От слов своих

                «От слов своих оправдаешься
                и от слов своих осудишься»
                (Евангелие от Матфея
                гл.12, ст.37)

             Клуб в нашем селе Балухарь располагался в здании старой деревянной церкви. Церковь святителя Николая Чудотворца перенесли из соседнего села Бейтоново в 50-х годах прошлого века, во время строительства Братской ГЭС. Бейтоново попало в зону затопления. На новом месте здание возвели уже без купола и колокольни. Вместо алтаря – сцена. О том, что это был храм напоминает только необычная форма строения – в виде ковчега.

              Родственникам разрешено было перезахоронить могилы усопших с сельского погоста, который располагался вблизи Бейтоновского храма. Для этого местной властью была выделена бригада из шести человек. Новое место захоронения – братская могила на кладбище города Свирск. Но не всех усопших перезахоранивали, а только тех, чьи родственники просили об этом. Остальные могилы ушли под воду. Старожилы рассказывали, что после затопления земель люди видели плывущие вниз по течению Ангары старые гробы… А могильщики, участвовавшие в перезахоронении, в течение короткого времени, один за другим, по разным обстоятельствам покинули этот мир.

             Храм на новом месте превратили в сельский клуб. В советское время на стареньком киноаппарате в стенах храма крутили кино. Заведующая клубом, она же худрук, устраивала новогодние праздники для взрослых и детей. Потом ставку киномеханика сократили и кино в село больше не привозили.

             Иконы из храма после его закрытия люди разобрали по домам. В школьном музее хранится Причастная Чаша. Возможно она из церковной утвари Бейтоновского храма. Еще старожилы рассказывали о скульптурном изображении Распятия (или святителя Николая – здесь мнения расходятся) в человеческий рост, которое было кем-то спрятано на крыше водокачки в центре села. Но вездесущие мальчишки нашли его там и выставляли в сумерках в окно крыши, пугая в темноте суеверных старушек.

            Неизвестные люди перевезли Распятие на хранение в Свирск, в дом одной благочестивой семьи, где хранилось еще и множество икон. В этой же семье жили и монахини из разгромленного Вознесенского монастыря Иркутска. И монахинь, и иконы, и Распятие – все это видела в 50-х годах в доме своих Свирских родственников жительница нашего села Анна Чернигова, ныне почившая, а тогда еще молоденькая девушка, приехавшая навестить своих родственников вместе с родителями. Это воспоминание записано с ее слов, а дальше следы Бейтоновского Распятия теряются…

                ***

             В двухтысячных, незадолго до закрытия «клуба» в связи с его аварийным состоянием, в здании еще проводили сельские сходы. Сходы наша семья не посещала. Не потому, что игнорировала общественное мнение в частности и саму общественность в целом, а потому, что эти сходы проводили в здании ХРАМА, и мы тогда уже понимали, что это кощунство.

           Но на тот сход мы все-таки пошли. Во-первых, об этом очень просил глава сельской администрации Александр Кузьмич, а во-вторых, на этом сходе решался вопрос о земле, общественных выпасах и сенокосах.

           Когда мы вошли в здание, собрались уже почти все односельчане. Сжалось сердце от воспоминаний, нелицеприятного эпизода моей жизни. Во втором классе я в составе самодеятельной группы детского лагеря отдыха «Колосок» однажды приезжала сюда с концертом. И вот на этой самой сцене, а фактически на месте алтаря, пела вместе с вокальной группой песню. Кажется, это была песня про кузнечика «В траве сидел кузнечик…» Господи, прости! Хоть и исповедала этот грех, но куда денешь память? Она жжет огнем, ноет, как старый шрам.

            Смотрела на стены и представляла, что с них смотрят лики святых, Богородицы. Что вместо сцены – алтарь, горнее место. Что вот здесь проходил священник с кадилом, а певчие пели «Иже Херувимы тайно образующе…» Мне казалось, что и сейчас, в этот самый момент, слышится молитвенное пение, будто ангельское.

             Однажды мой старенький папа поделился со мной необычным сновидением: «Стою на дороге, напротив вашего клуба, который раньше храмом был. Пригляделся, а это вовсе не клуб. На улице вроде ночь или сумерки, а в окнах свет горит, людей много – они входят и выходят через дверь, которая расположена не как сейчас, а ближе к алтарю, с южной стороны. И пение слышится – видимо, служба идет. Люди, которые выходят из храма, сразу не уходят, а подходят почему-то к стене с внешней стороны здания. Я посмотрел туда, а там прямо на стене крест! Такой огромный! Несколько метров в высоту и весь светится! Очень-очень ярко! У меня дух захватило! Я стою и глаз не могу отвести от этого креста. А люди подходят к нему и прикладываются. Я подумал: надо бы и мне подойти и приложиться к кресту. И на этом месте проснулся».

            Сход, о котором я говорила в начале, получился жарким. Что может быть более насущным для крестьянина, чем вопрос о земле? Один оратор затмевал своими аргументами и горячностью другого. И у каждого была «своя правда». Все выступающие держались в рамках приличия, и до крутых словесных оборотов дело не доходило. Все-таки сход – это общественность и пребывание в ней, общественности, накладывает на человека свои ограничительные рамки поведения.

           Все выступающие это понимали. Все, кроме Олега. Олег вскочил со своего места внезапно и с места в карьер огорошил людей таким крутым слоганом, не стесняясь в выражениях, что видавшие виды мужики неодобрительно загудели: зачем же, мол, так-то, да при людях? Женщины сокрушенно закачали головами: молодому, де, не престало так свой язык разнуздывать. Лицо Олега приобрело багровый оттенок, жилы на шее вздулись. А он все кричал и кричал, пересыпая свою речь непристойными выражениями.

           Зашептались: «И это в церкви! Прости, Господи!» Олега общими усилиями утихомирили, но на душе остался нехороший осадок. В конце схода провели голосование и подавляющим большинством голосов приняли решение: спорное поле определить, как общественный выпас.  О чем секретарь и записала в протоколе.

           Но не все так просто у нас в России. Если в различных уставах и законах написано, что народ у нас в стране главный и что высшей властью на местах является решение народного схода – так не надо этому наивно верить. Иначе это была бы уже не наша многострадальная Россия с ее таким же многострадальным народом, а какая-нибудь Европа или Америка. Так что все случилось ожидаемо. Решение схода таинственно затерялось, а спорную землю поделили на сенокосы между нескольким семьями, удивительным образом «совершенно случайно» оказавшимися в числе приближенных или симпатизирующих местной власти. Как-то так.

          А Олег? А с Олегом, время спустя, случился удар, после которого он потерял речь. Через некоторое время речь восстановилась, но лишь частично – Олег мог произносить только несколько матерных слов. И все. Обычная речь оказалась Олегу не доступна. Такие случаи медицине известны. Изучая их, медики сделали вывод, что нормальная человеческая речь и матерная брань проходят в коре головного мозга человека разными, не пересекающимися друг с другом, путями или каналами. И источники этих каналов – диаметрально противоположные полюсы, один из которых имеет Божественную светлую природу, а другой – отрицательную, черную.

          В селе Олега жалеют, но и напоминают: не надо было тогда так выражаться на сходе. Все-таки церковь, хоть и недействующая, – храм Божий. А всякое худое слово храм Божий оскверняет. За всякое дело, слово и даже мысль придется когда-нибудь держать ответ пред Богом.