоходом  видел это бойкое место, и для рыбалки  пригожее. Призадумался. А тут оказался начальник участка Пилюк. Он и говорит: - Ну чего ты туда пойдёшь? Там же копейки платят, а у тебя семья, иди к нам, на шахту.  Для начала поездишь на новой машине,  нюхом чую, что тебе можно доверить.

Как раз в Воркуту пришла партия  ГАЗовских самосвалов, которые завернули сюда с полдороги в Китай.  Хрущёв тогда чего-то поспорил с китайцами, а нам здорово   повезло.   Участку взамен трухлявой бортовухи выделили    самосвал, и сразу облегчение. Заключённые по-прежнему грузили уголь  вручную, зато отпала нужда постоянно возить их вместе с охранником  на разгрузку. Высыпал, и – назад.  Норма – 25 рейсов за день.  Путёвку выписывали сразу на весь день, действительно доверяли, но на всякий случай сваливал груз так, чтобы можно было посчитать количество ездок. 

Всё бы ничего, но страшно мешал беспризорный переезд через местную железнодорожную ветку. Между рельсами -  две шпалы, крадёшься, чтобы не просыпать лишнего,  озираешься по сторонам - нет ли опасности, нервы на пределе. Говорил начальству об этом не раз, письменно  доложил  – без толку.

Однажды днём приблизился к переезду, вышел, как всегда, из машины, поглядел по сторонам – чисто. Осторожно въезжаю на рельсы…и стыкуюсь с паровозом!  От удара  пробиваю правую дверь и отлетаю метров на 15 от насыпи. Боковым зрением ловлю, что паровоз передком подбрасывает кузов,  тот цепляется за трубу, уголь с пылью вздымается  наподобие взрыва, передок самосвала с мотором и колёсами   утаскивает на полусотню метров.
 
Сам, на удивление, живой, но побило прилично, еле соображаю. Машинист, из заключённых,  подскочил, бледный как смерть, щупает.  А тут шёл «этап» на работу, человек четыреста, остановились в выжидании. Каким -  то образом  появился автоинспектор,  из заключённых, и безо всякого разбора:- Ах, ты, гад, нажрался, сука!, и -   кулаком  в лицо, я и свалился, но  в памяти.
Бежит врач, тоже зэк, из «этапа», с носилками и фляжкой воды, осматривает, обнюхивает меня, говорит инспектору: -Как тебе не стыдно, он совершенно трезвый, нет бы, помочь, а ты хуже всякой скотины!.
 Мимо проходил чей-то «студебекер».   Покидали в него куски  самосвала и повезли в гараж. Меня  взял знакомый водитель, немец Лёва Град. Он  говорит:- Слушай,  неужели ты  простишь этому выродку? Я ему:- Дай  очухаться,  соображаю, как это сделать.
Пока двигались, наметил план. А этот змей позади нас увязался.

Заехали на территорию гаража, с трудом спускаюсь из кабины, он подходит, чтобы, похоже, сказать ещё какую-нибудь гадость, и я его со всей силы ногой, в кирзовом сапоге,  -  в подбородок. Свалил, насел верхом и давай метелить, слева направо. Откуда только силы взялись? А  сбежавшиеся шофера-зэки подзуживают: - Добавь  ему, добавь!
Не стал добивать до беспамятства, но заставил поклясться. -На колени! – говорю, - клянись, что пальцем никого больше не тронешь! А лучше, чтобы я больше тебя не видел-. Поклялся, слово в слово. С тех пор его не встречал, и судьбой не интересовался.

Начальник ГАИ права мои всё же забрал, сочувственно.  Попросил помочь восстановить самосвал.  За месяц  вместе с напарником его сделали,  благо к «китайским» грузовикам  было приложено несколько ящиков с запчастями. Но набор моих инструментов  и добротную спецодежду всё же  увели.
 Выводы Автоинспекции по аварии сводились к следующему. Переезд неохраняемый, что сильно повышает риск наезда. Водитель самосвала опытный,  был трезвым. Машинист паровоза находился без помощника, отвлёкся от управления (прикуривал от топки), превысил скорость (с 10 до 50 км. в час) и прочие моменты.  Короче, водительские права мне вернули, а ему, бедолаге, набавили два года сроку. Он отбывал наказание за то, что,  будучи машинистом  на Куйбышевской железной дороге,  замечен в разбазаривании топлива – скидывал с паровоза некоторым страдальцам куски антрацита. В общем, нормальный мужик, но в ту пору сажали даже за самовольный сбор колосков. Правда, через полгода добавленный срок ему скостили, и вскоре  амнистировали.
*    *    *
Тут один  засомневался, не фантазирую ли я чего. Сказал ему,  что нет у меня в этом никакой нужды,  хватает истиной правды. Помню прошлое в деталях, если попрёшь  отсебятину, попадёшь в душевную неприятность.
Другой героем меня назвал. Какой герой? Просто хотелось выдюжить.  Жизнь сложнее и забавнее, чем можно придумать. Возьми Гулливера, надо же таких фантазий заплести, уши вянут. У меня «жизнь такая, какая она есть, и больше никакая». Слышал эту фразу и запомнил.
*    *    *
Вот мы тут лазим  на коленях по брусничнику, чудо - ягода, а вон там  черника, малина попадается, а лесище-то какой!.. Никакого лекарства не надо. На побережье Ледовитого Океана, возле Карских Ворот – своя красота.  Брусники не видел, черника есть, но ходить за ней тяжело, зато морошки – море. По размеру она крупней малины, цвет меняет после заморозков с красного на жёлтый и становится мягкой и непередаваемо приятной. Считается очень лечебной.
Я  специально объезжал  поля морошки по краю, чтобы не давить гусеницами это богатство. Хоть и знаешь, что укорять тебя некому, на десятки километров – ни души. Неоглядный простор, чуть покрытый снежком, а сквозь него тянутся  к свету неисчислимые стебельки с гроздьями красной ягоды. Мы дурачились словно дети, ползали на коленях по этому диковинному ковру и паслись словно братья наши меньшие, набивая животы удивительным даром Севера. Это богатство  каждый год возрождается, чтобы вскоре пропасть бесцельно. Но бесцельно ли? В природе ничего зря не бывает.  У нашего спутника была кинокамера, он снял это чудо и демонстрировал его зачарованным зрителям. Я ещё трижды возвращался сюда, просто тянуло, хотя путь  не ближний,  и каждый раз не мог налюбоваться красотой диковинной природы. 

На охоту и рыбалку ушло полжизни, как я шучу. Для себя, и для людей, конечно. Зайчатина, куропатки, рябчики, рыба  в сезон не переводились.  Некоторые соседи так избаловались, что им подавай готовенькое, а то, видишь ли, не нравится ощипывать и потрошить. Иной раз с охоты привозил на вездеходе с сотню гусей, а они по 5-6 килограмм, и бросать нельзя, это же ценность, и отстреливать положено по законам природы. Когда вспорхнёт стая куропаток или рябчиков, над головой темнеет, одним выстрелом полмешка можно сбить, вот только собрать их невозможно, много пропадает. Птица почти равноценная, но рябчики  считались царской дичью, хотя встречаются чаще, даже в Киржаче они есть.
 
Ну, и рыбалка, конечно. У нас  постоянная, испытанная   компания, за мной -  техника и снасти. Если гости из центра – значит непременно северная уха с приложением. Познал рыбные места, оленеводов, рыбаков, местные порядки и обычаи.
Как-то прилетел Братченко, министр угольной промышленности, и с ним свита, он же один не будет. Директор шахты говорит,- Аврально требуется рыба -  красная, белая, и, конечно хорошая-.
Самое близкое до красной  - сто километров, до белой – двести, по полному бездорожью. Так надо ещё и поймать. Двинулись на вездеходе в одну сторону – застряли, в другую –  заклинило двигатель как назло, а время-то уходит, хоть караул кричи, позором светит.
Вспомнил про  одного  любителя езды на оленях, который животных для этого держал. Он, оказывается, в отгуле и уже собрался двинуть  в тайгу. А нам это и надо. Бросили в нарты  ящик водки и – туда. Спустя несколько часов,  нашли знакомых оленеводов, а у них только что выбранного из сетей гольца  – некуда девать, полная сеть сига и всё остальное. Загрузили  нарты, оставили им водку и ровно в  срок вернусь на шахту. Угостили министра и его спутников по полной, что называется, программе и с собой навязали. Со всем уважением, по-простому, министр наш был мужик, строгий, деловой  и человечный. И если что обещал, обязательно исполнялось.

А вот  случай, который особенно отпечатался в памяти.  Поехали на  день рыбака, то есть во второе воскресенье июня. Мы с женой, зам. директора шахты Ланин и проходчик Пашка Березин, с жёнами. На гусеничном вездеходе, на крыше – лодка, подсобный скарб, дрова. 120 километров хода, и мы -  на точке. Речушка шириной метров десять,  ниже – озеро. Плывут остатки льда, по берегам задержавшийся  припой, травы ещё никакой.
 
Место опробованное, удалённое, просматриваемое на случай рыбнадзора. Мы же не продажу, на личную потребность, потому неводок захватили всего метров восемьдесят.  Раз закинули меж  льдин  и, пожалуйста, -  ворох  сига,  хариуса и окуня. Сготовили тройную уху. Это когда в кипящую подсоленную воду  через каждые десяток минут трижды закладываешь порцию рыбы взамен отваренной. Затем добавляется картошка,  всякая приправа и доводится до готовности. Стол сбили, сидим, кайфуем, портвейном пробавляемся, потому что водки в магазине не оказалось. 
 Женщины решили покататься на лодке, маячат невдалеке. А на корме -  невод, вместо того,  чтобы в кусты его кинуть, конспирация называется.
С этого и пошла невезуха. Смотрю, идёт вездеход, останавливается на бугре, вышел человек и принялся  рассматривать нас в бинокль.
Ну, думаю,   - инспектор. Лихорадочно соображаю, как невод спасать, отберут ведь. Cкидываю  всё, и в трусах - в речку, раздвигаю льдины,  выскакиваю   к женщинам, кричу: - Давай сюда!-. Они рывком  - ко мне, хватаем невод и  - в кусты.

Когда спрятали и перевёл дыхание, гляжу,  а я ж без трусов! Видимо, зацепились за лёд, а резинка слабая,  Так и был голый, пока не вернулись на нашу стоянку. Бабы будто и не заметили,  ни намёка, ни смешка. А  наблюдатель, наконец, подал голос. -Эй, адам,  куда невод схоронил? Иду разбираться!-

И только тогда  узнал коллегу Клюева с другой шахты, такого же    браконьера. Отлегло, кричу в ответ:- Ты доиграешься, что тебе ухой губы не помажем-. Разгоготались,  надо же так пошутить,…  но в душе, конечно, досада. С ним оказалось ещё двое «рыбаков»,  и   ящик перцовки. Ящик -  под стол, а на нём – куча варёной рыбы и полбадьи ухи.  Продолжили это дело. Перед отъездом вспомнили про оставшиеся на берегу  две корзины с рыбой.  Одна –  пустая, в другой - на дне, оказывается, песцы утащили.
 
Наблюдали, как самка песца командует детворой, задействованной в  этой операции. Мы окружили сетью норы, и поймали нескольких зверьков.  Мордочки чумазые как у котят, уже с мать, и  совсем не кусаются, шерсть золотистая, приятно гладить. Дали им варёную рыбу, они едят лучше сырой. Хотели было забрать песцов с собой, но подумав, отпустили, пропадут ведь. Те сиганули через речку,  и -  в нору, к мамке. В общем, остались мы без улова.
 
Клюев уехал по длинной дороге, а я решил свернуть в знакомую, облюбованную куропатками,  балку, надо же компенсировать потерю улова. Пока самки сидят на яйцах, самцы собираются в кучи в ожидании приплода. Стрелять их разрешено, потому как свои обязанности они выполнили. 
Осторожно объезжаю колдобины и камни, взведённый карабин «ТОЗ-16» держу на коленях стволом в дверь. И вдруг, наскакиваю на булыжник, левой рукой хватаю за рычаг, но ладонь сорвалась, винтовка бьётся о выступ и выстреливает в руку.

Выскочил наружу, кровь хлещет,   в голове потемнело. У нас обязательная  аптечка.  Жена перетянула руку жгутами, залила йодом,  кровь остановилась, на всякий случай прибинтовала к руке щепку.
 
За руль сел Ланин,  хоть  и начальник,  управлять вездеходом не умел. Проехали с километр, я не выдержал, как рвёт машину,   без гусениц можно остаться, тогда – беда. Чтобы не обижать водителя, попросил его передохнуть. Вышли, постояли немного, и я вновь сел за рычаги, так и доехали до дома.
У меня был знакомый местный хирург – по рыбалке. Я -  к нему домой, уже к ночи. Он под мухой.  Посмотрел рану. -Ерунда, - говорит,  -  покажись через пару дней-. И я ещё 10 километров до своего посёлка, еле дотянул. Принял полстакана спирта в качестве лекарства и -  провалился. К утру рука ещё более посинела, боль невероятная. Вновь -   к  хирургу,  оставил меня на ночь в отделении. С рукой совсем неважно, да и всего лихорадит.  Спросил медсестру, почему ничего не делаете?   Она: - То есть как не делаем? К операции готовимся, будем руку отнимать, гангрена у тебя-. Так и обмер, схватил манатки и выскочил, не попрощавшись.
 
На моё счастье в тот день в Воркуте  появился долгожданный нейрохирург из Эстонии  Сааре, который подбирал сложных больных. Я позвонил в медсанчасть и  попал прямо не него.  Выслушал внимательно и велел явиться, не задерживаясь,   прямо в его кабинет. Довезли меня на шахтном автобусе. Сразу сделали анализы и уже  вечером Сааре под местным наркозом  прооперировал, помогали ему доктор медицинских наук, фамилию запамятовал, и сестра. За полтора  часа удалили   осколки мягкой пули, пороховую сажу,  соединили кость.  У них было и дефицитное лекарство, которого не пожалели. Через неделю пошёл на поправку,  вскоре вовсе оклемался, и меня отпустили.

В больнице наблюдал, как Сааре помог   человеку, который  четыре года находился в лёжке после падения с  вертолётом МИ-8 на мысе Каменный. У него сдвинулись позвонки, не то, чтобы встать, повернуться не мог. Ему делали операцию с утра до вечера. Мы, больные, наблюдали всё это сквозь стекло,   которым огорожена операционная. Окружили и смотрели, не отрываясь,  и нас почему-то не отгоняли. Они и перекусывают там,  и курят, и водку пьют. После операции мужчина лежал в нашей палате, и мы видели его спину при перевязке. Против каждого позвонка – разрез, чтобы освободить нервы, от шеи до копчика. Я ему постоянно утку менял, 120 килограмм веса. Через месяц человек ушёл на своих ногах, и, по слухам, вернулся на работу.
      
Почему я так подробно? Да потому, что в то приснопамятное  время были и хорошие моменты,  попробовал бы испытать нынче нечто подобное – обдерут как липку, без штанов оставят, а то и погубят.
   Решил отблагодарить доктора. С разрешения директора шахты взял вездеход,   с помощью приятеля  наловил  рыбы,  и презентовал моему спасителю, в общем, угодил.
 
Ланин из добрых  побуждений предложил мне оформить самострел как производственную травму. Чтобы денег получить больше, чем по бюллетеню.  Ответил ему, что хочу прожить и помереть честным человеком,  и он отстал. В  этом  весь мой сказ. 
*    *    *
Шахтёрскому труду отдано 30 лет, и всё на одном месте - механиком   почти  как на  торпедоносце. Моё дело –  механизмы, энергоснабжение, вентиляция, насосы.  День за днём, месяц за месяцем, год за годом   - вроде бы всё одно и то же: cпуск под землю, полумрак, теснота, изнуряющий труд, еда  всухомятку, подъём на поверхность, судорожная зевота и умиротворённость…
 
На деле всё гораздо сложнее, день на день не похож, порой  башка кругом идёт от всяких неожиданностей, от глупостей и халтуры начальников и самих исполнителей.
Воркутинский уголь идёт  в металлургию, хорош в домашнем хозяйстве,   срыв добычи  - это ЧП, и этим всё определяется.    
При мне -  несколько слесарей, часть из них  - заключённые. Но по сложным делам -  собственные руки и голова.  Почти вся рабочая и техническая  сила - это  заключённые.
Ни у кого менее десяти лет срока не было, а то пятнадцать и двадцать лет. Из Томского института -  доктора, кандидаты технических наук, пришили им какой-то заговор. Шахтёры из Донбасса, которые при немцах остались на шахтах и  для оккупантов добывали топливо - бывшие начальники шахт, участков, классные специалисты. Но никуда не денешься – предатели. Люди добросовестные,  ничего плохого про них не скажу.
 
Был здесь бывший директор исследовательского горного института Мухин, управляющий трестом в городе Шахты Червоный, который халтуру в работе  не терпел. Под его надзором, как авторитетного специалиста, начали сооружать раздвижку нижней части шахтного ствола, а самого по скорой положили в больницу. Чтобы быстрей закончить работу и отчитаться, начальство решило уменьшить толщину бетона и отказаться от каменной засыпки, как это положено по проекту. Так, Червоный, выйдя из больницы, заставил пробить дыру в стене, пролез в неё (а он полный, диабетик), чтобы проверить, как исполнены его рекомендации. Никто его не мог остановить. Когда увидел, что наделали, стал на колени и начал истово креститься. При мне это было. Всё заставил переделать, неделю работали тридцать человек.  Схалтурили вольнонаёмные, в основном партийные, а заключённый - пресёк.

Хватало грабителей, воров и карманников всех мастей. Они и здесь  тырили еду, шмотки, мотоциклы, кошельки.  Вольнонаёмным  в жилконторе посоветовали сдать личные документы на хранение. Зэки, пронюхав про это, увели  целиком весь сейф.  Я лишился паспорта и военного билета.  С неимоверной  волокитой выдали дубликаты, но военный билет заменили на пехотный, со звездочкой, написали вместо белоруса – башкир, перепутали название родовой деревни, очень обидно было.  Ворам нужны были документы и военные медали, чтобы переделать на себя и бежать. И только через год сейф случайно нашли на другой шахте в укромном месте.  Осталась половина документов, почти все выцвели,  фактически голые бланки,  пиши туда, кого угодно и выдавай себя  за фронтовика, пользуйся почётом. Но мой военный билет сохранился неплохо, всё видно. Наверно потому, что морякам документы заполняли особыми чернилами, потому их у меня  два.    
*    *    *
Всё же я решил податься в партию. Время кандидатского срока зря не проходило,  посещал  занятия  по марксизму-ленинизму.  Оказывается, кодекс коммуниста составлен почти по библейским заповедям.  А вот известный  лозунг -  «от каждого по способности, каждому по потребности» -  ни в какие ворота не лезет. Какой дурак его придумал? Почему я  должен  своё наработанное отдавать лентяю или прохиндею, у которых только одни потребности. Что лично  зарабатываю, то и потребляю, но помочь в беде  другому всегда готов.  Хотя, если копнуть, тут совсем не просто. Нам планировали  на месяц пробивать километр штрека. С оборудованием, благодаря нашей смекалке,  выкручивались, но кабеля давали всего половину от положенного.  Искали всякие куски, но как ни старайся  их соединять, всё равно это не целое, не безопасно. Слава богу, у меня взрывов не было, но каким трудом это давалось – никому не интересно.  Может, это и есть «по способности»?У тех, кто у руля –  свои возможности и, соответственно,  потребности.

 Командировали меня в Геленджик на строительство пионерлагеря для детей шахтёров. Когда выполнил задание,   попросили заодно поработать на даче секретаря нашего горком.
 Дом, по нынешним меркам – мелочь, не сомневаюсь, что на свои кровные построил. Но зачем на одном берегу с лагерем, с использованием той же рабочей силы? Потому,  что у него свои служебные возможности. Все члены городского партбюро имели квартиры, а начальник охраны лагерей сменил не одну,   пользовался зэками для своего благоустройства.
 
По шахтёрскому уставу мне,  механику-подземщику,  тоже полагалось отдельное жильё и телефон.   Но уже несколько лет семья,  с дитём, ютилась в раздевалке артистов на сцене клуба. По ночам  просыпались от топота  крыс, ищущих жратву. Жена  выпрашивала в столовой остатки пищи, чтобы ночью их покормить и угомонить, иначе они бы нас погрызли. Умные, бестии, своёго добивались, а нам каково?

Не мог я смириться с очковтирательством.  Подчинённые  правду от начальства утаивали, чтобы не нагорело,  а те в свою очередь врали на верх, иначе скинут. Хотя люди сами по себе неплохие, но, видимо, внутренняя боязнь одолевала. В армии  не без двуличия, но не до такой  же степени. Характерный пример. На другом участке возник пожар, тушили месяц. Уголь продолжали с невероятными трудностями добывать в других забоях, но план не дотянули. Директор шахты Детковский вызвал меня и говорит:- Петр Антонович, (вместо обычного – Петро) докопайся до причины пожара, что докладывают  - не верю, а надо знать правду.

Облачился в спецодежду и намордник – и туда. До меня там был госнадзор, затем – энергетик, правда, молодой, неопытный и толком ничего не нашли, а, вернее, и не искали,  потому, что в том аду можно и остаться. А я давай разглядывать, глаза тогда были на единицу. 
Причину нашёл быстро -  сосульки расплавленной меди от кабеля. Мужики ремонтировали угольный комбайн, подтянули кабель,  но очень длинный, с повреждениями, его  смотали в бухту, резко возросло   индукционное  сопротивление. Кабель нагрелся и загорелся, а вслед и  - уголь. Короче, элементарное разгильдяйство. 

Собрал вещественные доказательства, и  - к директору. Тот охал, бил кулаком о стену, метался по кабинету, исходил  трёхэтажным. Успокоился немного и говорит:- -Надеюсь, что это между нами, никому ни слова, а так – спасибо. Прибери  кострище, чтобы  зацепки не осталось-. В объяснении  вышестоящему начальству пожар свалили на некий природный фактор. А как быть? Дело-то подсудное. А мне премию внеочередную выписали,  за давностью  уже не секрет. А так - благодарностей с десяток, но особо горжусь званием Почётный шахтёр.

Кандидатский срок кончился, вызвали меня вместе с секретарём  парторганизации Астаховым  на бюро горкома на окончательный приём. Тогда у меня был мотоцикл «ИЖ», мы -  на нём,  возвращаться больше не на чем.  Мороз минус 40, промёрзли до костей, настроение не праздничное.
 Спросили меня о чём-то, ответил, секретарь поставил вопрос о приёме в партию на голосование. Подняли руки, кроме начальника охраны лагерей майора Костюка. Он меня на «вы» и «товарищ» стал мордовать, что,  видите ли , заключенным подаю руку, веду «с этими фашистами по-панибратски».  Я  аж поперхнулся от такого «комплимента». Вообще – то я  выдержанный, а тут промолчать -  равносильно пощёчине.
-Можно ответить? - обратился к секретарю? -Можно, и даже нужно, -  говорит. И   высказал, тоже  на «вы»,  но без «товарища»:  - А чем большинство из зэков хуже нас?  Уголь же  они в основном добывают. Есть конченые негодяи, понятное дело, но мерить по ним всех нельзя. Я  постоянно  с ними, знаю кто чем дышит. От вас пять автоматчиков с полными дисками не отходят, а моя охрана  - это сумка с инструментами. Если бы я по-свински себя вел, они давеча, после смены, и не спохватились бы,  что я на гора не появился.
 Породой меня завалило с головой. Так эти зэки вернусь и откопали, а то бы не с кем было здоваться-. 
Высказался, в пределах этики,    про творящийся  бардак, про жилищные  условия. А потом говорю:   -Я в вашу банду больше ни ногой-. Подумал, как бы не посадили,  и отвалил. Следом вышел Астахов, потому что транспорт у нас один, за ним -  ещё  член бюро, ко мне обращается, как бы с извинением: - Да мы тут немного не так, не с того начали, вернёмся к тебе-. И прочее…
Сели на мотоцикл и быстрее - в ночную смену. Три года Астахов меня  уговаривал, вместе водку пили, на охоту ходили. Не раз повторял,  вроде того, что у тебя  же семья,  легче будет, а если по правде, таких как ты  партии не хватает. Нравился он мне, если бы таких побольше, пошёл бы.  На собрания я ходил,  как член коллектива,  полезно послушать, говорили ведь о производстве,   там  выступал, не стесняясь, как свой.
 В общем,  так и остался -  беспартийным коммунистом.  Согласен был со многими партийными лозунгами, решениями, выводами. Но если бы их выполняли, то мы  жили бы не хуже, чем на Западе, так я думаю. У нас ресурсов хватает, и умных людей – тоже. Но правят больше дураки, вот  в чём беда. Потому  что умные туда особенно не лезут, да их и не пускают.
*    *    *
Вскоре после этого двухкомнатную квартиру  дали, провели телефон. А тут подошла очередь на машину, «жигули – копейку». Короче говоря,  -  из грязи, да в князи. Мы с женой на этой машине где только не побывали  - на Украине,  в Белоруссии, на Кавказе, на Чёрном море, аж до Урала. Половину отпусков проводили на колёсах, с разными приключениями и историями, если рассказывать, никакого времени не хватит.
Намотал на своей «ласточке» аж 500 тысяч километров, пока не выдохлась окончательно. Раскидал её на части и сдал на металлолом, это уже в Киржаче. Вторую в жизни машину, «жигули – четвёрку», купил за 85 тысяч рублей у  соседа,  наездившего на ней  85 тысяч километров. Перебрал её, и чего только не вожу –  дрова, навоз и землю,  лес объездил вдоль и поперек. Но и пережил с ней, не дай Бог  никому, но об этом -  после,  надо  про Север договорить. 

Так вот. Заключённые жили в лагерной зоне, а вольнонаёмные - в посёлке, возле шахты, в  жутких условиях. Кроме охранников, которые имели благоустроенные двухквартирные дома.
Наконец,   приняли долгожданное решение построить жилой микрорайон для  вольнонаёмных и тех, кто выходил из лагеря в связи с окончанием срока заключения, но без права покидать Воркуту, иначе здесь некому было бы работать.
 
Меня вместе с приданной рабочей силой временно  перевели на строительство этого жилого района. Но и за шахту ответственность никто не снимал. К стройплощадке проложили  по земле шахтёрский резиновый четырёхжильный кабель большого сечения. Установили  трансформаторы и подали напряжение к котлованам фундаментов и выгребных ям для подогрева укладываемого бетона. Забивается арматура в свежий бетон, соединяется хомутом с проводом низкого напряжения, и тёплая смесь набирает прочность. Кстати, эти объекты до сей поры стоят, хоть бы что.

Обычно на работу шёл не по дороге, а по кабелю и проверял, как действует обогрев, и голыми руками подтягивал контакты, потому что тока не боюсь. Меня может как угодно тряхнуть, но не убивает. Ну, и с ружьём, конечно, одностволкой, и на лыжах.  Кабель грел так, что в снегу получился туннель, особенно в низинах, где сугробы намело  метров в пять, можно было в полный рост идти, и сухо. С удивлением обнаружил, что в туннеле собираются зайцы, десятками. Трава зелёная, уютно. В туннеле только слепой промажет.

Набью зайцев, а то и куропаток мешок, принесу зэкам, они разделают, приготовят.  К тому времени заключённым стали платить, а купить-то нечего, как и всем другим. За два месяца, что они оказались под моим началом,  заметно отъелись, а то шатались от недоедания. Работали они без удержу и грамотно, а поскольку я всегда был внимательным учеником, то многому у них учился – по  бетону, деревянным  конструкциям, организации строительного производства

В общем, проверяю в очередной раз кабель, а «процедура» эта не занимала много времени и проводилась ранним утром, до появления людей на стройплощадке, и замечаю, что как-то неуютно в атмосфере.

Вообще, надо сказать, что зимой работать в Воркуте на поверхности – это наказание. То пурга, то мороз, носа не высунешь, то страшный ветер. А тут  природа совсем взбесилась. Выглянул из тоннеля, а снаружи - мрак, какие-то всполохи, наждачный ветродуй.  К тому моменту у меня уже было несколько зайцев, сунул их в рюкзак с инструментами и патронташем, а пару – за пояс.

Что на меня подействовало, ума не приложу, но вместо того, чтобы по тоннелю пойти до конца и свернуть в бытовку, пустился на лыжах по ветру, и меня куда-то понесло, словно под парусом. Таким образом отдалился от стройки километров на тридцать, если не больше. Короче говоря, заблудился так, что не соображаю, куда идти. И это просоленный моряк, заядлый охотник и рыбак… Пурга не утихала.

Попалась речка, начал её переходить, а под снегом - быстряк. Упал туда плашмя, по самую шею, как-то выкарабкался, с меня течёт, мороз градусов пятнадцать. Лыжи очистил ножом, рукоять в руках, а лезвие отломилось и куда - то отлетело. Всё на мне колом, но неимоверно хочется пить, о еде и не вспоминаю, хотя пошёл на работу, не сделав и глотка, такая у меня привычка.
А уже ночь наступила, мороз крепчает. Возникло чувство полной безысходности и апатии, но не страха. Представил себя с отмёрзшими ногами и руками, сколько предстоит мучений мне и людям…

Короче говоря, пришла в голову дурная мысль – зачем жить? В таком безвыходном положении.  А пока нормально и ружьё есть, давай-ка я застрелюсь.
Случайно в сугробе нащупал столб, которые геодезисты ставят, притулился к нему, снял правый валенок…  Приготовил на всякий случай два патрона, чтобы наверняка, ствол приставил к лицу, палец на спусковой крючок, нажимаю изо всех сил, не могу дожать. И так несколько раз. Тогда машинально надеваю валенок, плюю на руки, со злостью хватаю ружьё за ствол,  раскрутил его над головой и кинул куда-то, что было сил. Значит, самострел - не для меня.

Немного продвинулся, ружье моё лежит, поблёскивает. К этому времени природа переменилась, свет появился, видимо, от северного сияния, даже столб разглядел, а на нём светлой краской - знак, который запомнил на всю жизнь – ТГК 406. Двинулся в обратную сторону, вновь пришёл к столбу, затем к ружью. Заорал во весь голос: - -Ни хрена, рогатый, твой номер не пройдёт (чёрта имею ввиду), я твои проделки знаю,  пошёл ты к ……матери!-
Ставлю ружьё к столбу, нашарил в рюкзаке блокнот, промокший, но писать можно, и химическим карандашом вывел, кто я такой, потом стихами. Откуда только они взялись?: - «Без суеты, повеселее, не важны род и  сколько жил. Три слова только напишите - покойный водочку любил». Если всё-таки не выдюжу, замёрзну, но всё-таки   найдут, хоть посмеются, человек в последние часы не унывал.
Нажал легко на курок – стрельнуло(!), и больше с ружьем не расставался.

Перешёл речку, выкопал лыжей в снегу замечательную такую пещеру, можно сказать каюту, с диваном и с подушкой, разогрелся,  и уже всё  нипочём. Есть захотел невероятно! Лёг на диван, крутит живот, невмоготу. Зайцы - тут, а ножа нету.
Вспомнил про часы со светящимся циферблатом, которые сунул куда-то в спешке еще дома. Оказались в сумке под зайцем, и я воспрянул.

Спать решил по  полчаса. Проходит точно отведённое время, встаю и  разогреваюсь движениями. И так много раз. А потом соображаю, чего это я попусту трачу силы на разогрев, когда можно греться на зайце. Наступаю ногой на лапу, разрываю его, сдираю шкуру и добираюсь до мяса и давай рвать зубами… Насытился. Думаю, надо экономить. Стал собирать внутренности, складывать в угол «дачи», вход замуровал, чтобы уберечься от лишнего холода. Две заячьи шкуры подоткнул под одежду, остальные тушки приложил к ногам, стало теплее и уютнее.

Пурга, хоть и с меньшей силой, бушевала ещё трое суток. На четвёртый день пробил крышу, а там солнышко светит! Выбрался, а невдалеке скирда сена стоит, удержалась в бурю за снежный откос, сделана по-северному, внутри - пустота для проветривания. Влез туда – благодать, еще более пришёл в чувство. И питание обнаружил диетическое – лошадиные котяхи, пополам с овсом, сама по себе вкуснейшая вещь, да ещё с зайчатиной и со снегом… Заправился, ободрился, натянул лыжи, и двинулся в уже знакомом  направлении.

Прошёл тройку часов, взобрался на бугор, вижу вдали погруженный в темноту  посёлок, узнаю Воркутинскую ТЭЦ, как оказалось, обесточенную во время урагана. Подхожу к домам, огонёк мерцает – путевой обходчик бредёт с карбидным фонарём. Говорю ему: - Добрый человек, мне бы кружку воды, помираю, помоги, пожалуйста. Поднёс фонарь к моему лицу, да как заорёт от ужаса. Лицо - то в ошмётках заячьей  крови, в шерсти, заросшее, явный чёрт, плюхнулся на колени и только икает. Единственное, что смог произнести:- Иди на станцию.-

Только приблизился к вокзалу, свет включили. Нащупал  бочку с водой, пополам с углем, еле  наклонил её на себя, облился с головы до ног, но всё же напился. Какой же сладкой показалась эта застоявшаяся, грязная спасительная влага!  И кусок хлеба дали. Еще три километра пути и я, наконец,  полностью обессиленный, на пороге своего дома. Захожу, сидят аврально приехавшие  родители, на столе -  сковорода с котлетами, все котлеты до одной целы. Горюют по сыну. А я им: - -Какого чёрта вы тут скучаете, ложитесь спать,- надо ж подшутить, - завтра рано встану, да постреляю дичи-. Чтобы, значит, атмосферу развеять, обрадовать их. Валенки снять уже не смог. У нас был диван широкий, вот и вся мебель, лёг и не встал, они мне разрезали валенки, соседка принесла стакан вина, дёрнул и – готов. Сутки проспал, не шевелясь. Называется, пошёл за зайцами.

Наведал начальник участка, тоже юморист. -Тебе в ресторане четверо суток не хватило, - говорит, - так ты здесь добираешь? А ну, собирайся на работу, и никаких разговоров, дел невпроворот. Пошутить-то надо. На другой день, собрав себя в кулак,  пошёл в шахту. Вроде остался здоров, но, оказалось, до первого испытания. 
Надо было переместить на другое, более сухое место трансформатор весом под двести килограммов. В штреке вода в отдельных местах по пояс, надвинули его вдвоем с подручным Аркашкой на плот, потянули как бурлаки, а плот до места не доходит, уже мелко. Говорю помощнику:- У тебя сапоги не как у меня -  короткие, наберёшь воды, простынешь, я сам попробую перекантовать, на коленях.-   Несколько метров протащил эту махину, и вдруг пронзила такая невыносимая боль, что потемнело в глазах. И всё…Он затащил меня  на плот, тянул с полкилометра, положил на угольный конвейер, позвонил люковому, что сейчас едет больной человек, будь внимательным.  Разговор их слышу, а пошевелиться не в состоянии.  Люковой, тоже шутник, из заключённых, по фамилии Подкова, орёт в ответ:- А ты знаешь, что по предписанию людей запрещено возить? Буду на полную включать, и вообще уйду!- Это, чтобы понта придать.
Всё же меня дотащили, пришёл электровоз с медсестрой, привезли в медпункт, а оттуда – в больницу, только что построенную, неплохую, ничего не скажешь, и я её опробовал. Находился там полмесяца.

Но не бывает счастья без несчастья. Возникла горящая  путёвка в Ессентуки, уже завтра надо быть на месте. Жена расстроилась, а я ей: - Мёртвый я тебе хорош, что ли?-  Взял билет без очереди, уважили как участника боевых действий, иначе бы сорвалось, и вот очутился на курорте.

Главный врач санатория лично беседовал с каждым прибывшим, такой был порядок. Попытал у него, как же мне со спиной и ногами быть, у вас же желудки лечат. Он мне про грязь рассказал, заверил, что поможет. Никаких процедур, кроме грязи, и не давали. Приходил ежедневно в лечебницу, бабушки расстилают резиновый полог, накладывают грязь, завернут, скажут:- Ну, сынок, полчаса полежи,- а сами идут новости или песни слушать по радио, и  час, и полтора их нету. А как моё сердце чувствует, им  - до лампочки.
Сердце, выдержало, и вообще лечение мне помогло. Может ещё и потому, что отпустили три лишних процедуры. Из всех номеров воды самая хорошая «Ессентуки–17», и пей, сколько хочешь. Ну, и вина там полно, через автомат продают. Бывает, что его заклинит, и вино льётся без остановки, только успевай подставлять посуду, сам наблюдал. Сбежалась братва, и понеслось,…некоторые с графинами прискакали. Любят у нас урвать на халяву.

Курорт мне здорово помог.    Посылали и в другие санатории, даже с женой.  В этом отношении грех жаловаться, шахтеры в обиженных не пребывали.   Платили за труд неплохо, хотя хотелось большего, путёвки почти задаром, дорога по карману, отпуск двухмесячный, а то и больше.
Обычно в отпуск отправлялись  с очень приличными деньгами, потому что на месте тратить  особо не на что. В очередь на машины, холодильники, мебель  и прочее барахло стояли годами.   На «большой земле»  часто уходили в загул или подвергались ограблению и,  еле душа в теле, возвращались до дому, до следующего раза. А устойчивые, вроде меня, присматривали места, куда бы переселиться, обустраивали тыл и продолжали до упора вкалывать на шахте.
Так мы с женой оказались в Киржаче и тут укоренились. Хотя, если  откровенно, в отношении к подобным переселенцам тень отчуждения местной власти до конца не исчезла, уж такова человеческая природа.
*    *    *
Теперь про историю с машиной.  Еду как-то по делам в Орехово – Зуево, как раз накануне   Дня Победы.   На Горьковском перекрёстке тормозит автоинспектор. -Слушай, дед, твоя машина  в угоне. Признавайся, как   умыкнул?- Я дар речи потерял от такой наглости, аж руки затряслись. Проверил мои документы – всё в порядке.
Завёл в будку и целый час пытался дозвониться до начальства в Киржач и Владимир – бесполезно. Подъехали другие гаишники, ещё бы, редкий случай  – попался угонщик, рассматривают меня, чего-то пытают. Продержали часа три, не знают, как  быть. Вроде на вора не похож, а по номеру машины –  явный угонщик.
Долго совещались, наконец, решили:   поскольку на носу большой праздник Победы, к которому имею прямое отношение, отпускают меня  до разборки  дела. И чтобы сидел на месте и не катался.
Полгода проходит, иногда вызовут для проформы и молчат, пользоваться машиной не разрешают. A у меня нервный тик возник, красные пятна пошли, самочувствие на нет сходит.  Врач – дерматолог, с которым поделился своей бедой, определила, что это, верней всего, на нервной почве и начала лечить преднизолоном, по 12 таблеток  в день. Я уже больше тысячи их  съел и конца не видно.
Не представляю, чем бы это кончилось, если бы не начальник криминальной полиции, полковник, к которому пошёл на приём. Понял он меня сходу, говорит:- Пиши  заявление,-  и диктует:- «Прошу снять мою машину с угона, потому, что она никогда не была в угоне». Через неделю приходит ответ от  полковника, что мою машину поставили в розыск по ошибке.
Оказывается, угнали совсем не мою  «четвёрку», а  «семёрку»,  во Владимире, с моими номером «277», но с разными буквами. Её разобрали и продали по частям, а меня без зазрения  совести сделали виноватым и мучают. За такие «находки» службистов поощряют добавлением звёздочек на погонах, вплоть до денежных премиальных.
Правда, это моя версия, я не справлялся, да они и не скажут. Зато  в сериалах про милицию- полицию это показано очень  наглядно. В той же  бумаге  написано, что хотели возбудить против  меня уголовное дело, а сейчас для этого оснований не имеется.  И чтобы   загладить передо мной свою вину,  добавили, что подозревавшийся имеет основание для обращения к прокурору. Посоветовался  со знакомым, бывшим гаишником, друг друга вениками хлещем в парной.  Тот посоветовал подать в суд, времена сейчас вроде поменялись, можно рассчитывать на хорошую компенсацию за моральный ущерб, их засудят.
Через неделю вновь встречаемся, он говорит;- Передумал я  с советом, не стоит с ними связываться, потому, что будут ловить тебя на каждом шагу. Они все мстительные, ещё больше замучают,  потом жёны их придут к тебе на поклон  слёзы  лить, остатка нервов не хватит.-  Подумал, и плюнул на это идиотство. …
*    *    *
Нашу нынешнюю большую политику и практику оцениваю с натяжкой от 4-х до 3-х с минусом. Куда-то,  б…дь, миллионы впустую сыплют, а мне крышу не покроют. Два раза слышал про указание  Медведева о том, чтобы местные власти помогли участникам войны, -   кому забор поднять, кому, может, крыльцо подправить, кому  крышу обновить. Машину мне тоже не дали, не считают местным, что незаконно и аморально.
Я, откровенно говоря, не нищий, пенсию получаю приличную, и шахта добавляет – 3 тысячи рублей. У жены пенсия, лежачая она у меня, тоже с углем была связана.  Внук Василий  -  благодарный человек, помнит дедову заботу о нём. Насильно сунул как то энную сумму, хотя у самого трое детей, и может, даст Бог, ещё прибавится. Его деньги пошли на пристройку к избе вместо сгнившей.
Дело ведь большого принципа:- мы государство защитили, и было бы правильно  не мельтешить, не трепаться,  не на словах, а на деле уважать  ветеранов. А если не хотите, так прямо и скажите. Написал об этом Президенту, письмо вернулось назад, в городскую администрацию.
 
Прихожу по вызову к мэру, даже фамилию его не хочу произносить. Приём устроил в прихожей бани, но это ладно,  мы  не гордые. Открыл моё удостоверение участника войны, повертел, и начал его раздирать, и даже оторвал треть документа. -Не может быть, - говорит, - такой молодой, а участник.- Рядом мой паспорт, сотрудницы из военкомата ему на ухо:- Да вот -  реестр, два с половиной года на фронте, и ранение.-
Так захотелось вмазать, как тому зэку – гаишнику, да сдержался,- и сил маловато, и мысль, что милиционера приведут… А ему сказал: -То, что тебе померещилось, лучше бы женщинам показалось, мне было бы приятнее,- те улыбнулись, - а вообще-то,  мне здесь делать не хрена,- и пошёл.

Потом выясняется, что хотели его скинуть, одного депутатского голоса  не хватило. Подрядчиком по строительству бани была его жена, и он платил ей, как хотел. Душа у него не понятная.  На хама ничего не действует…А то что в городе кое – какие проблески в дорожном хозяйстве, ещё ни о чём не говорит. Раньше в городе имелось 120 промышленных производств, один  инструментальный завод чего стоил. А нынче город держится на московских дачниках, да на  торговле…

Сейчас я стал охотником -  только  полюбоваться на природу. Бывает, принесу пару рябчиков, а то и ни одного. Ну, и лес, конечно…               
-Давай, Георгич, поработаем. В другой раз продолжим, если желание возникнет-.

*           *            *
P. S.  После того, как с этим материалом ознакомились в Министерстве Обороны, а так же  губернатор Владимирской области, крышу дома Петра Антоновича  покрыли заново и котельную пристроили на загляденье.
 
    На 95-летие нашего героя военные устроили на площади Киржача почётный парад. Народу собралось - не протолкнуться. Юбиляра усадили  на усыпанное цветами возвышение,  он сиял от счастья и внимания. И до времени не  замечал  охапку добротных веников от завсегдатаев парилки.
Музыканты отыграли, юбиляр подошёл к строю, поклонился до земли, и не смог сдержать  вдруг проступившие  слёзы. С удивлением вгляделся в шикарный  презент изделий непременного банного ритуала. Подошёл, взял несколько веников, приложил к лицу, вдохнул полной грудью их ни с чем не схожий  аромат, и поклонился до самой земли...
Ресторанчик в Киржаче совсем не плох,однако...   


А что до Киржача, то там  грядут большие перемены.
Председатель Российского Правительства Михаил Мишустин побывал  здесь с министрами.
Намерены промышленность  восстановить на современной основе, и город накануне  больших перемен к лучшему.

  Киржач заслуживает этого по всем, что называется, статьям. В Отечественную войну 1812 года город собрал и отправил в помощь Кутузову  экипированный отряд конницы в две тысячи сабель.   Оставшиеся после Бородинского сражения воины были встречены горожанами как герои.
 
Низкий поклон   киржачским ветеранам Великой Отечественной войны 1941-45 годов.
 
Великая благодарность   киржачским воинам, которые в настоящее время геройски бьются за честь, достоинство и свободу нашего Отечества.

         Цыганков Ю.Г. –
ветеран Великой Отечественной войны, 
Заслуженный строитель России,   
член Союза журналистов  СССР с 1958 г. и Москвы