Отрешение

            
В душном зное томится июльская южная ночь. От мучительной духоты сны рассыпались по углам и неотвязные мысли, как призраки бродят от одного воспоминания к другому. В такт им то нарастают, то исчезают шаги на улице. Жалобно мяукают коты, жалуясь на погоду.
             Не спят и ночные цветы. В открытое окно ветер несет их сладкий аромат, который навевает что-то полузабытое.
На подушке качается тень пальмовых ветвей, и луна таинственно освещает комнату.
Кажется, ночь длится целую вечность.
             Устав слушать шорохи и метаться со стороны в сторону, встаю с ложа сна.
Тихонько спускаюсь по лестнице  и по пустому переулку выхожу к морю.

Ночь велика и нежна. С прибрежных пальм уже сыплются птичьи трели, но еще темно, лишь редкие фонари подмигивают слабым светом, и в сумерках мелькают огни на пристани, а их отражения призрачно дрожат на матово-темном бархате моря. И свет маяка вдали, словно, вздох одинокого человека поднимается в синеву ночи.
           Так хорошо в этом укрытии прибрежных сумерек, так легко, словно какая- то магическая сила держит все в своих объятиях.

Вспоминаю о том, что давно хотела осмотреть останки заброшенного монастыря, который расположен на высоком холме, за дикими виноградниками, и решаюсь на эту прогулку, под покровом приближающихся утренних сумерек.

Иду, слушая голоса птиц и отдавая душу ночному таинству. Ноги купаются в росе. Иду, словно плыву в воздухе, сливаясь с синевой ночи.
Еще слышатся песни цикад, но постепенно слабеют и теряются в росных травах. Блаженный покой.

         Дорога незаметно подползает к холму. Торопливыми шагами, мысленно во что-то устремленный проходит мимо местный пастух, затем оглядывается  и желает доброго дня.

На горизонте уже загорается красное свечение, окрашивая утренние сумерки яркой краской. Великий дух ночи уплывает в свой нездешний сад. Неудержимо и бесшумно.
      На бесконечной морской глади окрыляется парусами маленький кораблик, похожий на одинокого белого лебедя.
             Картины гор выплывают из темноты, и зеленеют навстречу кусты виноградников, проступая из синевы.
Возникают силуэты коз, пасущихся на сонных склонах холма. Монотонно звенят их колокольчики, перекликаясь с негромким блеянием. Маячат прохожие.

И вот уже весь мир тонет в разноцветных отсветах зари. Медленно поднимаюсь ввысь по единственной крутой тропе.
          Погода переменилась. С моря потекла прохлада, и легкий южный ветер приятно обнимает свежестью.
Пахнет морем розмарином и смолистым ароматом недалеко стоящей эвкалиптовой рощи.
          Близится рассвет, окрашивая небо в розово-фиолетовые тона. Магия высоты захватывает. Все, как на ладони.

Останавливаюсь, чтобы полюбоваться видом. Черепичные крыши селения. Безграничное море. Широкая дорога под откосом, с цветущими кустарниками олеандров. Странной кажется внизу привычная жизнь.

В свете утреннего возрождения иду дальше, и, глубоко вздохнув сталкиваюсь с небесной синевой, на фоне которой, на вершине вырисовывается здание.
       Массивный фасад главного здания монастыря, Крепостные ворота разрушены почти до основания.
Развалины издали кажутся неким чудовищем, в сдвинутой набекрень шапке - это покосилась старая деревянная крыша, поросшая голубым мхом.
         Кажется затем монастыри и стоят в таких высоких местах, чтобы сама природа инициировала в послушнике просветление духа и отказ от мелкой греховности земной жизни.

          Захожу в ворота, и иду по заросшей тропинке кладбища. Солнце только что взошло, и на карминной краске рассвета четко рисуются силуэты деревьев.
        На дощатой полу обвалившейся крыше важно разгуливают голуби, похожие на пожилых монахов. Посреди двора монастырский колодец и высокая звонница. Цветущие деревья глицинии, как любящие руки обвивают ниши здания, словно охраняя память о прошлом.
         Разрушенные ступеньки густо оплетает голубой вьюнок. Все обветшало, но не потеряло былое величие. Царит меланхоличная тишина.
Какое-то сильное чувство поднимается внутри, и я как зачарованная захожу внутрь церкви, и сажусь на скамейку.
         Здесь веет прохладой, Солнечные лучи льются внутрь сквозь уцелевшие оконные витражи, одевая своды и столбы узорами слагающимися из разнообразных оттенков и красок.
            Узорчатые тени лежат и на исповедальных нишах. До сих пор сохранились фрески и фигуры святых в выгибах алтарной стены. Сквозь белила просвечивают многоцветные мозаики. Уцелела и «Зеркальная стена» - символическая лестница в рай для древних монахов.
         Исполненная таинственности, царит глубокая тишина, нарушаемая порой лишь воркованием голубей.

        Похоже, что здание церкви служило разграничителем монастыря. Из окна виднеются флигеля монастырского корпуса : бытовые и жилые помещения внутреннего двора, как свидетельство о замкнутой жизни
Обитель тайн. Вглядываюсь в невидимое, и воображение рисует картины из теней.

       В анфиладах под арочными сводами чудится шорох сутаны и шелест шелковых мантий, звон колоколов, шепот молитв, и мысли мелькают одна за другой. На память неизвестно откуда приходят слова; "Гласы поющих неизреченно и прекрасно" и ощутили благоухание "яко от множества фимиама".
              - Ну почему, - думаю я, - все это святое братство так стремилось к отшельничеству? Зачем отрекалось от радостей жизни? Несчастная любовь или желание покаяться, посвятив свою жизнь Богу?

              Встаю, все еще продолжая раздумывать о монахах. Приближаюсь к двери, как вдруг внимание привлекает тень, скользящая по стене. Быстро оглядевшись по сторонам, никого не вижу, и уже думаю; не померещилась ли мне это.
         Когда же взмывают вверх испуганные птицы, понимаю что кто-то их спугнул, и, действительно во дворе появился закутанный в плащ высокий пожилой мужчина с неухоженной черной бородой и строгими большими глазами.
Черное от загара и ветра лицо изборождено глубокими морщинами. Весь он кажется олицетворением грусти и одиночества.
             Мужчина тоже оглядывается по сторонам, словно опасаясь, не следят ли за ним.
          Почувствовав мой взгляд, он вдруг оборачивается..
Меня охватывает беглая дрожь, но я загораюсь любопытством узнать, кто он, и что привело его в эти места.
Он ловит меня темным тревожным взглядом.
               - Как ты здесь оказалась? - спрашивает странник, удивленно, но в его тоне нет недовольства.
             - Пришла из близлежащего городка.
             -Редко здесь встречаю людей.
             - А вы, значит бываете здесь часто?
              - Бываю. Когда-то эти стены были моим домом.
Я молчу в ожидании того, что он скажет дальше, а мужчина стоит опираясь на развалины надгробий, и вертит в руках какую- то монету. Проходит несколько минут до того, как он говорит:
                -Я отрешился от мирской жизни в молодом возрасте.
                - Смелый поступок.- говорю я, все ещё стоя на каменных приступках церкви.
                - Наверное... Обстоятельства постоянно препятствовали мне. Я не мог достичь желаемого. Искал положения, власти, богатства. Ничего из этого мне не давалось. Земная любовь ранила меня.
 И тогда решил избавиться от привязанности, осознавая то, что ней причина несчастья, уныния, напряженных отношений. Я стремился к состоянию Будды.
Был готов пожертвовать всем, лишь бы найти решение для прекращения страданий, и едва достигнув двадцатипятилетия принял монашество, с намерением явить весь блеск своих добродетелей.
                - И вам это далось легко?
                - Нет. Сложно было привыкнуть к подобному образу жизни. Ранний подъём, уход за пожилыми людьми, работы в саду...Однако, я успешно прошёл испытательный срок.
      Вокруг назойливо кружатся чайки. И он смотрит то на них то на меня, словно желая увидеть, какое впечатление произвел своими словами, а затем как-то поспешно спрашивает;
                - А что ты думаешь о побеге из мира? Ведь зачем-то ты сюда пришла.
       Показалось странным, что вопрос нашел меня после того, как буквально несколько минут тому назад я сама размышляла об этом, сидя на церковной скамье. Поэтому не стоило труда найтись с ответом;
                - Мне кажется, только то отречение может быть истинным, когда оно не насилие над самим собой. Когда удовлетворен некий материальный голод, и он больше не имеет ценности для человека.
Когда человек шел по пути развития, и в жизненном опыте постигал природу человека и мирские законы. Познал любовь. Познал себя. Восхитился бытием.
Тогда его взгляд на жизнь меняется. И только получив можно отдать, с осознанием того, что нам ничто не принадлежит. Только это может освободить от земных оков. Возвыситься над всем, что ценилось. А ваше отречение напоминает потерю.

                На лице мужчины появляется интерес, и он слегка улыбается, обнажая ряд белоснежных зубов. Минуту стоит погруженный в раздумья, и наконец, согласно махнув головой, говорит:
                - Да, милая. Мирское имеет значение до тех пор, пока мы не понимаем. Я понимаю теперь. Возвыситься над всем - это не отсоединение от друзей и отречение от вещей. Это путь к единству. Когда любишь всех, стараясь не иметь предпочтений. Все люди - одна большая семья.
                - Да. Не стоит покидать мир, унося с собой несбывшиеся желания.- говорю я, все больше увлекаясь беседой.
                - Оказывается, не стоит. Вот и меня соблазн свел с пути, которым я старался следовать неукоснительно? Что делать. Природа человека слаба и склонна к заблуждениям, и из меня не получился суровый аскет, хотя меня и считали безупречным. - говорит он, задумчиво теребя ствол дерева.
                - А что вы считаете заблуждением?
На лице странника явилось выражение смятения, и он ушел от вопроса, но продолжил:
                - Тогда я не знал, что достиг того возраста, когда страсти обретают особенную силу, необузданность и власть. - и он снова задумался.
Пользуясь паузой, спрашиваю::
                -Расскажите?
                - Расскажу. Жизнь приучила к воспоминаниям. - И его взгляд снова задумчиво уплывает вдаль, а затем, остановив глаза на моём лице, он начинает рассказывать :
               - Её называли прекрасной Кармен. Всегда в красной кофте, туго обхватывающей грудь и длиной черной юбке. Цветущая, красивая. С грацией кошки. Черные волосы своевольно вьются.
Глаза глубокие и таинственные, и в тоже время сияющие, словно рассветные лучи. Они гипнотизируют. Пухлые губы, а на подбородке проступает крошечная ямочка - "поцелованные Богом", зовут таких людей. Звонкий голос струится, как песня ручья, а тонкие кисти рук, как признак аристократизма и изящества.
         Её красота застала меня врасплох. Когда я закрывал глаза в молитве: видел только её облик. Видел, как она смотрела на мир завороженно влюбленными глазами, как говорила с морем, и поднимала руки вверх, словно хотела обнять небо. Вот такая она была.

Наступила пауза. На лице мужчины отразилась внутренняя борьба, затем, переведя дыхание он снова заговорил;

                - И однажды я заглянул ей в глаза, и она пленила мою душу, тронула её струны. И не знал я; то ли плакать, то ли смеяться...-  и он провел пальцами по глазам, словно прогоняя наваждение.

                Он стоял в тени развесистого дерева над колодцем, и монотонное жужжание пчел на цветущих деревьях, казалось вторило его словам.
                - Была глубокая ночь. Вокруг царила тишина, и мы спустились в сад. Дыхание бриза было светло и чисто. При свете луны, в ароматной дрожи цветов, она так смотрела на меня, и от нее веяло соблазном.
Как будто в полусне я целовал ее глаза, Обнимал руками полными любви.
 И она обнимала меня. Это было подобно причастию. И я забыл свои обеты и свою святость. Раскрепостил свое сердце.
       В моих мыслях тогда было только одно желание - обладать ей. И в этот момент мне казалось, что я властвую над судьбою, вдыхая с этим ночным воздухом желание жить на свободе.
         С этой ночи мы стали видеться почти каждый день. И я ушел из монастыря. Целыми днями гуляли у моря. И в солнечном радужном мареве её движения легкие и гибкие казались мне шагами богини. Мы были счастливы. И все вокруг нас было блаженным; и цветы, и волны морские, и песни рыбаков. И все сверкало серебром, под стать сиянию моря в солнечном свете.

Голос рассказчика так чист, что от его слов по всей округе разносится аромат любви. Он говорит, и лицо сияет незабвением, но вдруг он замолчал, и посмотрел в небо.
Солнце полудня уже достигло зенита, и прищурив глаза от солнечного света, он сказал;
                - И все же, она меня не любила. Ей просто было скучно жить.
                - Быть может, она любила воображением ума. Все же она зажгла в вашей груди искру настоящей духовности?
                - Зажгла, и искра превратилась в пламя. Весь мир, тогда представлялся мне иным. Все обновилось.
                - И что же?
                - Она уехала.
                - Внезапно?
                - Да. Пришла на свидание, но этот вечер я обнимал ее тело, и чувствовал, что её душа уже далеко от меня и, тут она сказала, что переезжает в другой город.
 Думая, что это шутка, я спросил, почему.
       Она взглянула, улыбнулась ка-то странно и смутно. Затем много говорила о том, что мы не можем быть вместе, и так будет лучше для нас обоих.
У меня накипали слезы, но я лишь сидел тупо глядя на нее. Глядя, как на что- то святое.
А её глаза уплыли вдаль. И погрустнев она смолкла. И на мои пылкие заверения в любви, не сказала ни слова.
         Я шел с раздавленным сердцем, и плакал над этой так быстро угасшей страстью Вот и всё. - мужчина замолчал, и его руки грустно легли на каменные плиты. Смутная печаль отсвечивала в черных глазах, делая его еще странней, словно он никогда и не принадлежал этому миру.

В это время на звонницу набежал ветер, и она заплакала дрожью, в отголоске которой чудился плач души.

                -Вот теперь я и живу в мире. - продолжил он.- Знаю Бог везде и во всем. Уделяю внимание друзьям и родственникам. Познаю свою природу. Только иногда, в поисках уединения прихожу в этот монастырь, где когда-то и начиналась моё затворничество.
                - Вы больше никогда не любили?

Лицо мужчины сделалось неподвижным, а глаза померкли, и, в наплыве задумчивости, он сказал:
                - Одиночество истощает душу...Хотя, после этого, чтобы умерить горесть, я и не отказывался от удовольствий, которые может дать мир, но все же не отрекся от вечного ради переходящего, и любовь моя - одна на всю жизнь. Моя душа осталась в том вечернем саду.
Таким стало самоотречение в миру. В этой однообразной массе лет.

                - Но если вы достигли Бога...
                - Прощай. Спасибо, что выслушала. - он прервал меня с глубокой душевной тоской.
Выражение его лица изменилось так неожиданно, что я даже вздрогнула.                Странник опустил глаза, поклонился, и медленно пошел в сторону луга, словно возвращаясь в своё одиночество.
                Солнце уже залило всю землю жгучим, благотворным светом. Казалось, что идущий оторван от поверхности, и сияние дня, как благословение отсоединяет его от мира.
                И он идет среди нездешних цветов, в радужных отсветах дня, и все вокруг становится сном, каким-то прекрасным видением, и все выше и выше и печальней отдаляется его силуэт, лишь задумчивая мелодия ветра летит ему вслед, словно хочет навеять новизну, наполнить существование каким- то новым смыслом.
Словно нездешняя любовь встретилась с любовью земной.

Возвращаюсь под впечатлением от встречи. Вспоминаю малейшие подробности беседы, стараясь понять какие отзвуки она будит в моей душе. Образ странника возникает в памяти, и тут же расплывается.
На мгновение вижу его изможденное морщинами лицо, но едва стараюсь выхватить из темноты облик, все исчезает, как утренний сон. Остается только привкус грусти.
                В бездонном небе сквозит щемящая синева. В струях жаркого воздуха плавятся очертания окрестностей. Палящее солнце сонно плывет над миром и сильно печет голову. За ноги цепляется кривой кизил.

Усталая, сажусь передохнуть в тени какого - то дерева.
Июльский воздух завораживает дуновением. Пахнет летним зноем. Нигде ни звука. Лишь над цветущими кустами розмарина вьются дикие пчелы, и яркие бабочки перелетают с цветка на цветок.
              Склон порос колченогими соснами. За стеклянной зыбью воздуха виднеются камни усеянные ящерками. Ласточки свили гнезда в маленькой пещере, и провожая взглядом кружащихся в небе птиц, вдруг вижу, как притаившейся в расщелине скалы, расцвел крошечный цветок ярко розовой расцветки.
                Какое очарование души! Какая неукротимая жажда жизни. Непорочность, сила духа, утонченность и легкость. Навеки прикован корнями к камням, но тянется ввысь этот символ мужества и стойкости. Здесь, вдалеке от земных оков, кажется хочет рассказать о муках своего одиночества. Учит выносливости, нашептывает мысли о том, что и человек так же растет и страдает, как он - пленник высоты в одиночестве своего безмолвия.
                И не многие разглядят эту красоту. Только солнечный свет обнимает его своими лучами, и луна льет нежный свет с безграничной высоты небес, и редкие капли дождя падают на голый каменистый склон, чтобы он мог напиться, склонив свою голову.
                Не с того ли самого источника и мы черпаем жизненную силу, оставаясь наедине с вечностью? Как и сей цветок, мы приходим в этот мир в одиночестве, и также покидаем его, оставляя всё что накопили в своём недолгом путешествии.

Очарованная этим необъяснимым таинством природы, еще какое-то время сижу в укрытии раскидистого дерева, глядя широко открытыми глазами на нетронутую красоту холмов, на беззаботно снующих ласточек, легкокрылых и неугомонных.
Вдыхаю аромат сосен, ощущая некое торжественное причастие к вечному и настоящему, ко всему, что было и будет.
Впечатления завораживают, вливаются глубоко в душу, чтобы остаться там навсегда.
                Вдруг тишину нарушает зовущий к обедне колокол, его отзвук плывет над холмом, и улетает к морю, а в памяти просыпаются строки:
                "Давайте потратим то, что мы ценим больше всего, Перед тем, как сойдем в прах. Прах в прах и под прахом ляжем. С вином, с песней, с певцом ..." Омар Хайям