Кот

   Хоронили Кота, Костю Ожегова. Открыли крышку гроба, и Санька увидел лицо своего студенческого товарища, застывшее и посеревшее. Кота привезли из отдаленного поселения на севере Красноярского края, куда его направили работать по распределению механиком после окончания Политена.
   Учился он средне, потому и попал в глушь, лучшие места в те времена доставались лучшим по успеваемости студентам. Мог остаться в городе, было кому похлопотать за него. Но он сам настоял на периферии, и повод для этого у него был, только друзья о нем не знали, а узнали лишь после его внезапной смерти в двадцать пять лет.
   Костя был первым городским, то есть проживающим не в общежитии, а в городской квартире, с кем Санька сдружился в своей группе. Он сразу обратил внимание на довольно высокого, гибкого и немного сутуловатого брюнета. Тот выделялся непосредственными манерами, запросто входил в контакт с новичками. И Саньку он попросил объяснить решение какой-то задачи после занятий по математике. Тот, еще робеющий перед городскими, даже замялся, но объяснил, спросив:
   – А что ты получил на вступительном экзамене?
   – Пятерку, у меня отец директор школы, математику преподает, хотя я в ней не особенно разбираюсь – ответил Костя с обезоруживающей непосредственностью.
   Саньке ответ понравился, они разговорились. Выяснилось, что Костя тоже не прочь погонять в волейбол. На занятиях по физкультуре они образовали отличную связку: Костя пасует, Санька забивает и наоборот. Тогда игровые схемы были не такими мудреными, как сейчас, и счет игры велся по-другому. Проще и увлекательнее был волейбол, более доступным и массовым. Обоих с первого курса взяли в сборную команду механического факультета.
   Костя отличался необыкновенной пластикой, свойственной танцовщикам и актерам, хотя ни к тем, ни другим не занимался. Ему не было равных в «подсечке», которой ребята развлекались на переменах между лекциями. Ноги на отшлифованных каменных полах института ноги скользили. Требовалось сбить с ног соперника, держась за вытянутые руки. Чувство баланса, мягкость и быстрота движений, переходящая в грациозность, у Кота были врожденными. Им он и был обязан своим прозвищем.
   Все студенты разделились на компании по интересам. Кот не принадлежал ни к одной из них, ровно общался со всеми и был независим, как и полагается коту, который гуляет сам по себе.
   С ним водил дружбу парень из Южно-Сахалинска Андрей Сорока, который также жил в городе у своего дядьки и занимался самбо. Санька сдружился и с ним. Андрей часто бывал у Кота дома, звал с собой Саньку, тот стеснялся, но потом стал заходить на чай. Отец Кота не принадлежал к суровому типу директоров школ в представлении Саньки, был прост и добродушен. Атмосфера в доме настраивала больше на приятное времяпровождение, нежели на учебу. Наверно, поэтому Кот и не стремился к хорошим оценкам, довольствуясь «лишь бы спихнуть» очередной экзамен или зачет.
   На четвертом курсе произошла резкая перемена в поведении Кота. Он стал резким, вспыльчивым и как бы отстраненным. Нарывался на драки, с ним не дрались, помня прежнего Кота. Он вступал в разборки с незнакомыми, побеждал, по нему трудно было попасть, он легко уворачивался от прямых ударов. Санька не мог понять, что случилось. Дружба расстроилась, но отношения оставались нормальными, товарищескими, их поддерживал волейбол.
   Через два года после института Санька случайно встретил Кота в центре города, тот шел под ручку с очень красивой блондинкой. Кот выглядел совершенно счастливым:
   – Знакомься, моя жена, Настя!
   – Где нашел такую красавицу? – подумал, а потом спросил Санька.
   – За Красноярском, – Кот произнес незнакомое название, – деревня, куда меня распределили. Вот и ее туда же направили после техникума, там большая стройка.
   Санька пригласил их к себе домой. Посидели на славу, как в добрые студенческие времена, выпивали, танцевали, орали песни под гитару и даже прыгали со скакалкой, выясняя, кто более пьян. Уехали они совсем поздно. Санька по-хорошему завидовал Коту, нашедшему свое счастье и вернувшему свой легкий нрав. Себя он почувствовал одиноким и обделенным.
   А через год пришло страшное извещение: умер Кот, похороны и поминки состоятся тогда-то и там-то…
   Комок глинистой земли сорвался с руки Саньки, как упущенный во время игры волейбольный мяч, и стукнулся о крышку гроба. Почерневшие от горя родители Саньку узнали, принимая его бессвязные соболезнования, и еще больше сникли. Костин друг напомнил им лучшие времена, когда их мягкий сын безобидно реагировал на бесконечные подшучивания друзей за гостеприимным домашним столом.
   Возвращаясь с кладбища, Санька увидел фигуру молодой женщины, мало напоминающей прежнюю красавицу Настю, настолько она была раздавлена бедой. Растрепанная, с опухшим от слез лицом, она шла, нет почти бежала, не видя дороги, по обочине. Прочь от проклятого места! Там похоронено счастье… Остановить ее Санька не посмел.
   На поминках сидевший рядом за столом родственник Кости рассказал, что тот давно жаловался родителям на головные боли. Когда его обследовали, прозвучал страшный диагноз: аневризма сосудов головного мозга, бомба замедленного действия, которая может взорваться в любой момент.
   – Когда был поставлен диагноз? – севшим голосом спросил Санька.
   – В 1971 году, еще в студенчестве, – ответил собеседник.
На четвертом курсе, на четвертом… Именно тогда Кот стал другим, получив безнадежный прогноз, ожесточился… Народному артисту Андрею Миронову, скоропостижно скончавшемуся на сцене двенадцатью годами позднее, повезло больше – он не знал о своей аневризме.
   Судьба проявила к Коту немного милосердия, наполнив окончание его короткого, всего в четверть века, любовью и счастьем, обретенными где-то в богом забытой деревне.
   Прошло почти пятьдесят лет. Более щедро одаренный годами жизни, Санька или Александр уже не замечал большой разницы в отпущенных сроках. «Ляжем – сравняемся», предельно ясно сформулировал поэт его молодости Андрей Вознесенский. Память, как компьютер, спрессовала годы, извлекая разновременные события в тот или иной момент. У памяти времени нет. Есть атрибуты времени, не имеющие протяженности.