Кто кому внемлет?

Кто кому внемлет?
(о теме поэта и Бога в современной российской поэзии)

          О, какая пора б для души ни настала
          и какая б судьба ни взошла на порог,
          в мирозданье, где было такое начало —
          Пушкин, Лермонтов, Гоголь,- там выживет Бог.
                Борис Чичибабин

Поэзия и религия подобны двум полноводным рекам, имеющим единый животворный источник. Они то сближаются, то удаляются друг от друга, иногда их воды смешиваются, иногда их путь друг к другу преграждает трясина безразличия и себялюбия.

Изначально, когда человек еще не мог помыслить отсутствие Бога, православные молитвы и богослужебные тексты создавались с использованием поэтических образов, имели внутреннюю ритмику и мелодику, сближавшую их с поэтическим текстом. Таковы, например, Псалтирь и Великий покаянный канон Андрея Критского.
И в наши дни мощный поэтический пласт, содержащийся в этих и многих других православных текстах, является источником вдохновения поэтов, побуждая к стихотворному их переложению и осмыслению. Основной темой, конечно, является личное восприятие Бога, связи с ним или ее отсутствия, передаваемое во множестве индивидуальных оттенков и манер, от ироничной до торжественной, от  открытой до герметичной.

Приведу несколько примеров.
Вот полушуточное отношение у Марины Бородицкой:

   Говорят, что я – того,
   В голове, мол, каша.
   Это правда, я Того,
   И всё больше я – Его,
   И всё меньше ваша.

А вот у неё же прямое обращение к Богу, вызванное ощущением конца времён, но, чтобы избежать пафоса, поданное в запанибратском ключе:

   Время ускорилось, и впечатленье такое,
   Будто писать эту повесть наскучило Богу, -
   И отменив болтовню, перекуры, простои,
   Темп набирая, он дело ведёт к эпилогу.

   Бог с тобой, Господи!
                Долго ли в нашем-то деле
   Скомкать концовку,
                неверное сделав движенье?
   Если тебе персонажи твои надоели –
   Можно детей их использовать
                для продолженья!
   Дети не глянутся –
                можно задействовать внуков:
   вон, Голсуорси, попробовал –
                вышло не худо…
   Господи!
           Столько листов измарав и отстукав,
   Гнаться ли за достоверностью?
                Чудо так чудо.

   Сравним с восприятием Сергея Пагына:

   Росой студёной, птичьим молоком
   ты выводил свои слова о том,
   что всё есть свет – и камень, и ветла,
   и легкая остывшая зола.

   Шипом древесным, золотой иглой
   писал ты знаки в тишине ночной
   на рисовой бумаге пустоты,
   на глади расколдованной воды,
   на шёлке неба, на холсте снегов,
   на тонкой кальке предрассветных снов…

   Когда однажды некто тихим днём
   держать всё это будет над огнём,
   над пламенем, в себе таящем тьму,
   что явится молчащему ему?

Совершенно другое мироощущение: трагизм и непредсказуемость жизни. И в том числе непредсказуемость восприятия божественных знаков современным человеком.
Вспомним стихотворение Роберта Фроста: «Застынь до весны»

   Прощай до весны, неокрепший мой сад!
   Недобрые нам времена предстоят…

   …А мне недосуг дожидаться тепла.
   Другие меня призывают дела…
   О, если б я мог тебе, сад мой, помочь
   В ту темную, в ту бесконечную ночь,
   Когда, онемев и почти не дыша,
   Все глубже под землю уходит душа —
   В своей одинокой, безмолвной борьбе…
   Но что-то ведь нужно доверить Судьбе.
               (перевод Г.Кружкова)

В оригинале последняя строка повествует не о Судьбе, а о Боге (But something has to be left to God). В этом стихотворении, на мой взгляд, сформулирована основная драматическая проблема современного человека, отказавшегося от Бога. Лишившись могущественного союзника, он остался один на один со всеми напастями, что выпадают на его долю. Но, подсознательно понимая, что Бог все-таки есть (пусть в роли безликого Фатума, Судьбы), он отдаёт на волю божью – пусть будет, что будет – свой неокрепший сад, символизирующий творческую часть личности поэта.
Теперь обратимся к стихотворению Дмитрия Щедровицкого:

  Лес оставался неизведан,
  Хоть шум его — в твоей крови,
  Хоть шел он за тобою следом
  Сквозь плачи-радости твои.

  Ты пел, в незримом с ним общенье,
  И окрылялся, и взлетал,
  Он чистил ум и ощущенья,
  Целил, советовал, шептал.

  Таилось под его личиной
  Неведомое Божество
  И было истинной причиной
  Земного неба твоего.

Казалось бы, просто лес, да? Но, оказывается, под его личиной таится неведомое Божество. Так и во всём мире можно увидеть за видимой оболочкой вещей нечто совсем другое. Не все, правда, видят. В основном, поэты, мистики, иногда дети.
А вот как описывает это Евгений Чепурных:

  но я читал ( и верю им!) все письма, звучные, как песни, бегущих по волнам
  морским к бегущим по волнам небесным. о чем они? о глубине, о синеве, что не
  стареет. одна опасней и темней, другая выше и мудрее. так очевиден адресат, и
  так понятен отправитель. они скользят, парят летят, и Бог судья им и ценитель.
  и тут - хоть чай, хоть водку пить, хоть вмерзнуть в лед листочком рыжим. тут
  все равно - быть иль не быть, не сжечь бы письма вместо книжек. и хоть развейся
  сердцем в дым, хоть сникни собственною тенью, но факт один: я верю им ( я верил
  им и до прочтенья!). они не ноша и не крест, не крыльев ангельских свеченье. а
  просто сердцем чуешь: есть!
  и это сладко, как Крещенье...

Вот это «сердцем чуешь» как нельзя лучше передает всю сложность рассматриваемой темы. Один чувствует, а другой нет. Кто-то тоньше, чувствительнее, ранимее – ему больше открывается. Другой человек выстраивает внутреннюю защиту от ужасов настоящего и перестаёт видеть неочевидное.

Эта тональность обращения поэта к Богу, являясь его глубоко сокровенным чувством, предъявленным напоказ читателю, дает нам мгновенный срез его личности, настроения, живописуя характер связи, существующей между этими двумя полюсами – божьим творением и Творцом. У Дмитрия Румянцева (из Омска) это отношение благодарности и восторга:

  стрижи гремучею змеей звенят на небе, но не страшно
  так самый воздух одомашнен сквозной пернатою возней
  и смотровое колесо возносит нас к седьмому небу
  и я стихи читаю Фебу — спасибо, бог, за это все!
  за это лето на дворе, погоду эту отпускную
  за то, что я Тебя рисую в стихах, за то, что трафарет
  судьбы вычерчивает нас с неизреченною любовью
  стрижата — вскинутою бровью — дивятся кручам горних трасс
  а я Тебе дивлюсь и чуду, как чуду, я дивлюсь Тебе
  и притягательной судьбе, в которой был, и есть, и буду
  звенят стрижи (так бьют посуду) в веселой ветреной божбе

Похожие эмоции испытывает и игумен Паисий Савосин, правда, шифрует их так, что сразу и не догадаться, что и здесь речь идет о присутствии Божественного:

  Замершая на выгнутой осоке стрекоза,
  Пауза. Время, прислонившееся к песку.
  Воздух: песчинки золота в солнце, и ни сказать,
  Ни разомкнуть для возгласа губ и сведённых скул.

  Тоненькой плёнкой окутанное тепло, порог,
  Семечко прорастает, как небо даёт росток
  В каждом пробеле флейты и, лёгкое, как перо,
  Движется дальше. День, склонившийся над мостом,

  Крылья разводит на взмах и медленною водой
  Лист расстилается, где водомерка бежит, паук
  Снов наяву паутину плетёт и свет слюдой
  Золото заслоняет летучее: создан дом,
  Дверь отворяется... Когда распрямляется лук.

  Особняком стоят произведения, где автор отталкивается от конкретного псалма,
молитвы или духовного стиха, как, например, Ольга Седакова в стихотворении «Варлаам и Иоасаф»:

  … Потому что вверх, как вымпел,
  поднимает сердце благодать,
  потому что есть любовь и гибель,
  и они – сестра и мать.
  … И как сердце древнего рассказа,
  бьется в разных языках –
  не оставивший ни разу
  никого пропавшего, проказу
  обдувающий, как прах,

  из прибоя поколенья
  собирающий Себе народ –
  Боже правды, Боже вразумленья,
  Бог того, кто без Тебя умрет.

Здесь уже всё по-серьезному, открытым текстом. Позиция автора не вызывает сомнений или разночтений. Восприятие пронизывающей этот мир и нашу жизнь смерти по плечу не каждому. Рвущий сердце накал этого стихотворения – чтение не легкое. (Оттого, и немногочисленны авторы, решающиеся замахнуться на эту тематику) Впрочем, экстатический восторг, находящийся на противоположном полюсе восприятия Бога, тоже не разумеется хладным сердцем и трезвым умом. Не зря заметил Платон: «Для того бог отнимает у поэтов рассудок и делает их своими вещателями и прорицателями, чтобы мы слушающие их знали, что не они, лишенные рассудка, говорят такие драгоценные слова, а говорит это сам бог и через них подает нам свой голос».

Другое дело, что сегодняшнюю поэзию все трактуют по-разному. Находятся даже литераторы, всерьёз полагающие, что, например, творчество Рубцова – это высшая форма непоэзии. Переинача булгаковские слова Воланда, скажу: Постмодернизм многих испортил. Пришедшие с Запад рационалистические подходы к Слову убивают его, направляя поэзию в сточную яму, далекую от темы настоящего эссе. Впрочем, не буду развивать далее дискуссионный вопрос о состоянии современной поэзии и рискну представить на суд читателя несколько собственных стихов, навеянных внимательным прочтением некоторых православных молитв.

Вещь-3
            Любите существование вещи
            больше самой вещи…
                Осип Мандельштам

Вот сеть раскинута вокруг –
в ее ячеях
что только не нашло приют:
Замшели
с глазурью чашки, плисовый жакет,
серебряных приборов разноцветье –
Поникли в тенетах души
                застывшей, опустелой…

Пускай сияет солнцем самовар,
пусть блеск ножа зарей лучится нежно,
С размаху бью на счастие бокал –
пусть из-под снега выглянет подснежник.

Промыть от мшелоимства костный мозг,
потоком хлынуть в сточные канавы,
Вселенную впустить, а сеть – вразнос,
сознанье выпростать из балаклавы.

И ужаснуться, и приникнуть, зарыдать,
но выстоять, и встать, и замахнуться;
И взмыть, и в облаках летать,
и, приземлившись, другу улыбнуться.

(Выросло из размышлений о строке вечернего молитвенного правила «и якоже хочеши устрой о мне вещь»)

         Прорасти

       «Тех, которые умничают много, не слушай,
                ибо они пошли не зная куда»
                Святитель Феофан Затворник

Меня послали, не зная, куда
но я не пойду туда
Я здесь постою
и в сейчас посмотрю
может, увижу зарю
В уме мало толку,
сойду с ума,
но не сойду с пути
Семечко малое
сберегу
толку дай прорасти.

(Это стихотворение перекликается, на мой взгляд, с песней Битлз «Fool on the hill», содержащей такие строки: «И доступен его взору
Мира каждый оборот / Семимильны шаги его, не от мира сего / Громогласно вещает на тысячу голосов, / Но никому его голос не слышен» (перевод мой))

Банька

Не совлеку никак я одеянья ветхие,
трещат уже по швам, но не совлечь.
Давно уж пройдены все названные вехи те,
что глас провозгласил пророков и предтеч.

Пока что лицедеев число множится,
но верим: с нами Бог, не подведет.
Ты захоти совлечь через «не можется»,
и чудо все-таки произойдет.

Еммануил на небе занимается,
все выше градус в баньке пакибытия,
уж скоро новодейство начинается,
трепещет горохищная овча…

(Тут есть ряд малопонятных терминов, затрудняющих понимание: «новодейство» это духовное обновление, «баней пакибытия» называют крещение или вступление в новую жизнь, «горохищная овча» - буквально похищенная хищником в горах, а в православии – заблудшая овца, отбившаяся от стада применительно к человеческой душе. Еммануил – другое имя Иисуса. Его явление означает конец всему нам привычному.)

          Паремия
Этой ночью в подвале храма
Я пытался найти парем’ию:
Оказалась дверь заперта.

Утром пеночка свиристела –
Все гнездо достроить хотела –
Я внутри, а она снаружи,
Дверь преградой меж нами была.
Косяками проходит бессмертье,
Но, увы, моя сеть пуста*.

«Двери, двери, откройтесь, двери!»
Нерадивые девы толпятся в моей голове.
«Эй, Мария, подлей-ка скорей елею».
Бьется птица гнездо освятить уже.

        (А в этом стихотворении обыгрывается тема притчи о десяти девах, пяти разумных и пяти неразумных - у меня нерадивых, - ждущих прихода жениха, под которым подразумевается Иисус. Упоминание пустой сети и предыдущая строка отсылают к Арсению Тарковскому: «И я из тех, кто выбирает сети, /Когда идёт бессмертье косяком...»)

     * * *
Поелику
    не встречал я повилику,
ежевику с Викой не едал,
но зато однажды базилику
поутру в Толедо рисовал.

Поелику
    все мгновенья лживы
у того, чей мозг покрыт паршой,
оттого-то от йешивы и до Шивы
затерялся по дороге золотой.

Затерялся и закопан безвозвратно
тот талант, что в рост оставил господин,
и теперь наградою – расплата:
в лилипута превратился исполин.

Но зато в таверне под Одессой,
где искрит в крови янтарное вино,
путник с незнакомкою прелестной
уж знаком как будто бы давно.
(Навеяно библейской притчей о закопанном таланте)

   Завершая эти размышления, как не вспомнить лермонтовское «пустыня внемлет Богу»? В те далёкие времена не только пустыня, но и весь мир воспринимался как божье творение, ведущее постоянный разговор с Творцом. Между тем, пустыню можно ведь понимать и как опустошенную душу… А по божьему велению и пустыня может расцвести. Стихи, отмеченные божьей искрой, для читателя те же звёзды, навстречу которым загорается ответный свет в его душе. Тогда и «звезда со звездою говорит»!
Но много ли сегодня тех, кто внемлет Богу? Сколько тех, кто внимает совсем иным вещам… Так что расцветёт ли пустыня - это большой вопрос.

   В своё время Ильин в статье о Пушкине («Пророческое призвание Пушкина» 1937) писал, что ему удалось "из душевного хаоса создать душевный космос и показать русскому человеку, к чему он призван, что он может, что в нем заложено, чего он бессознательно ищет, какие глубины дремлют в нем, какие высоты зовут его". И еще: «Пушкин учил Россию видеть Бога и этим видением утверждать и укреплять свои сокровенные, от Господа данные национально-духовные силы. Из его уст раздался и был пропет Богу от лица России гимн радости сквозь все страдания, гимн очевидности сквозь все пугающие земные страхи, гимн победы над хаосом».
Что к этому добавить? Раз в сегодняшней поэзии Бог ещё присутствует - значит, не всё потеряно. Сим победиши!